Коготь динозавра - Коржиков Виталий Титович. Страница 18

— Как по метеориту о планете! — ворвался в разговор Генка.

— Ха! — привстал вдруг Церендорж. — А п жизни много таких метеоритов и камушков. — Он улыбнулся: —Живёт какой-нибудь старичок, старый, как камушек. Ворчит. Смотришь на него, думаешь: неинтересно! Стоит, смотрит, как машины едут, как перблюды идут. А он, может, пспоминает, какие штормы его били, какие волни качали…

Вика вдруг вспомнила, что и в её доме было много старых камушков, которых она не замечала, но Светка перебила её мысль:

— Я сама, как етот камушек. Только раньше в нём был один Севан, а теперь и пустыня, и Байкал, и Гоби!

И все засмеялись.

УЛЫБКА

Горы ответили лёгким эхом и тоже рассмеялись. Они были старыми-старыми, и всё равно им хотелось жить, дышать ветром, снегом, любоваться звёздами и тысячи лет слушать разговоры людей у костра.

— Да, — сказал Василий Григорьевич, — стоит жить! И есть зачем жить. Столько интересного! Мир полон чудес. — И он подвинулся к Вике.

— Смотря где… — хмурясь, сказала она.

— Ну хотя бы здесь, в песках!

— Чудеса? — спросила Вика, ещё сопротивляясь тому, что уже начинала чувствовать и понимать сама, и сказала: — Кости, а не чудеса… — Она вдруг вспомнила уродливый пляшущий скелетик птицезавра из какого-то учебника.

— Что ты понимаешь! — возмутился Генка. — Ты найди хоть коготок какого-нибудь динозавра, так на тебя завтра вся школа, пол-Москвы будут показывать: «Вон Вика, которая нашла коготь динозавра».

— Конечно! — сказал Василий Григорьевич. — Но дело не в славе, а в чудесах. И здесь их полно. Только сумей увидеть!

Он подбросил в костёр несколько веточек саксаула — там уже перегорали угольки, — положил вдруг Вике на плечо руку и спросил:

— Хочешь, я прочитаю тебе стихи?

Вика быстро подняла глаза. Ей показалось, будто весь его далёкий мир придвинулся к ней, и, не отрывая подбородка от колен, еле заметно кивнула: «Как хотите…»

Василий Григорьевич встал, посмотрел на небо и спокойно, выделяя каждое слово, стал читать:

Коля насторожился: это было что-то своё, близкое, — он однажды ездил с кружковцами на раскопки. А Генка кашлянул:

— Как это — улыбку? Это что — монета?

— Включи получше компьютер! — сказала Светка.

Василий Григорьевич сделал маленькую паузу и повернулся к Генке:

— Прекрасно! — воскликнула Людмила Ивановна.

Впереди голубовато мерцали горы. По их вершинам широко шагал красавец Орион, и звезда Бетельгейзе издалека светила своим древним светом.

— Хорошо! — сказал Церендорж, пожевав губами, словно пробуя стихи на вкус. — Хорошо! — и улыбнулся. — Только нужно сопрать черепки!

— Сначала надо найти, — подумала вслух Светка. — А где? — И она подбросила на ладошке маленькое обо из блестящих камушков.

Василий Григорьевич повернулся к Вике и молча посмотрел на неё: «Ну что? Будем собирать улыбку?»

Вика тоже ничего не сказала, а только ответила улыбкой: «Разве вы не видите сами?» Ей было необыкновенно хорошо оттого, что она чувствовала, как чутко дышит эта бесконечная пустыня, как живут и прислушиваются к звёздам эти старые горы, и оттого, что где-то на глубоком донышке этой гобийской ночи они сидят такой дружной экспедицией у маленького, как пионерский значок, костра и думают, и читают стихи. Все вместе. Все свои!

Вике стало грустно — до слёз! — оттого, что эта ночь должна была кончиться, а костёр — угаснуть.

Становилось прохладно. И Коля спросил у Вики:

— Накинуть куртку?

Вика едва заметно кивнула. Но Церендорж замахал руками:

— Псё! Псё! Пора спать! Заптра польшой день, польшая дорога и, может быть, польшие осколки…

МЕЛКИЕ НОЧНЫЕ ПРОИСШЕСТВИЯ

В юрте было тихо. От стен исходило мягкое войлочное тепло и всё окутывало дрёмой. Чему-то усмехался во сне Бата. Рядом Василий Григорьевич вдруг пробормотал: «Жил отважный…», вздохнул и нырнул глубоко-глубоко…

Но через час-другой в открытую дверь из ущелья потянул холодный снежный воздух. Вика почувствовала, что дрожит, и услышала, как кто-то заботливо поправил на ней одеяло.

Светка сказала во сне:

— Подвинься… Я тоже хочу к костру! — И вдруг недовольно заворчала: — Ну что такое? Какой ещё звер прошёл по моим ногам?

Кто-то бросился к выходу — и всё затихло.

В дверь влетали лучи янтарного света и освещали повязанную косынкой голову Людмилы Ивановны, чёрный Светкин затылок, будто монгольская луна присматривала, хорошо ли спят её гости, и довольно улыбалась: сайн, сайн…

Но вдруг в юрте что-то случилось. Все разом дёрнулись, кто-то спросонья крикнул: «Кровать!», хотя никаких кроватей не было.

Земля, словно на роликах, качнулась и вернулась на место… Потом второй, третий раз.

Светка на четвереньках поползла по кошме к выходу.

— Что ето?! — спросила она.

— Шуточки Церендоржа, — сонно пробормотал Василий Григорьевич.

Но Церендорж, потирая глаза, возразил:

— Почему? К этому я никакого отношения не имею.

Землетрясения в его чудесах предусмотрены не были.

— Может быть, переберёмся подальше от гор? — спросила Людмила Ивановна тревожно: юрту тряхнуло ещё раз.

— А, бивает! — сказал Церендорж, поворачиваясь на другой бок.

Светка выглянула наружу, и из-за двери раздался её вопль:

— Ой, что ето?!

Все сорвались с места и увидели возле юрты острые трёхпалые следы, впечатанные в щебень.

— Динозавр! — крикнула Людмила Ивановна. Она подпрыгивала на одной ноге и в суете не могла найти свои туфли.

— Фонарь! — прошептал Василий Григорьевич.

Этого не могло быть, но это было!

В щебне, один впереди другого, шли совершенно отчётливые следы.

Бата включил фары, лучи резанули по ущелью — и вся экспедиция увидела впереди Генку, который прикрывал глаза от света.

— Что ти там делаешь? — сказала Светка, а Церендорж весело захихикал.

Зачем было спрашивать, если и так всё было видно: Генка прикрывал глаза белой туфлей, острые носки которой точно совпадали с когтями динозавра. Физик фабриковал ложные научные факты!

— Ну знаете! — обиженно сказала Людмила Ивановна.

— Этим и занимаются астрофизики? Какие глупости! — Светка пожала плечами и вздохнула: — Ну ладно, печатал бы себе следы. Так зачем ещё было толкать землю? — И под общий хохот она полезла в юрту.