Дорогой товарищ слон - Баруздин Сергей Алексеевич. Страница 7
— Особенно, — довольно продолжала Нина Стрельцова фразу Строганова, — после блистательной победы наших хоккеистов в Вене, прошедших…
— Вы, Строганов и Стрельцова, отлично выручили своих товарищей по команде, — перебила их Кулькина. — И все же, Хвостиков, выйдите, пожалуйста. Здесь вам будет удобнее…
Владик лежал в постели, ему было вполне удобно, и потому он переспросил:
— Где мне может быть удобнее?
— У доски, Хвостиков, — пояснила Кулькина. — Конечно, у доски вам именно удобнее. Вы никогда никого не подводили в классе.
Не хотелось Владику подниматься с уютной теплой постели, но он сказал:
— Пожалуйста…
А сам подумал: «О чем же, собственно, говорить? О группе, клонящейся к упадку? Или о трупах, которые сохранили нам в течение тысячелетий сибирские льды? Но ведь об этом Кулькина мне не дала сказать, хотя я хотел…»
— Ну? — цыкнула Кулькина.
— Пожалуйста, — повторил Хвостиков, не зная еще, что он будет говорить.
— А почему, собственно, пожалуйста? — поинтересовалась Кулькина.
— Потому что Иннокентий Григорьевич старше нас, — бодро сказал Владик. — Всех старших мы должны уважать, а это значит, что нужно говорить «пожалуйста», «спасибо» и еще здороваться в коридоре. Так мы должны говорить!
— Ну, Хвостиков, продолжайте! — попросила Кулькина.
— Кроме Иннокентия Григорьевича, — сказал Владик, — есть Иннокентий Смоктуновский, который снимается в кино…
— Отлично, — похвалила Кулькина. — И еще в кино есть Инна Макарова, а в поэзии — Инна Кашежева.
— Верно, — согласился Владик. — Это по «Маяку» передавали. А фотографии Смоктуновского и Кашежевой были в «Литературной России».
— Не знаю, что такое «Литературная Россия», но по «Маяку» передают самые лучшие передачи. Хвостиков, — заметила Кулькина. — Продолжайте…
— А еще у нас во дворе есть шофер Иннокентий Николаевич, старенький такой, — вспомнил Владик. — Он ездит на черной «Волге» и страшно боится за нее. Все нас просит, чтобы мы к ней не подходили с руками…
— Почему с руками?
— От рук следы остаются.
— Дальше, Хвостиков, продолжайте…
Владик не знал, что продолжать. Больше Иннокентиев и Инн он не знал, а о хоботных Кулькина почему-то не спрашивала.
Хвостиков посмотрел на Рана, который мирно сидел на последней парте и лизал столовую соль, потом на Симу:
— А о хоботных можно?
— О хвостиковых?
— Нет, о хоботных!
— Да, вы правы, Хвостиков! — сказала Кулькина. — Пожалуйста, о хоботных.
Владик приободрился и начал:
— Музыканты заиграли национальный гимн; мы отошли в сторону, чтобы пропустить процессию мимо себя. За трубачами шел отряд сиамских музыкантов, одетых с головы до ног в алые одежды, с тамтамами, раковинами и другими неблагозвучными инструментами. Затем государственные слоны, три самых больших впереди, с золотыми чепраками, которые, в противоположность их матовой коже, сверкали и блестели на солнце; на спине у них были богато украшенные и позолоченные носилки. Затем несколько лейб-гвардейцев короля, герольды, камергеры и другие чиновники, потом Его Величество, которого несли на богато позолоченном и выложенном перламутром великолепном стуле, на котором он сидел, скрестив ноги, защищенный от палящих лучей солнца большим позолоченным зонтиком. За Его Величеством следовали пажи и слуги с блестящими золотыми сосудами для бетеля, вазами для чая и подарками для народа и особенно духовенства в честь счастливого события… Затем явился окруженный принцами и должностными лицами дядя короля и министр северной части Сиама и Лао, на плечах которого лежало все бремя приготовлений к приему белого слона. Наконец явился и герой дня, сам белый слон в обществе трех других…
Кажется, класс заинтересовался. И Ран перестал лизать соль, а сосредоточенно смотрел на Владика.
И только Сима Кулькина не выдержала и наконец взорвалась:
— Кто «мы», Хвостиков? Какие Его Величества? Вы что? Что вы рассказываете? С кем и когда это было?
— Это было с господином Боком в Бангкоке в одна тысяча восемьсот восемьдесят первом году, — пояснил Хвостиков. — А дальше…
— Пусть продолжает! Давай, Хвостиков! Еще, еще! Рассказывай! — завопил класс, а Ран, как показалось Владику, улыбнулся и покачал в знак поддержки хоботом.
— Продолжайте, Хвостиков, — зло сказала Сима Кулькина.
— Пожалуйста, — произнес Владик. — Итак… Удивительное животное было отведено в специально построенное помещение, где оставалось около двух месяцев, чтобы наконец, хорошо подготовившись и освободившись от всех злых духов, занять место в королевском дворце. Его сначала привязали веревкой за заднюю ногу к белому столбу на возвышенном помосте и повесили около него красную доску со следующей золотой надписью в буквальном переводе: «Слон прекрасного цвета» волосы, копыта и глаза белы. Совершенство формы со всеми знаками действительной принадлежности к высокому семейству. Цвет кожи — цвет лотоса. Потомок ангела браминов. Приобретен в собственность могуществом и славой короля для служения ему. Подобен кристаллу высочайшей цены. Принадлежит к высочайшему семейству слонов из всех существующих. Источник силы привлечения дождя…»
Как видите, — продолжал Хвостиков, — слон только кажется неуклюжим, в действительности же он очень ловок. Обыкновенно он ходит спокойным, ровным шагом, как верблюд и жирафа, причем проходит по четыре — шесть километров в час, но этот спокойный шаг может быть настолько ускорен, что слон пробегает по пятнадцать — двадцать километров, по-видимому не очень торопясь. Если не слишком жарко, то, подгоняемый вожаком, слон короткое время может бежать так быстро, что в час пробегал бы двадцать — двадцать пять километров, если бы мог этот темп выдержать долго…
Голос у слона сильный, и звуки, которыми он выражает свои чувства, разнообразны. Удовольствие он проявляет очень тихим ворчанием или бормотанием, исходящим из горла, или слабым продолжительным писком, исходящим из хобота; страх он обнаруживает сильным ревом из самой глубины груди, внезапный испуг — коротким резким трубным звуком из хобота; если он в ярости — издает непрерывные глубокие и громкие горловые звуки…
И тут на последней парте радостно заворчал Ран, а класс зашумел, перешептываясь:
— Здорово! Это ж здорово! Ну, вот дает — здорово!
Только ничего не видящая и не слышащая Сима Кулькина перебила Владика и строго спросила:
— Откуда вы, Хвостиков, знаете, что у слона есть чувства и он выражает их разнообразно?
— Как откуда? — Владик явно возмутился. — Вчера весь вечер читал. У папы. Иллюстрированное издание «Жизнь животных» А. Э. Брема, со множеством политипажей и хромолитографиями в десяти томах. Перевод с третьего немецкого исправленного и дополненного издания. Под редакцией магистра зоологии К. К. Сент-Илера. Том третий. Млекопитающие. Хоботные. Непарнокопытные. Парнокопытные. Сирены. Китообразные. Сумчатые. Птице-звери. Цена за том шесть рублей. Санкт-Петербург. Издание высочайше утвержденного товарищества… Одна тысяча восемьсот девяносто третий год…
— Ты нас провел, Хвостиков, — заявила Кулькина, — но провел хитро. Но скажи, пожалуйста, что такое политипажи и хромолитографии. Где нас и вас учили этому?
Владик смутился:
— Собственно, я не знаю, но там так написано. А на обороте, я не сказал, еще более непонятное. Там написано: «Дозволено цензурою. Санкт-Петербург, четырнадцатого мая одна тысяча восемьсот девяносто третьего года». А что такое «цензурою», я тоже не знаю…
— Мы об этом еще поговорим на педсовете, — сказала Кулькина. — Разболтались!
Хвостиков в растерянности взглянул на класс, потом на Рана, который, как ему показалось, смотрел на него бодро и весело, и решил, что сдаваться глупо. Он же знает по зоологии куда больше, чем Кулькина. А она…
— Простите, пожалуйста, Сима, — взмолился Владик. — Но вот… Вот у меня есть несколько неясных вопросов, если, конечно, вы…
— Попробуйте, Хвостиков! — выпалила Кулькина. — Я с удовольствием…