Белые птицы детства - Сукачев Вячеслав Викторович. Страница 35

— А ты клетку сделал? — спрашивает Васька.

— Да. Вчера ещё.

— И я сделал, с парилкой.

— Какой парилкой, Ва-ась? — настораживается Серёжа.

— А где они у тебя будут яйца выпаривать? В кармане? — важничает Васька. — Это тебе не про Стрелецкий бунт шпарить, тут знать надо...

— А как ты её сделал, Вася?

— Ладно, тебе так и быть расскажу. В ящике надо пропилить дырку, не сильно большую, только бы голубь пролез-ти смог. Потом к этой дырке приколоти старый посылочный ящик. Понял? Так, чтобы им в посылке темно было. Туда немного травы набросай, которая помягче.

— А зачем, чтобы темно? — удивляется Серёжа.

— Они так любят, да и мало ли что, сглазить, например, могут... Или кошка увидит. А на голубиные яйца смотреть нельзя. Даже тебе. Понял? Сразу же парить бросят.

— По-онял.

— Когда брать будем, — продолжает поучать Васька, — то Оська скажет крылья обдёргать, чтобы назад к нему не улетели. Ты не соглашайся. Они после этого плохо летают. А ему и хорошо, лишь бы его голуби над крышами вились.

— Понял... Ты каких будешь брать, сизарей?

— Больно надо, их от вороны не враз отличишь. Пусть на пионеров раскошеливается, деньги-то немалые просит.

— Тогда и я пионеров возьму, — соглашается с другом Серёжа, хотя ему больше нравятся сизари.

— А по клюву надо смотреть, чтобы не старые были. А то ведь подсунет таких, которые нестись не могут.

Теперь Серёжа окончательно убеждён, что Васька в голубях толк знает, и, соглашаясь с его авторитетом, он просит его:

— Ва-ась, ты мне выберешь пару, а?

— Выберу,— обещает Васька, и они поворачивают во двор Оськи Курдюмова.

Оська в детстве неосторожно заигрался на русской печке, свалился вниз и набил себе горб. После этого Оська рос медленно и неизвестно куда, так что лет через десять все увидели маленького (один метр сорок сантиметров) двугорбого человечка, невообразимо высокомерно смотревшего на мир. Так получилось, что постепенно выросло в Оське и неумолимое презрение к людям и очень большое мнение о себе. А так как Оська был остёр на язык и нехорошо насмешничал над деревенскими, его в Озёрных Ключах не любили. Колька Музин даже побить собирался, искал Оську однажды целый день, но так и не нашёл. Многие об этом жалели, но где же было Оську найти, если он даже не в своём погребе спрятался. Особенно доставалось от Оськи Курдюмова мальчишкам. Он не мог, например, равнодушно пройти мимо играющих ребят, обязательно кого-нибудь больно щипнёт, дёрнет за ухо или даст крепкого подзатыльника. А тех, кто ещё поменьше, Оська запугивал всякими небылицами, и запугивал до такой степени, что ребятёнки, завидев его во сне, на стенки лезли. По этой причине Оську приглашали в сельсовет и долго разговаривали.

Вот к этому-то Оське и отправились Серёжа с Васькой за голубями.

Жил Оська вместе с матерью и младшей сестрой в небольшом домике с плоской крышей, покрытой пластами и густо поросшей поверх пластов полынью и чертополохом. Домик этот походил на тот, про который говорят: «на курьих ножках», и как-то очень хитровато поглядывал на улицу маленькими оконцами из-под своей земляной крыши.

Войдя во двор, ребята замешкались, потом Васька осторожно постучал в окно.

Окно, вросшее в землю, было на уровне колен, и для того, чтобы заглянуть в него, Ваське пришлось согнуться в три погибели. Но, едва он согнулся, чтобы посмотреть, в доме Оська или нет, как от окна навстречу ему метнулось что-то тёмное и страшное. Васька отлетел в сторону, едва не сбив Серёжу, и тут же появился Оська.

— Чего подглядываешь? — Голос у Оськи тонкий, высокий, смахивающий на крик молодого некормленного петушка.

— Так я... это... тебя посмотреть. — Васька с опаской покосился на окно, но там, как и у всех в деревне, стоял горшок с геранью, лежали три большие луковицы и ножницы.

— Посмотреть... Нечего там смотреть. — Оська важно прошёлся по двору, далеко назад откидывая маленькую голову. — Зачем пришли?

— Голубей посмотреть, Ося, — заискивающе ответил Васька, стараясь как-то сжаться, усохнуть перед Оськой, чтобы не раздражать его.

— Это тебе не кино, чтобы глаза пялить, — отрезал Оська, — давай, выметайтесь отсюда.

— Ось, мы купить хотели, — поспешно объявляет Васька.

— Купить? — Оська настораживается и подозрительно смотрит на ребят. — А ну, покажьте деньги.

— Вот. — Они показывают деньги, и Оська, мельком взглянув на зашамканные разными руками рубли, садится на чурку посреди двора. Достаёт плотную коробку «Казбека», открывает и, понюхав, протягивает ребятам. В коробке с синим всадником на коне лежат разные окурки, начиная с махорочных самокруток и кончая толстыми беломоринами. Обкуренные концы у окурков тщательно заплёваны, и спёкшаяся зола прочно удерживает табак в бумажных оболочках.

— Курите, шмакодявки, — с барской щедростью разрешает Оська. — Только, чур, беломорину не трогать, — предупреждает он потянувшегося к коробке Ваську.

— Не-е, — поспешно успокаивает Васька, — я люблю сигареты.

— Ну, а ты? — Оська суёт коробку Серёже. — Особого приглашения дожидаешься.

— Я не хочу, — отступает на шаг Серёжа.

Оська удивлённо поднимает голову и маленькими пронзительными глазками пристально смотрит на Серёжу.

— Брезгуешь, что ли? — вкрадчиво спрашивает он и не спеша убирает коробку.

— Да он не курит, — говорит Васька так, словно Серёжа немного того и его сейчас нет здесь, — совсем не курит, с детства...

— Не люблю таких, — сообщает Оська, и его маленькая голова недовольно вертится между двух горбов, — маменькиных сынков.

Васька хмуро затягивается и, сильно вздохнув, переламывается в поясе от кашля, машет руками перед широко открытым ртом, стараясь захватить побольше свежего воздуха. Оська не смеётся и не подначивает, и лишь в глазах у него появляется странный лихорадочный блеск.

— Д-давно не курил, — с трудом выговаривает Васька, отворачивая в сторону от нахмурившегося Серёжи красное лицо, — отвык.

— Ничего, привыкнешь. — Оська встаёт с берёзового чурбака, поддёргивает аккуратно наглаженные брюки. — Значит, за голубями пришли?

— Да.

— Ладно, пошли смотреть.

Голубей Оська держит в маленьком и низком пригоне, при входе в который даже Ваське с Серёжей приходится пригибать голову.

Из пригона на огород пробито крохотное оконце, в которое без всякой рамы вставлено и обмазано глиной мутное стекло, почти не пропускающее свет. Поэтому, войдя в пригон, ребята некоторое время ничего не видят. Но постепенно их глаза привыкают к полумраку, и они различают десятка два клеток, прибитых к стенкам невысоко от пола. Лицевая часть клеток с дверками сделана из проволочной сетки, с прорезью для подсыпания корма.

Ребята переглядываются, и Васька шепчет на ухо Серёже:

— Сетки-то он с тока упёр, я там их на веялках видел.

— Эй, чего там шепчетесь? — В темноте голос у Оськи особенно тонкий, неприятно высокий.

— Ось, а в Малышевке голубей на чердаках держат, — говорит Васька, неуверенно ступая вперёд.

— Ну так и покупай в Малышевке, если ты такой умный. — Оська открывает одну из клеток и запускает туда длинную руку. — Они как раз с тебя пятёрку за пару сдерут.

— Я же просто, Ося, видел и тебе говорю.

— Нечего мне говорить. А только моим голубям и в пригоне неплохо.

— В темноте они чаще парить садятся, — опять шепчет Васька.

На этот раз Оська тут же оказался рядом и крепко смазал Ваське по затылку. Глаза его по-кошачьи кругло и зло высвечивали из полумрака.

— Ты чё дерёшься, ты чё! — попятился Васька, хватаясь рукой за голову. — Сдурел, да?

— Не болтай лишнего, — выпятив передний горб, Оська стоял в боевой позе, готовый в любую минуту вновь броситься на Ваську.

— А чё я болтаю, чё?! — частил Васька, однако тоже спружинясь на боевой лад.

— В какой это темноте голуби чаще парят?