Фарфоровая голова - Сергиенко Константин Константинович. Страница 13

— Но ты же сама учила меня, — возразила Мисюсь.

— Да, да, — Катя вздохнула, — я понимаю, что так надо.

— Ты учила всем помогать и жалеть бездомных животных.

Катя немножечко оживилась:

— Мы будем учиться вместе, Мисюсь! Я слышала, скоро откроют школу для кукол. Я попрошусь туда вместе с тобой.

— Хорошо бы! — сказала Мисюсь. Они ещё долго шептались, и этот славный ночной разговор мог продолжаться до самого рассвета, но щеглы Ванька и Встанька застучали клювами по стеклу.

— Мне пора, — сказала Мисюсь.

— Так скоро? — с сожалением воскликнула Катя.

— Я завтра вернусь, — обещала Мисюсь.

— Правда вернёшься?

— Рано утром.

— Когда я проснусь?

— Ты ещё будешь спать.

— Оставайся сейчас, — попросила Катя.

— У меня очень важное дело, — сказала Мисюсь.

— Расскажи, расскажи! — воскликнула Катя.

— Сейчас не время, — сказала Мисюсь.

Щеглы тут же постукали клювами, поторапливая Мисюсь.

— Смотри же, — сказала Катя, — я жду тебя утром. Хоть сумочку мне оставь.

— Сумочку не могу. — Мисюсь приоткрыла сумку. — Зеркальце вот возьми.

Катя зажала зеркальце в руке.

— До свидания, — сказала Мисюсь и вскарабкалась на подоконник.

Катя видела, как её подхватили птицы, как мелькнуло в листве белое платьице. На этом сон оборвался, только ветерком пахнуло в окно. Катя закрыла глаза и с удовольствием подумала, какие бывают хорошие сны. Она думала минуту, другую, а потом и вправду заснула.

Профессор Драгосмыслов в двадцать три двадцать две

Профессор Драгосмыслов достал из кармана затейливый ключик, вставил в замочную скважину, повернул три раза налево, два раза направо, произнёс громко: «Тюк!» — и дверца шкафчика отворилась.

«Затюкал», — злобно подумала Голова, но в то же время на лице её расплылась вежливая улыбка.

Профессор Драгосмыслов посмотрел на часы.

— Двадцать три двадцать две, — сказал он. — Ну что, кумир восходящего солнца, пришёл наш час?

«Мой час!» — подумала Голова.

— Сейчас закраим на полквартона и своего добьёмся!

«Добьёмся, но только моего», — мысленно ответила Голова и угодливо наклонилась.

— Это будет величайшее достижение кукаретных наук! — громко сказал профессор и, поведя рукой поверх разноцветных кнопок, нажал зелёную. Тотчас в дверях возникли люди в зелёных фуражках.

— Распутаньте корреспондента, — приказал профессор, — он увековечит наш образ в веках!

Люди в голубых халатах

Тем временем Дулис, Творожная и Стократьев тащили в зал упиравшегося Звонарёва. Рядом шествовал Евдоким Пистонович Даровых и протирал тряпочкой никелированные пуговицы на голубых халатах.

— Не втянет гужок! — кричал отчаянно Звонарёв.

— Собрание постановило, — гудел Стократьев.

— И всего-то — повернуть ободок, — увещевала Творожная.

— Опыт не подготовлен! — кричал Звонарёв.

— Молчать! — пискнул Дулис.

В это мгновение в зал торжественно вступил профессор Артабальд Поликанович Драгосмыслов. За ним вкатился красный от возбуждения корреспондент.

Профессор Драгосмыслов взглянул на часы.

— Друзья! — сказал он. — Осталось всего пять минут. Всего лишь каких-нибудь триста секунд до. Но и этого много! Я принял решение гужевать досрочно! Мотнём полквартона в двадцать три пятьдесят девять!

— Я восхищаюсь вами! — выкрикнул корреспондент.

— Всем перейти в кукаретную! — приказал профессор.

Дулис, Творожная и Стократьев кинулись на Звонарёва и потащили его в кукаретную. Просторный зал опустел. Огромная никелированная колонна гордо сияла, бросая блики на белые стены.

Люди со звёздочками

Раньше это называлось облавой. Ничего другого люди со звёздочками придумать не могли. Была изучена тщательно карта района. Каждая подворотня, каждый сквозной подъезд взяты на учёт, в каждом дворике помечены тёмные, сомнительные углы.

Тайно, чтобы не беспокоить жильцов, узнали, в каких квартирах обосновались божки, где много игрушек, в особенности новых привлекательных кукол.

Сотни серьёзных людей заняли свои посты, причём постарались «исчезнуть», как приказал генерал. Несколько человек, например, забрались на деревья, а один даже в дворницкий ящик, где хранились вёдра и мётлы.

— Лично проверю, — сказал генерал, посмотрев на часы.

Да, решительно было некуда деваться участникам шайки, и, существуй она в самом деле, этой же ночью её безобразиям был бы положен конец. Седой генерал снова взглянул на светящийся циферблат.

— Осталась минута, — проговорил он.

Двадцать три пятьдесят девять

И в эту минуту всюду погас свет. Мрак накрыл город чёрным платком. Погасли даже фонарики в руках милиционеров. Погасли безотказные часы генерала. И только глиняные божки, где бы они ни стояли, стали накаляться сумрачным красноватым светом.

Из бесконечной дали от огромного чёрного шара потекли к земле тревожные токи. Они скользили по ослепительному лучу, протянувшемуся из жерла блестящей колонны. Эти токи насыщали головы страшной силой. Вот-вот эта сила должна была начать беспощадное разрушение.

Город спал, и мало кого эта тьма испугала. В конце концов, если гаснет свет, его ведь опять зажигают.

Мисюсь

Мисюсь была спокойна.

Щеглы доставили её точно минута в минуту. Форточка, как всегда, открыта. В круглом зале не было никого, учёные заперлись в кукаретной. Здесь же слегка искрился, потрескивал воздух, розовое сияние шло от колонны, людям находиться тут было опасно.

Кукла — другое дело. Другое дело и необычная птичка по имени Добрая Мысль. Птичка с алыми крапинами готовилась в дальний путь. Тот же луч, который гнал на землю страшные токи, мог вернуть Добрую Мысль в неразумную Голову. Нужно было только дождаться, когда последняя злоба покинет Голову, и перекрыть светящийся луч. Тогда Добрая Мысль могла проскользнуть по нему обратно, а все злые, отрезанные от Головы, тут же превратились бы в совершенно безвредную плесень.

И всё это предстояло сделать Мисюсь.

— Пора, — деловито сказала птичка.

Мисюсь спрыгнула на подоконник и открыла сумочку. Здесь позванивали какие-то ключики, отвёртки и молоточки.

В следующий миг Мисюсь была у колонны. Быстро и ловко она открутила несколько винтов и открыла полукруглую дверку. Из неё полыхнуло сиреневым пламенем.

— Прощай, — сказала птичка. — Я буду посещать тебя в снах.

— Счастливо! — сказала Мисюсь.

— И вы прощайте, щеглы. Спасибо за помощь.

— Прощай, королева! — крикнули Ванька и Встанька, прячась за окном от губительного сияния.

— И помните, что даже одна хорошая мысль может совершить чудо, — сказала птичка и тут же исчезла в сиреневом жаре.

Мисюсь захлопнула дверку и быстро завинтила её. Дальше всё шло по хорошо подготовленному плану. Мисюсь подкатила к колонне лесенку на колёсах, взобралась по ней и открутила другие винты. Распахнулась новая дверка, оттуда сверкнуло уже зелёным.

Колонна напряжённо гудела, совершая невиданную работу. Её разрез напоминал крупное сито, сквозь это сито неслись в пространство ослепительные волокна, направленные к далёкой чёрной планете.

Мисюсь ловко подкручивала колёсики, ручки, кое-где постукивала молотком, и волокна одно за другим пропадали, перекрытые заглушками из стекловидной массы. Оставалась самая крупная ячейка сита и самое толстое волокно.

Мисюсь пошарила рукой и не нашла нужного крана. Но куда же он подевался? Мисюсь хорошо помнила чертёж, помнила этот кран, похожий на никелевый шарик. Но шарика не было, на его месте чернела пустая резьба.

Ах, знала бы наша Мисюсь, что этот необходимейший кран, этот привлекательный шарик болтался сейчас в кармане халата Евдокима Пистоновича Даровых. Нет, не сдержался Дунька и проявил свой нрав. В очередной раз доводя всё до блеска, он взял да и отвернул краник. Взял да и положил его прямо в карман. Просто так, по привычке. Он всегда что-то опускал в карман и очень любил блестящие вещи. Краник был первой его добычей на посту ответственного за никелировку.