Приключения в капле воды - Афонькин Сергей Юрьевич. Страница 10

— Конечно, нет! — уверенно подтвердила Сандра…

— Зато когда они объединяются! О-го-го! — воскликнул папа. — Кстати, вспомни Робинзона. Ведь и он один мог не так уж много. Построил себе хижину, обнес ее частоколом, приручил коз, испек хлеб — и все это после многих лет упорного труда. Большой настоящий корабль ему в одиночку никогда бы не построить. А вместе люди могут все — строить корабли, многоэтажные дома, и даже летать в космос. И все потому, что каждый занимается своим делом, но делает его хорошо, на совесть. Клетки изобрели такое разделение труда и стали объединяться вместе давным-давно, когда большинство из них жили сами по себе. И вот в результате появились разнообразные многоклеточные существа — медузы, черви, осьминоги, дельфины, жирафы, обезьяны и, наконец, мы — люди.

— Почему же не все стали многоклеточными? — поинтересовалась Сандра.

— Трудный и хороший вопрос. Мне кажется, на заре возникновения многоклеточных существ многие решили пойти своей дорогой и не объединяться. Эти клетки рассчитывали только на свои силы; они становились все сложнее, все больше — ведь многие одноклеточные гораздо крупнее человеческих клеток. Но стать настоящими гигантами размером с бегемота клетки-одиночки так и не смогли. Ведь для этого надо было совсем иначе дышать, гораздо быстрее двигаться и обладать прочным скелетом. Возникни такая клетка хотя бы на минуту, и она тут же задохнулась бы и расплющилась под собственным весом, как это бывает с выброшенными на берег китами. Когда одноклеточные существа исчерпали все свои выдумки, становится многоклеточными было уже поздно. Их и так уже хватало в морях и на суше. Так они и остались одиночками.

— Бедняги! — посочувствовала Сандра.

— Не такие уж они несчастненькие, — возразил папа.

— Берут не умением, так числом. Тебе даже трудно вообразить, сколько их обитает на свете. В любой луже, канаве, в каждой капле пресной или соленой воды, в каждом крошечном кусочке почвы их сотни, тысячи, миллионы! Поэтому и уничтожить любого из них почти невозможно, не то что каких-нибудь морских коров, — китов и белых медведей. Нет, одноклеточные устроились на нашей планете совсем неплохо. И все-таки, порой мне кажется, что они завидуют своим многоклеточным собратьям и пытаются, хотя уже поздно, но все же что-нибудь изобрести и объединиться. Хороший пример — вольвокс.

— Кто?

— Вон тот огромный зеленый шар.

Далеко впереди медленно и величаво двигалась гигантская сфера. Она была величиной с многоэтажный дом и не катилась, а плыла, вращаясь, как будто наполненная легким газом. Почти прозрачные и, казалось, тонкие стенки исполинского глобуса были усеяны зелеными тельцами. Они располагались не как попало, а на одинаковом расстоянии Друг от друга, образуя правильный узор. Казалось, неведомый кулинар испек колобок-гигант и аккуратно украсил сотнями зеленых цукатов. Между ними протянулись едва заметные издали штрихи — ниточки. «Как будто взялись за руки», — подумала Сандра.

— Зеленые — это жгутиконосцы? — спросила она.

— Да, целая колония! Все держатся вместе, плавают вместе, вместе строят себе студенистый шар и сидят в нем, как орехи на поверхности бисквита. Шар плывет, вращаясь, как самостоятельное существо. И название у него ее соответствующее — «вольвокс», что означает «вращающийся», «катящийся».

— И делится он, как амеба, — пополам? Да?

— Нет. Все происходит хитрее. Внутри большого родительского шара образуются шары поменьше; а в них могут возникать совсем маленькие шарики. Потом они выбираются наружу и начинают жить своей собственной жизнью.

— Похоже на матрешек! — заметила Сандра. — Этот шар — тоже многоклеточное существо?

Но вопрос остался без ответа. Из чащи густо переплетенных труб-водорослей стремительно вылетел продолговатый дирижабль, развернулся, помедлил секунду и ринулся прямо на Сандру.

ГЛАВА 6

Наливочное животное. Суконщик из Дельфта. Удивительная туфелька. Коварный бочонок. Смертоносный хобот

Пифа, задремавшая во время рассказа, стремительно вскочила и заметалась в растерянности. Сперва со страху она вильнула за камень, но тут же развернулась, кинулась к хозяйке и наконец, схватив зубами ласту, начала пятиться задом, оттаскивая ее в сторону — под песчинку. Сандра подхватила другую — надевать уже не было времени — и тоже схоронилась как смогла за выступом валуна.

Дирижабль быстро приближался. Сандра видела несколько раз дирижабли в кино. Они ей казались огромными неповоротливыми огурцами, медленно проплывавшими невысоко над землей. А этот двигался быстро, уверенно и при этом еще и крутился, ввинчиваясь в воду. На близком расстоянии теперь было видно, что по его поверхности, словно по полю зрелой пшеницы под ветром, пробегают ряды волн. С ходу он врезался в край капли над головой у притихших исследователей и на секунду остановился. Волны исчезли, и вместо них Сандра увидела шевелящийся лес длинных тонких отростков. Еще через мгновение все они снова заработали слаженно — начали дружно сгибаться и выпрямляться, словно отталкивали от себя воду. По телу гиганта вновь побежали волны, только в обратную сторону, и он дал задний ход. Отъехав немного назад, дирижабль опять притормозил, раскачиваясь из стороны в сторону, описал передним концом несколько кругов, вновь поплыл вперед уже в другом направлении и быстро скрылся из виду. Несколько придя в себя, Сандра выбралась из-под камня, нашарила рукой ласту и стала поспешно натягивать ее на левую ногу. У нее не было никакой уверенности, что ЭТОТ не появится снова с минуты на минуту.

— Кто это был? — поспешно выпалила она.

— Крупная инфузория, наливочное животное. Одно из первых одноклеточных существ, которые увидел человек.

— В него что-нибудь наливают, чтобы оно так быстро плавало? — удивилась Сандра.

— Ничего в него не наливают, хотя само название «инфузория» на языке древних римлян, латыни, означает «наливать», «настаивать». Почему так случилось, я сейчас объясню, а ты пока можешь попытаться поискать эту или другую инфузорию и еще раз понаблюдать, как она двигается.

— Это опасно? — засомневалась Сандра, уже наученная горьким опытом изучения движения амеб.

— Абсолютно безопасно! Не обращай внимания на крупные размеры — она, как кит, питается разной мелюзгой. Ты для нее крупновата.

Немного успокоенная Сандра двинулась на поиски, внимательно оглядывая заросли и стараясь одновременно ничего не пропустить из папиных разъяснений.

— Помнишь, я рассказывал тебе об изобретателе и исследователе Роберте Гуке? — начал он с вопроса. — Примерно в то же время жил в голландском городе Дельфте мальчик. Звали его Антоний ван Левенгук. Дед и отец маленького Антония были пивоварами. Наверное, и он, когда подрос, тоже стал бы варить пиво, но мать послала его учиться в Амстердам. Правда, закончить учебу Антонию не довелось — отец к тому времени умер, да и сухая зубрежка была не по сердцу, вот и пришлось начинать самостоятельную жизнь. Он служил кассиром, потом бухгалтером, на заработанные деньги купил в конце концов в родном городке Дельфте суконную лавку и стал торговать тканями. Дела у него пошли неплохо — ведь он покупал для продажи сукно только самого лучшего качества. А чтобы проверить добротность работы, рассматривал ткань через лупу.

С этого-то все и началось. Увеличительные стекла, которыми он пользовался, казались ему слишком маломощными, и Антоний взялся за их изготовление сам. Это занятие настолько увлекло его, что он стал отдавать любимому делу все свободное время. Вскоре он научился изготавливать из расплавленных капелек стекла крошечные, но очень сильные линзы, которые увеличивали в двести и более раз. Работать с ними было неудобно — линзочки приходилось вставлять между металлическими пластинами и подносить к самому глазу. Зато какой дивный и неизведанный мир открылся перед его взором! В капле дождевой воды из старой бочки он увидел сотни без устали снующих крошечных живых существ. Это были, как ты теперь понимаешь, одноклеточные организмы. Но Левенгук не знал этого и назвал их «зверушками» «анималькулями» на латыни.