Круглый год - Радзиевская Софья Борисовна. Страница 57

Форель

Рыбка обманщица. Это название (не научное) подходит к форели, потому что иногда трудно установить, о какой именно форели идёт речь, настолько пластичны и изменчивы лососи, так легко они приспосабливаются к изменившимся условиям. Например, озёрная форель, ручьевая форель и проходная кумжа легко переходят друг в друга. В Татарии форель ручьевая, или пеструшка, живёт в небольших речках бассейна Волги с чистой и холодной водой (притоки Зая, Берсута и некоторые другие). Рыба хищная. Разводится в прудах ради ценного и вкусного мяса. Икру откладывает осенью. В Куйбышевском пригородном рыбоводческом хозяйстве разводится радужная форель. В «Жизни животных» говорится, что «радужной форелью считается одна из форм стальноголового лосося из Тихого океана, которая теперь разводится в прудах».

Наша задача рассказать вам не только о том, что уже известно, но показать, как много ещё есть неизвестного, что вам ещё предстоит узнать.

Разве не интересно узнать, почему одни виды так неустойчивы, а другие в чрезвычайных обстоятельствах твёрдо остаются сами собой? Например, в Горячинском источнике около Байкала температура +47°, и в нём живут караси. А ведь условия среды очень не похожи на привычные. В чём причина? Стоит подумать.

И ещё более необычайная история, похожая на сказку. Мы знаем, что десятки и сотни миллионов лет тому назад в морях жили древние целакантообразные рыбы. Последние окаменелые остатки их мы находим в самый близкий к нам период, меловую эпоху (70–80 миллионов лет тому назад). От них произошли наземные позвоночные.

В декабре 1938 года произошло редкостное событие: в океане перед устьем африканской речки Халумны рыбаки поймали целаканта! Его сородичи вымерли 70 миллионов лет тому назад, а его поймали. И просто зажарили бы и съели… Но его увидела женщина-учёный, мисс Латимер. Купила у рыбаков и срочно вызвала учёного ихтиолога профессора Смита. Я думаю, у обоих учёных тряслись руки при обследовании: перед ними лежал, хоть и сильно попорченный тропическим солнцем, несомненный целакант. Д. Смит назвал его Латимерия халумне — в честь женщины, спасшей это ископаемое от сковородки, и в память об африканской речке — месте его находки.

Профессор Смит двадцать лет жизни посвятил поискам необыкновенной рыбы. Настоящее место обитания латимерий оказалось в водах Коморских островов между Африкой и Мадагаскаром. Рыбаки хорошо знали её, ценили вкусное мясо, но им и в голову не приходило, что профессору Смиту продавать странных рыб выгоднее, чем жарить. Латимерия — полуглубоководная рыба, светящиеся глаза — приспособление к жизни в темноте. Это крупный сильный хищник — последний из когда-то богатого видами отряда. Сейчас их уцелело немного, ловят их на удочку на глубине до полукилометра, и в руки ученых до сих пор попало всего около двух десятков. Сохранить некоторых живыми больше нескольких часов пока не удавалось. Если форель — рыба-обманщица, то латимерия — рыба-загадка.

С образованием крупных водохранилищ и прудов возникла проблема борьбы с зарастанием их водными растениями, особенно в водохранилищах (Заинской ГЭС) и других. Их тёплая вода нравится водным сорнякам, и местные рыбы с ними не справляются. В Средней Азии, где зарастание водных каналов настоящее бедствие, удачно акклиматизированы три замечательные рыбы: белый амур, обыкновенный толстолоб и пёстрый толстолоб. Это южане, крупные мясистые рыбы с удивительным аппетитом, причём ими поедаются и некоторые корма, непригодные для карпа. Родина белого амура — верховья реки Амур, толстолобиков — Южный Китай.

В 1967 году в водохранилище Заинской ГЭС были завезены двухлетние белые амуры и развивались хорошо. В новых водохранилищах, где температура воды выше, чем в природных прудах и озёрах, возможна акклиматизация этих ценных теплолюбивых пород. Опыты проводятся в ряде водохранилищ, их хозяйственное значение может быть огромно. Кроме того что толстолобики и белый амур дают большое количество вкусного мяса, эти рыбы как растительноядные очищают зарастающие водохранилища и каналы.

СЕНТЯБРЬ

Сентябрь (он и вересень — цветёт вереск). Ещё ласково греет солнце, ещё и день, по сравнению с соседом-августом, как будто бы и не укоротился и не похолодал, а уже заканчивается усиленный летний рост растений. Первые дни ещё неожиданным теплом подарят. Народ подметил это, и название этим дням придумал: бабье лето. Значит кончилась уборка хлеба, разогнулась наболевшая спина жницы: ведь не комбайны когда-то гуляли по полю, когда родилось это название, серп мелькал в проворной женской руке. Сколько горстей колосьев надо было срезать, чтобы сложился из них туго перевязанный сноп!

Уже кружатся над родными местами стаи чёрных грачей. Недавно они на крыльях весну принесли, а теперь лето уносят. Волнуются, грустно переговариваются галки. Им никуда не улетать, но отлёт грачей будит в них смутную тревогу. Щемит наше сердце слышное высоко в небе курлыканье пролётных журавлей. Они не сразу тронулись в дальние края. Готовясь к отлёту, выбирали настоящие учебные площадки и прилетали на них не вразброд, а отрядами. Молодые учились летать треугольником (так легче на дальнем полёте). Впереди летит старый опытный журавль, устанет — уходит в конец, его сменяет другой. Ко времени отлёта весь курс наук проходят.

Подобраться к журавлиной учебной площадке трудно: зоркие опытные сторожа дадут сигнал тревоги, и вся стая — на крыло. Но если удастся — ну и зрелище, не оторвёшься! Прыгают, приседают, взлетают и вновь опускаются. Это уже не весенние танцы, а строгий курс наук. Ни споров, ни замешательства. Путь им предстоит дальний. Впереди не только земля, на которой и отдохнуть и подкормиться можно, но море, когда спокойное, а когда и бушующее. А дальше — опять земля, чужая, далёкая Африка.

Не так мелодично, но тоже осеннюю грусть навевают прощальные голоса гусей. Эти нас не тешили ученьями, подготовкой к полёту. Здесь они пролётные, не хватает у нас спокойных мест, чтобы вывести, вырастить детей.

Дикие утки тоже к дальнему путешествию готовятся: долго в воздухе кружат, а утром и вечером на болота, речные мелководья летят кормиться.

Умолк и поросячий визг стрижей, эти раньше унеслись: в холодеющем воздухе уже не толчётся мошкара, всякая летучая мелочь. А стрижу с земли, да и с ветки насекомое не подхватить — не приспособились. За ними соберутся и ласточки по этой же причине: и они — дети воздуха и кормятся не тем, что ползает и скачет, а тем, что по воздуху летает. Птенцы их уже вылетели из гнезда, но иногда сами ещё ловить добычу не умеют, так их родители в воздухе из клюва в клюв покормят и водой напоят. Потом добычу в воздухе бросают: лови! Трогательно смотреть: иногда первые птенцы всю науку прошли и младших сестриц второго поколения в гнезде кормят — родителям помогают, точно чувствуют, что время не шутит, торопиться надо! Рано у молодых певуний материнский инстинкт просыпается. Этот могучий инстинкт заставляет иногда ласточек нести пищу в чужое гнездо и даже выдерживать бой с настоящей матерью. Бывает, что отлетающая стайка навестит гнездо, в котором ещё есть молодые. Начинаются длительные переговоры, даже задержка в пути. Воронки — городские ласточки — улетают со стрижами, касатки — деревенские — могут и припоздать, они и насекомых, сидящих на заборах, стенах, могут поклевать. Воронки перед отлётом часто вереницей летят в пустые гнёзда, заглядывают, точно проверяют, не зазевался ли кто, должно быть, не только своих, а и чужих птенцов жалеют кроткие птички. А то влетят в пустое гнездо, сразу четыре-пять, посидят, о чём-то оживлённо почирикают, иногда даже заночуют. Привязанность к родному гнезду у них так велика, что в древнем Риме их даже использовали, как мы — почтовых голубей.

Певчие пичуги уже сбились в стайки, молодые и старые — все вместе. Им в стайке удобнее. Ведь у них, у слабеньких, враги кругом одному за всем не усмотреть, живо попадёт в чьи-нибудь когти или зубы. А когда все следят, поглядывают по сторонам, обязательно кто-нибудь заметит врага, пискнет, и все наутёк. А еды всем хватит. Там зёрнышки, там ягоды, насекомые вкусные. Молодые клюют, на старших поглядывают: те лучше уследят опасность. Особых учений перед отлётом на юг эта мелкота не устраивает. Они полетят не строем, а как попало, точно куча камешков, брошенная сильной рукой. Молодые приучаются к полёту, пока летают по полям и лугам. Коровы, овцы, вся домашняя живность — невольные их благодетели. Вспугнутые ими насекомые взлетают в воздух — хорошая подкормка перед далёким путешествием. Бесцеремонный скворец и на спину коровы сядет и что-то там ухватит, а она и ухом не поведёт. Но время идёт, в холодеющем воздухе и насекомые взлетают реже. А перелётный инстинкт, тысячами поколений выработанный, подстёгиваемый недостатком еды, и даже при наличии её, даёт о себе знать. Недаром начинают волноваться и биться в это время птички в клетках в тепле и сытости. Вперёд, вперёд, навстречу опасности и трудностям далёкого, а молодыми ещё и нелётанного пути. Рвутся, раздираются противоречиями маленькие сердца. Вот и скворушка прилетел к родимой скворечне, где лето провёл и детей вырастил. Посидел… и запел. Ещё посидел, сорвался с ветки, и нет его. Прощальная это была песня.