Один на один - Внуков Николай Андреевич. Страница 7

Как же управлялись с камнями первобытные? На один наконечник стрелы или копья у них уходило, наверное, несколько дней!

Мне все-таки удалось углубить ямку так, чтобы конец палочки из нее не выскакивал. Я отшлифовал углубление тонким длинным камешком.

Теперь можно было приступать к главному.

Выбрав самое сухое место на сучке, я проковырял в нем концом ножа лунку, обложил вокруг сухим мхом и мелкими щепочками, наструганными от того же сучка. Обернул тетиву лука вокруг палочки два раза, наложил сверху на палочку камень со впадиной, а конец палочки вставил в лунку сучка. Придерживая ногой сучок, совсем как первобытный человек на картинке (кстати, это было удобнее всего), я осторожно повел лук сначала вправо, потом влево. Палочка завертелась, как сверло.

Убедившись, что конструкция работает, начал водить лук все быстрее и быстрее. Конец палочки углубился в лунку, а вокруг нее появились тонкие коричневые опилки. Чем глубже сверлил сучок, тем темнее становились опилки. Скоро они стали совсем черными, сильно запахло паленым и из лунки выбился синий дымок.

Я выдернул палочку из сучка.

Она обуглилась на конце и слегка дымилась. Опилки вокруг лунки тоже дымились, но никакого уголька ни в лунке, ни на палочке не было. Ни единой искорки! Наверное, рано выдернул палочку.

Я снова вставил веретено в лунку.

Теперь я более смело водил лучком. Веретено и сучок дымились все сильнее, и вдруг дымок стал не синим, а белым и плотным, и опилки вокруг лунки вспыхнули маленьким красным пламенем, которое тотчас погасло.

Я выдернул палочку, придвинул к тлеющим опилкам мох и слегка подул в черную с красными искорками кучку.

И увидел огонь!

Бледный, почти незаметный на солнце, он разом охватил мох, а я, замерев, не дыша, смотрел на это и не верил глазам — так быстро и так просто все произошло!

Огонь съел мох и опал, но я успел подсунуть в него стружки и они загорелись сначала нехотя, а потом все веселее и больше.

Я бросил в красные язычки все, что заготовил.

Кучка огня свалилась с сучка на камни и разгорелась ярко и хорошо, а я лихорадочно щепил дощечки ножом и подбрасывал все новые и новые лучинки.

Когда огонь набрал силу, я сунул в него несколько больших досок. Концы их почернели, обуглились и, наконец, загорелись.

Вскочив на ноги, я закрутился вокруг костра в индейском танце.

Вот тебе и первобытные! Так просто и так хорошо! Только нужны сухие палочки, мох и лук!

Костер разгорелся и затрещал.

Я пошел по берегу, собирая доски, обломки ящиков, палки. Сейчас уже не страшно, что они сырые — подсохнут в огне.

Скоро костер полыхал вовсю. Большая часть палок и досок пропиталась мазутом — горели они жарко и дымно.

А солнце опять пекло так, что казалось, весь остров оплывает, как свечка. Купаться!

Надо же хоть раз искупаться в своей бухте!

Сбросив кеды и одежду, я осторожно пошел по камням к воде.

Камни здесь ноздреватые, изъеденные волнами, похожие на стеклистые губки или на огромные куски пемзы. Они здорово царапают пальцы. Если волной ударит о такой камешек, весь обдерешься до крови. Между крупными камнями — россыпи гальки. По гальке бегают крабики. Их очень много у кромки воды. Подходишь, и они прыскают от тебя, подняв над головой крохотные клешни. Несутся к морю и боком сваливаются в воду. Сколько этой мелкотни у скал! А вот крупных что-то не видно.

Скользя по гальке, я вошел в воду. Шесть-семь шагов вперед — и уже глубина.

Я оттолкнулся от дна и поплыл.

Прохладная вода приятно омывала горячее тело.

В несколько гребков я добрался до зубчатых скал, через которые меня перебросило, когда я подплывал к острову. Здесь и сейчас кипела пена и я побоялся сунуться на большую воду. Лучше не рисковать.

Перевернулся на спину, закинул руки за голову и лежал, слегка пошевеливая ногами, чтобы поддерживать тело на плаву.

Отличное место эта бухточка между берегом и рифами! Тихо, как в озере. Над головой ярко-синее небо, такое огромное, что чувствуешь себя мухой, заброшенной в космос. Вода то поднимается, то опускается. А у рифов шумит, как водопад.

Теперь у меня есть костер, сырость мне не страшна. Я буду жарить рыбу, и вообще приятно сидеть вечерами у потрескивающей груды хвороста, смотреть на языки пламени и мечтать. Крючки для рыбалки можно сделать из проволоки ящиков и тех двух булавок, которыми я закалывал брюки. Для лески расплести капроновый шнур…

Интересно, есть ли здесь рыба?

Я перевернулся на живот, опустил лицо в воду и открыл глаза. Подо мной качались разноцветные пятна и длинные космы водорослей, растущих на камнях. Все было мутным, нерезким. Эх, сейчас бы какую-нибудь простенькую маску на лицо!

Вглядывался в дно до ломоты в глазах, но ничего, кроме хвостов водорослей, не увидел.

Воздух в груди кончился, я поднял голову, чтобы передохнуть. Рядом плавала медуза, с чайное блюдце величиной, с четырьмя кружками на зонтике, похожими на глаза. Края зонтика медленно раздувались и опадали, и по его окружности волновалась рыжая бахрома. Из-под бахромы свисали студенистые щупальца, покрытые ржавым налетом. Неподалеку колыхалась еще одна медуза, поменьше.

В следующий миг я изо всех сил рванул к берегу. Разом забыл о рыбе, об удочках и крючках. Греб, теряя дыхание, стараясь поскорее нащупать ногами дно. Мне казалось, что медузы гонятся за мной, что еще момент — и я почувствую острое прикосновение зонтика к пяткам.

Наконец я выскочил на берег и несколько минут лежал на камне, вздрагивая и приходя в себя. Мерзкая дрожь пробегала по спине. Вот тебе и тихая бухточка! А если бы медуза подвернулась под руку?

Нет, теперь меня купаться в тихую воду ни за что не затянешь!

Это было в прошлом году. Отец взял меня с собою на «Бурун» на ловлю планктона. Мы шли вдоль берега малым ходом, в некоторых местах останавливались, просматривали планктонные сетки и снова шли дальше.

Кто-то на носу крикнул:

— Ребята, в воде цианеи! Я бросился к борту.

Катер плыл в сплошном месиве из медуз.

Планктонные сетки подняли и вытряхнули все, что в них было, в море. Капитан катера скомандовал повернуть назад.

Отец закинул сетку в воду и выбросил на палубу одну из медуз.

— Посмотри, Сашка, на нее и запомни, — сказал он мне. — Если тебе в море попадется такая — никогда не дотрагивайся до нее. Уплывай поскорее. Это — цианея дальневосточная. У нее очень опасный яд. Если обожжет и поблизости нет лаборатории, тогда — смерть. Сначала, после ожога, ты почувствуешь боль в костях. Потом у тебя закружится голова. Начнет схватывать сердце. Ну, а потом ты потеряешь сознание и — конец.

— Папа, — спросил я, — а тебя цианея обжигала?

— Нет, — ответил он. — Но я видел смерть от этой медузы и больше не хочу видеть. Хорошо еще, что они не любят холода. Они появляются только в теплой и тихой воде, в хорошо прогретых бухточках. Иногда их пригоняет к берегу теплыми течениями, как этих.

Я прекрасно запомнил цианею.

И сейчас, когда снова взглянул на тихую бухточку, меня передернуло. Ну и гадость!

Потом пошел проверить костер.

Он почти прогорел. Среди камней тлели угли и на них корчилась последняя доска.

Нужно было перенести огонь к палатке.

Оторвав от обломков ящика несколько проволок, я скрутил их вместе и приспособил к концам алюминиевую банку. Получилось что-то вроде черпака. В банку я наложил углей и бросил туда же несколько щепок. Затем подхватил свой лучок, огневые палочки, остатки ящика и кирку и пошел к своему дому.

У палатки расчистил место для огня, наколол щепочек, положил на землю несколько сухих сучков, которые нашел под деревом, на них — дощечки, на дощечки — стружки и вывалил на все это угли из банки.

Костер разгорелся сразу же.