Туфли: международный инцидент - Боуэн Элизабет. Страница 2

– Сам подумай, – сказала она презрительно, – ну кто ест персики в соборе?

– А… Значит, мы все-таки идем в собор? – почтительно осведомился Эдуард.

– Что ж нам теперь – ухлопать попусту все утро? По крайней мере, – сказала она мстительно, – мы хотя бы приступим к jubе.

Когда они свернули на рю де Де Круа, перед собором, особенно рельефным под ярким солнцем, почтительно сдернул шляпу тот самый человек со странным выражением лица, что всегда ходил без воротничка, правда, сегодня он как раз надел очень низкий, тугой воротничок, на который ниспадала толстая шея. На Дилли была местная шляпка тонкой, мягкой, персикового цвета соломки, Эдуард все пытался заглянуть под ее опущенные поля. Но Дилли молчала, и он так и не решился заговорить.

Громада собора вздымалась над ними, они потрясенно, не веря глазам своим, озирали его фасад. И, забыв друг о друге, молча ступили под сумрачные холодные готические своды.

Через полчаса восторгов у Эдуарда заломило затылок, и он сказал, что хотел бы пойти выпить. Дилли – она зашпилила поля шляпы назад – посмотрела сквозь него нездешним взором. Что с мужчин возьмешь, подумала она.

– Я лучше посижу здесь, – сказала она. – Эдуард!

– Что, детка?

– Неужели у нас такая низменная душа? Я просто не понимаю, как можно было расстраиваться из-за каких-то туфель?

Он этого тоже не понимал.

– Ты точно не хотела бы выпить? – благоговейно осведо. милея он. Однако его слова, казалось, не доходили до нее и он пошел в кафе один. Он предался размышлениям о том насколько женщины духовно выше. Но не успели ему при. нести выпивку, как Дилли, прихрамывая, пересекла площадь. Она сочла, что ей, пожалуй, следует подкрепиться.

– Понимаешь, ноги очень болят. Не могу… воспринимать. А все из-за высоких каблуков, в них невозможно ходить по городу.

Он заказал еще один коктейль и сельтерскую.

– Это еще что, а представь, что тебе пришлось бы ходить, скажем, в тех мерзких туфлешках.

– Подумай только, Эдуард, – всегда ходить в такой мерзости! Какое же у них, должно быть, представление о женщинах!

– Подумать только! – горячо вторил ей Эдуард, озираясь в поисках официанта. Он коснулся было руки жены и соратницы, но она, решительно настроенная на интеллектуальный лад, отдернула руку. Видно было, что ей неймется затеять спор. Принесли коктейли, Эдуард уставился в свой бокал.

– Странная штука – жизнь, – сказал он, выгадывая время.

– Странная, – согласилась Дилли. – А ведь они были премиленькие, – сказала она, скосив глаз на Эдуарда.

– Мне тоже показалось… – опрометчиво подхватил Эдуард.

– Так я и знала! Тогда зачем же ты кривил душой? Эдуард, неужели я не заслуживаю лучшего? Почему ты так неоткровенен со мной? Уже по одному тому, как ты глядел на них, мне все сразу стало ясно. Я тебя вижу насквозь. Нет, почему ты со мной так неоткровенен?

– Если ты и так видишь меня насквозь, что толку быть с тобой откровенным?

– Похоже, мужчины просто не способны уважать женщин. Французы, те, по крайней мере, откровеннее. На самом же деле всем вам нужно одно…

– Детка, я бы попросил тебя не делать таких обобщений, ну зачем говорить «всем вам».

Дилли так и не притронулась к своему коктейлю, и Эдуард был вынужден отставить бокал.

– Иногда я сомневаюсь, такой ли ты на самом деле современный.

– Детка…

– Не смей называть меня деткой. Это звучит так, словно ты снисходишь до разговора со мной. Неужели ты думаешь, я бы поехала с тобой в такую даль, жила бы в отрыве от всех моих Друзей в этом душном, нелепом отеле, где еще и на руку нечисты, ела бы эту гнусную еду, будь я рядовой женушкой?

– Так я и знал: на самом деле тебе хотелось поехать на взморье с Фипсами.

Этого Дилли спустить не могла:

– Если б я хотела поехать с Фипсами, я бы так и сделала. Ты же знаешь, мы предоставляем друг другу свободу.

– Знаю, знаю. По-моему, мы с тобой всегда имеем в виду одно и то же, только то я, то ты неудачно выражаем свою мысль. Я-то считал, что тебе по вкусу здешняя еда. Ты же сама соглашалась, что за границей никогда не знаешь, что тебе преподнесут на обед, и от этого утро проходит куда интереснее.

– Мы живем совсем без витаминов. Салаты безбожно заливают оливковым маслом. Впрочем, – сказала Дилли, – хватит, как можно вести такие разговоры по соседству с собором? – она была очень переборчива: не хотела ни ссориться, ни любить где попало. С подчеркнутым дружелюбием улыбнувшись Эдуарду, она пригубила коктейль.

За ленчем, когда они покончили с закусками, Эдуард справился у официанта, который, по его наблюдениям, пользовался наибольшим весом в гостинице, о Диллиных туфлях. Официант был озадачен, заинтригован и признал, что, несомненно, произошло недоразумение. В высшей степени странно.

– C'est ennuyant pour Madame [13], – наступал Эдуард.

Дилли сказала вполголоса:

– Что ты мямлишь, говори решительней.

Эдуард досадливо посмотрел на нее.

– Trеs ennuyant [14], – сказал он, сопровождая свои слова такой поистине галльской жестикуляцией, что Дилли загородила от него бутылку. Официант ошарашенно взирал на Эдуарда, будто впервые видел, чтобы иностранцы так размахивали руками. Он наведет справки, он уверен, какая-то дама, несомненно тоже по недоразумению, забрала чужие туфли, ошиблась. А сам тем временем спокойно, невозмутимо убирал закуски.

– Quelque dame никак не могла ошибиться, – взвилась Дилли. – Кто-то в этом отеле явно нечист на руку.

– Кстати, – сказал Эдуард, – это весьма знаменательно. Я слышал, среди французской элиты сейчас много англоманов. Твои полуботинки наверняка вернут, а может быть, уже и вернули: скорее всего, какой-то даме захотелось снять с них фасон, чтобы заказать себе такие же. – Любая теория, нашедшая себе логическое подтверждение, заставляла Эдуарда радоваться, чуть ли не ликовать. – Вот именно, ей захотелось заказать себе такие же.

– Ты правда так думаешь? Ты думаешь, что туфли взяла одна из тех дам, которые оборачивались мне вслед, когда я вчера выходила из ресторана?

Эдуард сказал, что ничуть не удивился бы, если бы так оно и оказалось.

– А-а… В таком случае, надеюсь, что мы обошлись с ними не слишком сурово. Не хочется, чтобы они думали, будто мне было жалко туфель. Правда, замечательно, что мы задаем тут тон. Знаешь, я уверена, если бы французские дамы ввели в обиход полуботинки, латинский подход к женщине переменился бы в корне. Я вижу, Эдуард, вместо того чтобы слушать меня, ты исподтишка заглядываешь в меню. Если тебе так не терпится его прочесть, читай; но если ты жаден до еды, будь откровенен, имей смелость не скрывать этого.

– Я только хотел посмотреть, что нам принесут… Детка, ты же знаешь, что твой муж весь открыт для тебя, он только тем и живет!… Кстати, сегодня в меню волованы, ты ведь их любишь? Да, да, пожалуйста, продолжай, что ты говорила о латинском подходе к…

Они обедали почти что на воздухе, под навесом, закрывавшим часть сада. Под их ногами по гравию то и дело сновали ящерицы. Чуть поодаль тень от навеса обрывалась резко, будто ее обрезали ножом, гравий блестел на солнце, пальмы томно клонились друг к другу, вьюны пламенным потоком заливали стену, вереница молодых апельсиновых деревьев в ярких глазурованных вазах горделиво возвышалась на балюстраде. Чуть покачивающиеся в неподвижном знойном воздухе – вот-вот рухнут – зеленые стеклянные шары приковывали к себе взгляды. В конце сада времянки – кажется, дунь на них, и рассыплются – своей густой, неистовой желтизной напоминали о Ван Гоге. Длинная кошка скользила от вазы к вазе, в противоестественной неге ластясь к своему отражению.

Дилли вполглаза смотрела на все это.

– Тебе здесь нравится? – заискивающе спросил Эдуард.

– Все бы ничего, только слишком уж жарко – я плохо переношу жару после обеда. И еще глаза слепит. На что ни посмотри, у всего… всего свой двойник.