Ищите Солнце в глухую полночь - Бондаренко Борис Егорович. Страница 7
8
Валентин ушел. Я отложил в сторону журналы и несколько минут сидел не двигаясь. Значит, не так все это просто. Еще вчера мне казалось, что стоит только вернуться в лабораторию, как все пойдет по-старому, и будет так же интересно и хорошо, как и раньше, и будешь чувствовать, что то, что ты делаешь и чем живешь, действительно нужно. И вот сидишь, словно пришибленный, без мыслей, без желаний. И все время помнишь о том, что на эту установку потрачено почти четыре года, а сделано еще очень мало. И начинает казаться, что эти годы можно было прожить как-то иначе – лучше и интереснее...
Я стал набирать коэффициенты контрольных задач. Еще раз проверил все начальные условия и включил решение. Потом начал сравнивать осциллограммы. Несколько усилителей были, по-видимому, расстроены, и ошибка оказалась довольно большой. Для Майи это не имело особого значения, но для меня не годилось, и я решил сделать полную проверку. Я заново настроил почти все реле, сменил десятка полтора ламп, но все еще что-то не ладилось. Я провозился часа два, но никак не мог понять, в чем же тут дело. Сидел, смотрел на экраны осциллографов, курил и думал.
И вдруг оглянулся назад.
В дверях стояла Галя.
Я поднялся.
Она медленно подошла ко мне, улыбнулась.
– Ну, здравствуй, Андрюша...
– Здравствуй... – Я присел на край стола и принялся катать в ладонях теплое тельце лампы, которую недавно сменил. – Ты давно здесь?
– Минуты две. – Она стояла передо мной, опустив руки вдоль тела, и не сводила с меня глаз. – Пришла пригласить тебя на твой день рождения.
Я покачал головой.
– Не надо, Галя...
– Надо, Андрюша... Это ведь и мой день.
Мы не все еще сказали друг другу...
До сих пор она говорила спокойно, но тут ее голос сорвался, и я внимательно посмотрел на нее.
Она села на мой стул и тихо заговорила, не глядя на меня:
– У меня такое чувство, что самого главного я так и не сумела сказать тебе. Или ты не захотел понять меня... Последнее время я много думала о том, как это может выглядеть со стороны. Женщина, которой уже немало лет, еще красивая, но если внимательно присмотреться, то увидишь и морщины на лбу и тени под глазами, и через год-два каждому станет ясно, что этой женщине под тридцать... А ей хочется выйти замуж, иметь детей, но она просто не представляет, как ей расстаться со своим счастьем. Свое... Не очень-то красиво, а? И ты – ты тоже так думаешь?
– Нет, – сказал я.
– Ты не умеешь лгать, Андрей... Если сейчас так не думаешь, то когда-то эта мысль наверняка приходила тебе в голову. Потому что это правда – не вся правда, но все-таки правда. Да, мне очень хочется иметь свою семью, своих детей, а не выходить по вечерам в сквер и не смотреть украдкой, как там играют малыши... Ведь мне уже двадцать семь, Андрей... Но когда я прихожу к себе в комнату и вижу твою фотографию и пустую коробку из-под сигарет – я так и не выбросила ее, – мне кажется, что ты только на минутку вышел и вот-вот вернешься... А стоит открыть ящики стола, и руки сами ищут твои письма. Каждая мелочь напоминает о тебе, и когда я подумаю, что ты больше никогда не придешь ко мне, а через два месяца я уеду и все так кончится... тогда хочется кричать...
Я снял очки и задумался.
– О чем ты сейчас думаешь? – спросила она.
– Я вспоминаю притчу о двух глухих... Ни один из них не хотел признаваться в том, что плохо слышит, и каждый кричал только о своем и обвинял другого в том, что тот не хочет выслушать его. Вот так и мы... Ты знаешь только то, что любишь меня, а я знаю другое – что не люблю тебя. И все остальное – лишнее...
– Боже мой, как ты груб... Груб и жесток...
– Да.
– И это все, что ты мне можешь сказать?
– Да, это все.
Она встала и вышла, покачнувшись в дверях.
Я смотрел на то место, где она только что была. Потом выключил установку.
9
Андрея долго не было. Олег открыл бутылку, расставил на столе закуски и уже с полчаса нетерпеливо расхаживал по комнате. «Этот маньяк, чего доброго, может забыть и о собственном дне рождения», – подумал он.
Андрей пришел в девять и устало повалился на диван. Протирая стекла очков, он близоруко огляделся и хмыкнул:
– Неплохо. Если из тебя не выйдет журналиста, то уж карьера посредственного официанта наверняка обеспечена...
Олег пристально вгляделся в лицо Андрея.
– Что это с тобой стряслось?
– Разумеется, ничего...
Олег налил в стаканы вино.
– Ну, за тебя, Андрей... За то, что тебе двадцать два.
Андрей усмехнулся и задумчиво проговорил:
– Двадцать два – это, кажется, в самом деле неплохо... – и отставил стакан.
– Что не пьешь? – недовольно спросил Олег. – Не нравится, что ли?
– Да нет, вино отличное...
– Нельзя?
– Не рекомендуется.
– Даже сегодня?
– Работать надо, – серьезно сказал Андрей. – А я не в настолько блестящей форме, чтобы...
Он не договорил – кто-то постучал в наружную дверь. Потом стук повторился – уже громче. Андрей не шевельнулся. Еще раз постучали, и стало тихо.
– Почему ты не открыл? – спросил Олег. – Ведь это была Галя.
– Знаю.
– Ты уже видел ее?
– Да.
Стук снова повторился. Потом еще раз. И еще.
Олег не выдержал:
– Иди открой!
Андрей поднялся и стал искать ключ, но никак не мог найти.
– Ключ в левом кармане, – сказал Олег.
Когда он открыл дверь, Галя стояла, опираясь рукой о косяк, и Андрей вспомнил, как она выходила из лаборатории, точно так же держась за дверь, чтобы не упасть.
– Ну вот, – сказала она, – я опять пришла к тебе. У тебя кто-то есть?
– Только Олег.
– Он не может куда-нибудь пойти?
– Нет.
– Тогда идем ко мне.
Андрей покачал головой.
Она отошла к окну и позвала его:
– Иди сюда, Андрюша.
Галя была в светло-сером платье – это платье Андрей любил больше других, хотя ей оно не нравилось, – и причесана так же, как три года назад, когда он впервые увидел ее, – высокий и пышный узел на затылке. Эту прическу она тоже не любила – всегда жаловалась, что на нее уходит слишком много времени – и обычно носила волосы до плеч: ей казалось, что так она выглядит моложе.
В коридоре было темно.
Андрей прислонился виском к ребру стены и стал смотреть в окно.
Галя положила руку ему на плечо.
Андрей почувствовал, как напряглись все его мышцы.
– Не надо, Галя...
– Не надо?.. – с горечью спросила она и отняла руку. – Ты просто боишься поверить себе... Зато великолепно усвоил одну идею: что ты не любишь меня и мы должны расстаться. И даже не пытаешься понять меня...
– Послушай, – сказал Андрей, – ты помнишь, как два года назад я сказал «люблю»?
Галя опустила глаза.
– Конечно... Такое не забывается.
– И что ты ответила мне?
– Но ведь я все объяснила!
– Да, ты говорила, что мы разные люди... Что мы еще мало знаем друг друга... Что многое еще может измениться... И даже то, что мы оба ведем нищенское существование – ты и это тогда учла! Все было очень логично, и все-таки я совершенно не понимал тебя. Я любил тебя, и все то, о чем ты говорила тогда, казалось такой мелочью по сравнению с нашей любовью... Я пытался доказать тебе это, но ты не понимала меня, словно мы говорили на разных языках. И во второй и в третий раз ты отвечала мне «нет». И опять я не мог понять почему... Но самое ужасное, что ты оказалась права...
– Права?!
– Да. Мы ведь действительно разные люди. И многое изменилось за это время. Вот только никак не могу понять почему... И опять мы говорим на разных языках. Ты – на языке любви, я – на языке равнодушия. И не думаю, что мы сможем теперь понять друг друга...
– Не сможем сейчас – поймем позже.
– Нет.
– Да, да, да! Андрюшенька, родной мой... – Она судорожно схватила его за руки и, глядя огромными блестящими глазами, с отчаянием и мольбой говорила ему: – Не верю, что ты разлюбил меня! Не может же этого быть! Ты просто болен, Андрей, но пройдет немного времени, ты выздоровеешь, и все станет на место. Ты только вспомни, сколько хорошего было у нас, как мы нужны были друг другу! Да ведь и сейчас... Я не могу без тебя, понимаешь?! Не могу! Да и я тебе нужна, я же знаю... Тебе уже сейчас трудно без меня, я вижу! Ну скажи, что это так...