Свидание с морем - Кирносов Алексей Алексеевич. Страница 13

Глава седьмая

Утром солнце деловито выбегает из-за горы, быстро поднимается к месту исполнения своих обязанностей и зависает там раскалённым белым шаром. Если одну секунду посмотреть на него раскрытыми глазами, потом минут пятнадцать ничего не будешь видеть, а в глазах появится резкая боль. Так что лучше не надо.

Днём солнце плывёт по небу довольно медленно. Но когда после ужина выходишь из столовой, оно прямо на глазах катится вниз, и не успеешь дойти до отряда, как светило проваливается в ущелье между головой и грудью Спящей Красавицы, и сразу спадает жара. Всё меняется. Только что на дорожке лежала длинная тень от кипариса, и вдруг её не стало. Ничто тебя не слепит, и можно больше не щуриться. Небо стало синим-синим, а горы розовыми.

И главное, безо всякой команды наступила чудная, невыразимая тишина. Самые несносные девчонки перестали визжать. Не доносится из судомойки грохот кастрюль и ложек. Никто не вопит на весь лагерь: «Тётю Шуру не видали?!» Дневные птицы не перекликаются, а ночные цикады ещё не включили свои звукогенераторы. Куда-то пропало чавканье насоса, который толкает по лагерному водопроводу пресную, привозимую танкером воду. Любопытно, куда делось шлёпанье сотен пар тапочек? Почему никто не бежит, не кричит, не стучит палкой по скамейке, не лезет на дерево?

Это тайна. И наверное, тайна космическая, потому что так бывает всегда в те полчаса, когда солнце уже свалилось за Спящую Красавицу, на западе включается ярко-красный свет вечерней зари, а звёзды ещё медлят зажигаться, ожидая, может быть, пока эта пылающая, а потом тихо угасающая заря выполнит какую-то свою, непонятную нам обязанность.

Ах, как много пока ещё тайн в небесах, а впрочем, и под ними тоже. И наверное, это хорошо, потому что, если бы мы с вами познали все на свете тайны, нам стало бы скучно жить, мы скорее всего зевнули бы и пошли спать...

Наконец наступил вечер, погасли последние голубые лучи над морем у мыса Бателеман, заверещали цикады, вылезли из своих нор шустрые ёжики, и над Фестивальной площадью вспыхнули яркие фонари. Стройные, подтянутые кипарисы снова бросили на землю длинные тени. Но если днём все тени дисциплинированно строятся в одном направлении, вечером они ложатся по-разному, в зависимости от фонаря, который поближе. И если войти в эту тень, никто тебя не увидит, а ты, задрав голову, увидишь чёрное небо, усыпанное яркими южными звёздами.

Зазвучала музыка, и началась массовка, самое чудесное, может быть только после купания, время в пионерской жизни. Отряды приходят строем на площадь, потом строй распускают, и делай, что тебе нравится. Хочешь — пой вместе со всеми, а хочешь — не пой. Хочешь — танцуй, а хочешь — знакомься и разговаривай с кем хочешь. Будь самим собой. А если будешь немного получше, это ещё лучше. А если запомнишь, что быть лучше — это лучше, тогда и совсем хорошо. Завтра станешь ещё лучше.

Прекрасное время — массовка, когда тебе хорошо со всеми, и всем с тобой хорошо. Конечно, того мудреца, который назвал это замечательное изобретение корявым словом «массовка», лохматые черти давно утащили в своё подземное заведение, посадили в стеклянный кабинет и по три раза в день заставляют его пить кипящие фиолетовые чернила из раскалённой чугунной чернильницы, а потом закусывать маринованными справками, и это все понимают. Но другого названия пока не придумано. Ну и ладно, не в названии счастье.

Известно, что первый час массовки — для младших отрядов, для малышей, которым ещё нет одиннадцати лет. Валентина Алексеевна танцует с ними танец «Уточка», и танец «Хоровод», и разные другие танцы с песнями и криками, чтобы хорошо потренировать горло. Старшие тоже могут танцевать с малышами, площадь большая, чем шире круг, тем веселее. Старшие танцуют и поют и тоже тренируют горло, но сами, конечно, думают: когда же истечёт этот малышовый час и все отряды с десятого по пятнадцатый, прослушав колыбельную песню, уйдут домой спать.

И вот час кончился.

Валентина Алексеевна поднесла ко рту микрофон:

— Дорогие наши малыши, как ни печально, массовка для вас закончилась. Вам пора спать. Сейчас все отряды с десятого по пятнадцатый построятся и организованно пойдут домой.

Оркестр заиграл ласковую музыку.

Младшие отряды, не торопясь, без суеты строились.

На площади стало немножко грустно.

Валентина Алексеевна говорила нараспев:

Валерий Иванович Ковалёв, улыбаясь, взял у Валентины Алексеевны микрофон и запел:

Тихо, не топая ножками, уходили малыши с Фестивальной площади. Исчезали в тёмной аллее, прикрытой от фонарей разросшимися лозами винограда. Валентина Алексеевна провожала малышей глазами. Когда исчез из виду замыкающий вожатый пятнадцатого отряда, отобрала у Валерия Ивановича микрофон и крикнула:

— Начинаем массовку для старших отрядов! Танцуем «Сиртаки»!

Грянула музыка.

Из кипарисной тени вышел Дунин:

— Папа уехал в Севастополь. Наклонись-ка... Смотри! Дунин вытащил из кармана сжатую руку и приоткрыл пальцы. Игорь увидел кусочек розового мыла с непонятным рисунком. Дунин упрятал руку в карман.

— Что такое?

— Оттиск ключа от кабинета. Никого не было, я подкрался и придавил. Проникновение в кабинет обеспечено.

— Мы будем ключ выпиливать?!

— Чудак, зачем ещё выпиливать. У нас в мастерской этих ключей сто штук в ящике. Подберём по оттиску, какой нужно.

— А когда?

— Тс-с-с... — Дунин сжал Игорю руку. — Тихо, кругом шпионы...

Игорь повращал головой.

Все шпионы, если они и были, плясали весёлый греческий танец «Сиртаки»... Никто не обращал внимания на них, сидящих на скамейке под кипарисом. Только справа, со стороны мастерской «Умелые руки», важной походкой шествовала Верона Карловна.

Замначальницы заметила их и приостановила движение.

Игорь и Дунин поднялись со скамейки:

— Добрый вечер, Верона Карловна.

— Добрый вечер, — важно кивнула замначальницы, и и на мгновение у неё вместо двух подбородков образовалось четыре. Потом снова остались только два. — Почему вы не танцуете?

— Я думал, это дело добровольное, — сказал Игорь.

— Вечно вы думаете, как будто не знаете, что за вас всё давно продумано. Вам думать незачем. Если объявлена массовка и играет оркестр, надо танцевать под музыку.

— Я ногу подвернул, Верона Карловна, — соврал Дунин и перекосил физиономию. — Игорь помог дойти до скамейки. Но вы не беспокойтесь, у меня уже проходит.

Всё же Верона Карловна забеспокоилась:

— Зачем же ты встаёшь? Садись, садись! — взяв Дунина за плечи, она усадила его. — Может быть, послать за Диной Еремеевной, она сделает тебе массаж и давящую повязку.

— Не надо беспокоить, так пройдёт, — отказался Дунин от врачебной помощи. — Это только сперва очень больно было, наверное, от неожиданности. Знаете, как она неожиданно подворачивается.