Собачьи истории (выпуски 1-28) - Конг Веда. Страница 24

— Господин пасечник, спасибо! Как это нужно сейчас моему другу Йодлю! — благодарил пёс, крепко прижимая к себе бочонок.

— А что случилось с бедным парнем? — поинтересовался пасечник.

— Завтра у него выступление на конкурсе альпийской песни, а он сорвал голос.

— Вот незадача! Ну, ничего страшного, приготовь для друга гоголь-моголь и к утру, он будет голосить, как жаворонок.

— Гоголь-моголь?

— Взбей яйца, смешай их с молоком и обязательно добавь туда мёд.

— Спасибо, спасибо, господин пасечник, поспешу теперь в курятник, и к матушке доярке заглянуть надо.

— Тележку с собой возьми, загрузишь туда и бочонок с мёдом, и яйца, и бидон с молоком — лишний раз бегать не придется.

И вот приблизился наш пёс к курятнику, смотрит, а ему навстречу курочка из ворот выходит, на плече лопата, идет, квохчет сердито.

— Здравствуй, Пеструха! Хорошо я тебя встретил, хотел яичек у тебя свежих попросить.

— Ко-ко-какие яйца? — закудахтала на него курица. — Я уж забыла, когда неслась. У нас тако-кое горе, тако-кое горе…

Пёс опешил:

— А у вас-то, что случилось?

— Ко-ко-кошмар, ко-ко-кошмар!!! В соседний курятник на днях приехал гость заморский, петух тайский, так он нашему Петьке такие байки плёл про бои петушиные, что наш кочет умом тронулся. Он ему про какое-то… тай-ко-ко-ванко заливал. Гость-то уехал, а наш Петька теперь на ко-ко-коратиста учится.

Пёс удивленно голову на бок склонил, у него от изумления даже язык из пасти выпал. А курица тем временем продолжала:

— Зенни, он у нас теперь по утрам, вместо того, чтобы солнышко встречать вокруг курятника бегает, круги наматывает, говорит, что ему ноги тренировать надо. По вечерам на голове стоит, у него уже и гребень на бок свернулся, а ему хоть бы, что — чувство равновесия развивает. А вчера изучал упражнение новое, «харикоку» называется, так он себе шпорами с брюха все перья содрал, ходит теперь, как цыплёнок ощипанный, смотреть страшно.

— Да, — протянул пёс, — а куда ты с лопатой-то собралась.

— Так он теперь червяков требует. Я говорит, ваши злаки есть не собираюсь, мне мышечную массу наращивать надо. Мы с товарками уже двор вдоль и поперёк перекопали, всех червяков переловили, вот собираюсь к матушке-доярке кучу навозную разгребать.

— Пеструшка, подожди! Мне помощь твоя требуется, мне для Йодля яичек бы, — попросил пёс

— Некогда, некогда, батюшка! Петух-то, когда голодный сам не свой делается, не поверишь, клювом доски пробивает.

— Пеструшка, я тебе помогу. — И пёс что-то быстро-быстро зашептал ей на ухо. Пеструшка слушала, одобрительно кивала головой и посмеивалась. Наконец, бросив лопату на землю, она скрылась на птичьем дворе. Вскоре туда забежал и Зенни. Подойдя поближе к птичнику, где Петька на шпагате сидел — растяжкой занимался — зенненхунд, делая вид, что его не замечает, стал потихоньку лапой к себе Пеструху подзывать. Курица подошла поближе к собаке, и Зенни негромко, но так, чтобы петух слышал, забормотал:

— Пеструха, я вас предупредить забежал. Бегу я давеча мимо дома хозяйского и слышу, там разговор про Петьку вашего идёт. Он, говорят, совсем обленился, старый стал, уж и на солнышко не реагирует, песню петушиную забыл, пора его на куриный бульон пускать.

— Ко-ко-какой бульон! — петух от возмущения вскочил на ноги и выпятил грудь вперёд. — Это я-то старый, это я-то петь разучился, это меня… на бульон…

И он во всё горло среди бела дня как закричит: «Ку-кареку! Ку-каре-ку!

Овчарка уже и лукошко с яйцами получила, и в тележку погрузила, а петух всё надрывался, криком исходил.

Осталось Зенни для спасительного напитка гоголь-моголь только молока достать, солнце уже за деревья опускаться стало, стало быть, корова с поля вернулась, скоро и дойка начнётся. Только, когда пёс со своей тележкой подъехал к домику молочницы, то увидел приколотую на двери записку: «Меня сразил тяжелейший насморк, молока в ближайшие дни не будет». Стал наш Зенни в дверь лапами барабанить:

— Матушка доярка, отвори. Я тебе мёду альпийского привез, очень мне молоко нужно.

— Фенни, я пы рада, та сил нет! — прогнусавила молочница. — Уходи подопру-поздорову, а не то заразишься.

— Ничего, я на морду марлевую повязку надену, — сказал пёс, толкнул дверь и вошел. Затем нашёл у старушки аптечку, сделал себе повязку, вот только бинта не хватило вокруг шеи её закрепить, но Зенни не растерялся и на макушке её пластырем прилепил. Затем согрел кипяток и напоил матушку доярку горячим чаем с мёдом, укрыл потеплее.

— Фенни, как мне отблагодарить дебя. Знаешь, а ты корову-то и сам подоить сможешь. Вон надень мой белый фартук, да тапочки.

Пёс быстро облачился в одежду молочницы и поспешил к корове. Скоро он со всех лап мчался на пастбище, солнце уже село и времени оставалось очень мало. Сзади в тележке громыхал бидончик с молоком, покачивался бочонок с мёдом и, укутанное в солому, покоилось лукошко с яйцами.

Вот уже показался огонёк от костра, около которого безуспешно открывал рот Йодль, словно выброшенная на берег рыба, а волк, тихо поскуливая, пытался его утешить.

— М-м-м! — замычал Зенни. Он так торопился, что даже не снял с морды повязку. Пастух наклонился и убрал марлю с черного носа зенненхунда.

— Волк, забирай из тележки лукошко и начинай взбивать яйца, а я молоко с мёдом намешаю.

Новоиспечённые повара быстро заработали лапами, затем добавили взбитые яйца в молоко, как следует перемешали и стали поить Йодля волшебным напитком. Когда пастух проглотил последнюю капельку, его уложили спать, а на утро, не позволяя даже и рта раскрыть, посадили в тележку, и Зенни помчался в город, а Волка оставили присматривать за стадом.

Ты спросишь: «А что было дальше?».

Йодль победил на конкурсе, только его по ошибке не швейцарцем, а тирольцем записали, и его необычная мелодия стала называться «тирольские напевы».

Волк так привык к стаду, что остался работать в нём овчаркой, а в полнолуние они с Йодлем дуэтом распевали на большом камне.

Ну, а обаятельный, находчивый зенненхунд из чёрной антрацитовой собаки превратился в трёхцветную. На нём так и остался белый фартук и тапочки матушки доярки, пыльца альпийских лугов, которую ему некогда было вовремя смахнуть легла бронзовым подпалом на морду, окрасила его лапы в красноватый оттенок.

Вот только почему кончик хвоста у собаки белый осталось загадкой, разгадать которую придется тебе.

Вот такая альпийская история!

Сказка 26. Мопс

МОПС ИЛИ НА ПОИСКИ МЕЧТЫ

Мечты…, как высоко уносят их волшебные крылья, сколько воздушных замков строят эти чарующие грёзы. Но, чтобы твоя мечта стала явью, надо упорно трудиться, старательно приближая её, иначе она растает, как дым. Вот послушай одну историю…

Жил-был мопс, и всё было бы хорошо, если бы не его одиночество. У пёсика совсем, ну совсем, не было друзей, и виноват в этом был он сам, выходя гулять во двор, заносчивый малыш совсем не хотел ни с кем играть.

Ты же знаешь правила, кто пришёл на «новенького» тот и водит, будь то прятки, или салки, или какая другая игра. Но наш мопс не хотел с этим мириться, он считал себя самой лучшей собакой и думал, что все вокруг должны уступать ему во всём. Поэтому он надувался, словно мыльный пузырь, и, насупившись, так что на его лбу появлялись глубокие морщины, обиженно пыхтел в стороне. Скоро его совсем перестали замечать и обращать на зануду внимание.

И что же ты думаешь, вместо того, чтобы поразмыслить над своим поведением, наш мопс вообще перестал выходить на улицу. Целыми днями он валялся в кресле и мечтал. То он представлял, как все собаки во дворе перегрызлись, перессорились и пришли просить мопса стать их вожаком; то он видел себя победителем мирового чемпионата; то он, не раздумывая, бросался выручать кого-либо из беды (персонажи менялись каждый день). Только при этом наш «отважный спасатель» и лапкой не шевельнул, чтобы сойти с кресла, в котором он и совершал все эти героические поступки.