Белый флюгер - Власов Александр Ефимович. Страница 7

— Кушай, кушай! — слышалось оттуда. — И засни, пожалуйста! Утром проснёшься — и будешь совсем здоровый!.. И увидишь — завтра кто-нибудь обязательно придёт: или тётя Таня, или папины матросы!

Семён Егорович не распахнул дверь. Не жалость остановила его, а трезвый расчёт. Он отступил от сторожки и вернулся к лодке.

— Поехали.

Уже показался их причал, когда Семён Егорович, обдумав всё, заговорил с женой.

— Там двое… Не то беспризорники, не то подкидыши какие-то… Похоже — братья.

— Ну и что? — выжидательно спросила Ксения Борисовна.

— Помнишь, как он говорил: накорми собаку — за героя сойдёшь.

— Ой ли? — Жена с сомнением качнула головой. — Не то ты задумал, Семён!

— Он, конечно, хитёр, — продолжал Семён Егорович. — Только и мы с мозгой!.. Расход будет немалый: пои, корми… Они вон уже весь щавель пожрали… А ты прикинь всё-таки! Он говорил — маскировка. Это раз! А что я думаю — это два!.. Подрастут — работниками у нас будут… Остров большой — сколько рук потребуется! А они — бесплатные, да ещё с благодарностью за хлеб-соль.

Ксения Борисовна вздохнула:

— Объедят они нас до нитки.

— Ничего! — Семён Егорович блудливо покосился куда-то в сторону. — Я с него добавки потребую. Скажу: по-вашему, мол, вашбродие, указанию… Так что помогайте выкормить! Для вас стараемся!

— А не ошибёшься? — всё ещё сомневалась Ксения Борисовна.

— Где наша не пропадала! — фальшиво воскликнул Семён Егорович. Он не сомневался в выгодности своей затеи. — Сходи за ними. Женщине сподручнее в таком деле. Да помягче с ними! Потом прижмём, а сейчас помягче…

У причала они разделились. Муж взвалил на плечо мешок, обёрнутый сетями, и понёс его в дом. Жена пошла вдоль берега к сторожке.

Братья оказались там не случайно.

Весь ужас, всю непоправимость и глубину несчастья они осознали только тогда, когда, совсем выбившись из сил после панического отчаянного бега, присели на скамейку в глухой части каменноостровского парка. Как они попали туда, ни Гриша, ни Яша не помнили. У обоих перед глазами стояло искажённое ненавистью безумное лицо старухи, груда чёрных головешек и два длинных, как гробы, брезентовых свёртка.

Слёз уже не было. Яша задёргался, как контуженный. Гриша прижал его к себе, чтобы силой унять эту пугающую дрожь. И они долго просидели так, раздавленные горем, обессиленные до того, что даже не могли говорить. Да и о чём говорить? Они не представляли себя без отца, без мамы, без их дома. Их будто разом вышвырнули из жизни, беспомощных, никому не нужных. Им стало безразлично, что с ними будет, чем всё кончится. Сидеть бы вот так на скамейке, лишь бы никто не трогал. И заснуть бы, и никогда бы больше не просыпаться.

Но сон не приходил, и надо было как-то жить дальше.

Гриша первый выбрался из мрачного тупика, в котором бесцельно бродили его мысли. Он почувствовал, что Яшу перестало колотить. Теперь от него несло жаром, как от грелки с кипятком. Щёки залил нездоровый румянец. Гриша, как мама, прижал губы к его лбу, хотя и без этого было ясно, что брат заболел. И сразу же отступило безразличие. Гриша вспомнил про тётю Таню, про папиных матросов, даже про дворника. Не знает ли он адрес тётиного сына? И матросы не откажут в помощи. Нельзя ли их найти в порту?

— Яша, ты можешь идти?

Брат приоткрыл запавшие глаза.

— Не хочу… И ног у меня нету…

— Да вот же они! — Гриша заставил говорить себя бодро. Он похлопал брата по коленям. — На месте! И крепкие какие!.. Ты только встань — они сами пойдут!

Уступая старшему брату, Яша кое-как поднялся и, опираясь на его руку, дотащился до следующей скамейки.

— Больше не могу…

— А ты отдохни! Мы торопиться не будем!

Яша плюхнулся на сиденье, и по тому, как он выдохнул воздух, как обвисли у него плечи и опустились руки, Гриша понял, что дойти до тётиного дома или до порта невозможно.

Что же делать? Где ночевать, где взять еду? Не спать же под открытым небом вторую ночь! Хоть и тепло, но, может быть, Яша и простыл на скамейке у тётиного дома? Есть, правда, хотелось ещё не очень — было не до еды, но когда-нибудь захочется. Что он даст брату?

Гриша не придумал ничего лучшего, как пойти на знакомый Елагин остров, где они гуляли иногда с мамой. Это совсем близко. Туда Яша как-нибудь сумеет добраться. Там есть какие-то пустые будочки и сторожки. И ещё одна надежда подогревала Гришу. С острова можно видеть то место, где стоял их дом. Ведь захотят матросы или тётя Таня навестить их! Обязательно захотят — не сегодня, так завтра. Они придут, Гриша увидит их с острова, и тогда они с Яшей будут спасены.

Труднее этого небольшого перехода Гриша ещё ничего не испытывал в жизни. Избегая людей, отдыхая через каждые пятнадцать — двадцать шагов, они дотащились к вечеру до Елагина острова. Яша уже бредил и почти висел на брате, когда они натолкнулись наконец на сторожку на берегу Средней Невки. Гриша разглядел сквозь кусты чёрное пятно пожарища на другом берегу. А Яша как упал на узкую скамью внутри сторожки, так и забылся. Измученный, голодный Гриша тоже заснул, сидя рядом на куче старого тряпья.

И снова наступил безрадостный ненужный день.

Яша метался в жару. Гриша то выглядывал из прибрежных кустов, по-детски надеясь увидеть тётю Таню или папиных матросов, то в широком листе лопуха приносил брату воду, то ходил вблизи сторожки в поисках грибов или ягод. Так делали герои его любимых книг. Но ни грибов, ни ягод он не нашёл, а набрёл случайно на полянку со щавелём. Нарвав пучок толстых стволиков, он примчался к брату.

— Пить! — простонал Яша.

И как ни умолял его Гриша, он не стал жевать кислый щавель.

— Пить… Пить, — шептали запёкшиеся губы.

— Бегу, бегу! — Гриша схватил лист лопуха, из которого уже поил брата. — Сейчас принесу водички!

Он распахнул дверь и чуть не столкнулся с Ксенией Борисовной. Общительный и доверчивый раньше, теперь Гриша не ждал от незнакомых людей ничего доброго. Он отшатнулся от неё.

— Да ты не бойся! — Ксения Борисовна быстро подошла к Яше, пощупала лоб. — Давно болен?.. Не сыпняк ли у него?

Не дожидаясь ответа, она бесцеремонно задрала Яшину рубашку, чтобы посмотреть, нет ли сыпи на его теле.

— Не трогайте! — Гриша впервые в жизни почувствовал настоящую злость. — Не смейте!

Убедившись, что признаков тифа нет, Ксения Борисовна спокойно повернулась к Грише.

Ты хорьком-то не фырчи! Я, может, вам как манна небесная… Идём!

Она взяла Яшу на руки и вынесла из сторожки. Гриша пошёл за ней — что ему оставалось делать?

Пока шли к дому, Ксения Борисовна старалась разузнать, кто они такие, откуда, почему оказались в сторожке, где их родители. Гриша врать не умел, а сказать правду боялся. Он больше молчал, сказал лишь, как их зовут и что они братья. Когда она вновь спросила, где родители, он не удержался и заплакал. Застонал и Яша. Едва ли он слышал разговор — просто застонал в бреду.

Ксения Борисовна почмокала губами и качнула Яшу на руках.

Ш-ш-ш… Сейчас придём — напьёмся.

Увидев, что ни Яше, ни ему ничто пока не угрожает, Гриша расслабился. Вечер был ясный, а он как в тумане двигался за Ксенией Борисовной. У какого-то дома какой-то мужчина встретил их. Яшу уложили куда-то. Перед Гришей поставили тарелку с какой-то едой. Он проглотил несколько ложек, и всё…

Очнулся Гриша уже утром. Был он на чердаке. Лежал под одеялом на тюфяке, под которым похрустывало пахучее сено. Рядом на ящике сидел мужчина.

— Проснулся?

Гриша отбросил одеяло и приподнялся.

— А Яша?.. Где Яша?

Семён Егорович пальцем указал куда-то вниз.

— Заснул под утро… И учти — последнюю таблетку аспирина не пожалели! Вот и полегчало, а всю ночь бредил.

— Спасибо! — Гриша увидел на сене свои ботинки, аккуратно сложенные брюки и стал их натягивать на себя. — Можно мне к нему?

— Отчего ж нельзя?.. Потолкуем, порешим — и иди себе… Только так: мне чтоб не врать, а то вышвырну с острова — и хоть пропадом пропадайте… Брат твой в бреду всё чека да чекистов вспоминал. Вот перво-наперво и скажи мне: отец не из чека будет?