Победитель крыс - Кантор Владимир Карлович. Страница 28

Он отпустил руку Бориса, подтянул вверх рукав пиджака, расстегнул рукав рубашки, а Борис, пользуясь возможностью, быстро убрал свою руку со стола и спрятал ее в карман пиджака, затем глянул на руку Алека и увидел на кисти длинные синие полосы — заросшие шрамы, следы кошачьих когтей.

— Вот ведь что бывает, старик, — сказал Алек. — Ни за что, ни про что, просто на прогулке, дождался удобного момента какой-то кот и полоснул меня когтями. И не испугался, меня, человека! Не случайно про них говорят, что характер большинства кошек представляет сочетание спокойной обдуманности, постоянного лукавства, кровожадности и безумной отваги. А жестокость, какова жестокость! Ты знаешь, как коты, так сказать, играют со своей добычей. В научных книгах говорится, а наука, старина, вещь объективная, что, подкравшись достаточно близко к добыче, вдруг, одним или несколькими прыжками кот набрасывается на свою бедную, несчастную жертву, какую-нибудь ни в чем не повинную птичку или мышку, вонзает ей свои страшные когти в затылок или бок, валит на землю и, запустив несколько раз свои ужасные зубы в ее тело, на некоторое время впивается в нее. Приоткрыв затем несколько рот, но не выпуская схваченное животное совершенно, — да вы слушайте, это прямо строгий, клинический анализ их поведения, и можете не ухмыляться, посмотрите лучше, как наш юный друг внимательно слушает, и вам того же советую, чтоб обольщений не было по поводу кошачьего благородства, — так вот, не выпуская жертву, кот внимательно присматривается к ней и тотчас же начинает снова ее кусать, коль скоро заметит в ней хотя малейший признак жизни. Как замечает великий Брэм, это не мои слова, ты, Саша, можешь свой иронический взгляд при себе оставить, а по словам великого естествоиспытателя, многие виды кошек во время пожирания добычи рычат или мурлычат и двигают кончиком хвоста; эти звуки, как полагают ученые, выражают одновременно и удовольствие и гневную жадность. Большинство же котов имеет отвратительную привычку долго мучить свою жертву, — говорил Алек самодовольно-ученым тоном, развалясь, на стуле и высокомерно-покровительственно посматривая на своих собеседников, хотя одновременно в его интонации чудилась Борису и некая тревога, даже испуг. — Они предоставляют ей как бы свободу, дают ускользнуть, но в должный момент снова схватывают, снова кусают, затем опять отпускают и продолжают эту жестокую игру до тех пор, пока животное не истечет кровью.

Алек сидел такой сытый, ухоженный, посматривал покровительственно на Сашу с Саней, был снисходительно-высокомерен и, судя по всему, доволен жизнью.

— И откуда ты такой умный взялся? — спросил Саня. — Все-то ты знаешь, все прочитал. Давай выпьем, хороший ты человек.

— Ладно, помолчи, — сказал Саша. — Пусть он говорит, что хочет, а мы и в самом деле выпьем, — от последней рюмки он опять слегка осоловел, но подставил стакан Алеку, с готовностью наполнившему его. — Я хочу сказать тост за нашего друга, — он положил руку на плечо Бориса и привстал, держа в другой стакан с зеленым пойлом, — за его ум, который у него есть, храбрость и находчивость, которые… — он помолчал… — у него тоже есть.

— Конечно, — подхватил Алек, — пусть он только с котами не связывается, и все для него хорошо кончится. Пусть на ученую карьеру нацеливается. Карьеру надо, старик, сейчас начинать, в молодости. Потом поздно будет.

— А это уж не твоя забота, — отрубил Саша. — И вправду умнее всех нашелся. Где это ты так ума поднабрался?

— А в крысиные университеты ходил, — с бесстыдным цинизмом ответствовал Алек. — Они как раз для умных, и пьяниц туда не пускают. Там всем наукам обучиться можно.

— Еще бы, — сказал Саня, — мы и не спорим, там, небось, даже высшую математику преподают!..

— Напрасно смеешься, — холодным, ледяным даже тоном заметил ученый, оправляя манжеты своей рубашки. — В математике они побольше нашего разбираются, надо отдать им должное. Да и ты помнишь, я полагаю, — обратился он к Борису, — ведь ты в отличие от этих пропойц все же хоть в школу ходишь, замечательную поговорку, должным образом оттеняющую роль крыс в математике, — следующую фразу он произнес распевно, выделив ее голосом. — Биссектриса — это крыса, она ходит по углам и делит угол пополам. Припоминаешь? Ну, разумеется. А если ты вспомнишь, я тебе рассказывал о симбиозе крыс и людей, и ты, я помню, оглашался со мной. И в математика этот симбиоз тоже оказался весьма плодотворен. Мы математически взаимообогащаемся.

Но так как вид у Бориса был растерянный и обескураженный, Алек пояснил:

— Может, ты не понимаешь значения этого слова? Симбиоз, или по-гречески симбиозис, означает сожительство организмов различных видов, обычно приносящее им взаимную пользу. Понял?

— Да я не о том, — возразил Борис. — Как же это получается? Коты обладают безумной отвагой, самые опасные хищники, а потерпели поражение от крыс? Крыс, про которых говорят, что они первыми бегут с тонущего корабля. Значит, они трусы, а — победили. Вот чего я понять не могу.

— Крысы — трусы?! — воскликнул Алек. — Ты плохо слушал меня. Крысы — великие путешественники и могучие бойцы. Они не боятся ни крови, ни грязи, ни хвори. Но они мудры и понапрасну не желают гибнуть!

— Он прав, — Саша выпил стакан, поставил его на стол и мотнул пьяной головой; черты его лица — итак нечеткие — от выпитого спиртного словно расплылись, смазались, а может, это казалось Борису от угара, шума и чада Деревяшки, от головной боли и дурноты, опять охватившей его. — А ты не прав, — погрозил Саша пальцем Борису. — Плохо ты Сеттон-Томпсона читал. Крысы — это воители. У него в книге рассказывается, как бросили одного крыса с вырванными резцами в клетку к четырем гремучим змеям на корм. Так он убил всех четырех, хотя и сам погиб, — Саша опустился на стул, уткнул голову в руки и неожиданно громко захрапел. Видимо, питье подействовало окончательно. Саня тоже клевал носом, с трудом удерживаясь на стуле. Борис остался с Алеком один на один. Он напрягся, не вынимая рук из карманов.

Но Алек вроде бы и не думал хватать его за руки.

— Вот видишь, — назидательно сказал он, — до чего доводит невоздержанность в спиртном. Полная победа зеленого змия. А ведь в одном классе когда-то учились, и тогда они в отличниках у нас ходили. Да-а, вот как можно себя потерять.

— Но ты же сам им принес и наливал! — возмутился Борис.

— А что мне оставалось делать? Без подношения они за стол к себе никого не пускают, — Алек говорил, а Борису мерещилось, что по зале зазмеился молочный влажный туман. И фигуры людей, котов, предметы словно поплыли в этом тумане.

— Вот они все на меня нападают. Идею научной карьеры пытаются опорочить. А что они сами могут тебе предложить? — говорил Алек.

— Дружбу, — неуверенно ответил Борис.

— Пустую довольно-таки дружбу. Дружбу пьяниц. Что ж, ты так с ними всю жизнь и просидишь в Деревяшке? С Саней выпьешь, а с Сашей закусишь. Это разве для тебя выход? Нет, это не карьера.

Борис опустил глаза. „При чем здесь карьера? Разве он не знает, что карьеризм — это нехорошо. Нам еще в школе об этом говорили. Не нужна мне никакая карьера“, — в пятнадцать лет и вправду такие вещи решаются просто. Но в чем-то Алек был точен. „От них, — Борис посмотрел на Сашу с Саней, — помощи и в самом деле не дождешься“.

— Что же, — спрашивал Алек, — они тебе так и не сказали, как и где Мудреца найти?

Борис растерянно молчал, не зная, что ответить.

— Ну адрес-то и я тебе сообщить могу, — продолжал Алек. — Дом четырнадцать, корпус четыре, квартира шестьсот пятьдесят восемь. Но не в адресе штука. Пути к нему нет, вот что. Мудрец, одно слово. Все мудрит. Как бы, однако, сам себя не перемудрил. Ни с кем из этих, — Алек кивнул на Сашу с Саней, — невстречается, к себе никого не принимает, вроде бы тихий такой. А сам тайну какую-то знает. Тем и опасен, понимаешь? Вот бы нам с тобой к нему в доверенность войти, тайну эту узнать, тогда нам никто здесь не страшен, а? Мы бы с тобой главными людьми стали… А? Может, он тебя примет… если путь разве дать… Только где там! Все пути-дороги заворожил. Что скажешь?