Тайна Муромской чащи - Каришнев-Лубоцкий Михаил Александрович. Страница 2

Глава третья

Давным-давно, много-премного лет назад жили в нашей Апалихе два брата: Иван и Демьян. Фамилия у них была Горюшкины, и жили они небогато.

Вот однажды Демьян и говорит:

– Пойду я, Вань, новые земли искать. Говорят, есть неподалеку от нас Чаща Муромская: мечта-край и без хозяина. А ты тут пока живи, меня дожидайся.

– А если не вернешься? – спросил Иван.

– Вернусь. А коли к весне не свидимся, что ж, не поминайте лихом!

Сказал так Демьян и ушел. А Иван его дома остался ждать. Вот месяц прошел, другой, третий… Нет Демьяна! Иван волноваться начал. Да и родня, и соседи его пилить принялись: «Зачем одного Демку отпустил?! Почему с ним не пошел?!»

Мучился-мучился Иван Горюшкин, а к весне не выдержал. «Эх, – говорит, – пропадай моя телега, все четыре колеса! Пойду брата искать!»

Заколотил дом, свел к тетке своей корову, взял суму переметную, переметнул ее через плечо и пошел в края неизведанные, в Муромские края.

Вот день идет, вот два идет, на третий приходит…

– Километров сто отсюда будет? – перебил Опилкин.

– Восемьдесят шесть, – ответил за Маришку Семка. – Отец мой туда на мотоцикле гонял.

– Вот видишь! – обрадовался Опилкин. – А говорите, никто туда не ездит!

– Он два километра до Чащи не доехал – мотор заглох. Еле назад вернулся. – И Семка кивнул Маришке: – Давай, Мариш, рассказывай дальше.

– …Вот приходит на третий день Иван Горюшкин к Муромской Чаще. А куда дальше идти? Где брата искать? Стоят перед ним дубы столетние, стоят перед ним сосны могучие – нижними ветвями травы-муравы касаются, верхними за облака уходят.

– Эй, дубы столетние! Эй, сосны могучие! – закричал Иван Горюшкин во всю богатырскую мочь. – Не видали вы моего братца Демьяна Елисеевича?

Молчат сосны, молчат дубы, не дают ответа.

Тут выбежал вдруг из-за деревьев заяц и ширк Ивану под ноги! А Горюшкин хвать его за уши и – в суму переметную!.. «Будет чем мне поужинать, – радуется, – не помирать же с голода, пока брата ищу».

И опять суму через плечо повесил и в Чащу наугад пошел. Только не успел он и трех шагов ступить, как услышал за спиной голос знакомый:

– Так-то ты брата встречаешь, так-то ты брата привечаешь! Ах, Иван, Иван!.. Ох, Иван, Иван!..

Остановился Ваня, как вкопанный. Повернулся – нет никого! «Устал, вот и померещилось…»

Только он так подумал, только еще три шага ступил, как сзади опять кто-то как закричит Демьяновым голосом:

– Стой, говорю, Ванька! Стой, а то худо будет!

Остановился Иван. Кричат рядом, а никого нет.

– Сними суму переметную! – скомандовал невидимка.

Послушался Иван, снял суму.

– А теперь меня достань!

Вроде бы из сумы кричат… Открыл Иван суму, заяц оттуда как выпрыгнет, да как на Ивана напустится!

– Ты зачем меня в суму переметную запихал?! Я к тебе целоваться, а ты меня – за уши?! Ах, Иван!.. Ну, Иван!..

Ругается заяц Демьяновым голосом на чем свет стоит, а Иван на него глаза таращит. Наконец опомнился Ваня.

– Это ты, Дем? – спрашивает.

– Я, – отвечает заяц.

Жаль стало Ивану брата своего, чуть от жалости не заплакал во всю богатырскую мочь.

– Кто ж над тобой такое вот этакое сотворил?! Скажи, Дем, не таись, уж я с ним за тебя поквитаюсь!

Вздохнул заяц тяжело, потом сказал:

– Колдун меня здешний заколдунил.

– …Заколдовал, – поправил Опилкин.

Но Маришка упрямо повторила:

– Заколдунил.

И пояснила:

– Это не я так сказала, а Демьян. Я своего ни одного слова не добавляю.

И она продолжила свой правдивый рассказ:

– Я, – это Демьян говорит, – я сюда как пришел в Чащу, так душой и возрадовался. Землищи сколько!.. Лесу!.. Зверья!.. Рыбы!.. Ну и давай делянку подыскивать. Тут он и пожаловал!

– Кто? – спросил Опилкин.

Но Маришка ему не ответила.

– Кто? – спросил Иван. (Стала Маришка рассказывать дальше).

– Колдун. «Ты чего сюда пожаловал?» – у меня спрашивает. – Да вот, – говорю, – хочу в этих местах поселиться. Потом брата сюда вызову, тетку с дядьями, племяшей… Хорошо тут! – говорю. А он мне в ответ: «Ну что ж, раз тебе у нас так понравилось – поселяйся. Живи сколько хочешь. Только о брате, о тетке с племяшами и думать забудь.» Ну я, известное дело, рассердился на такие слова и говорю ему: «Шел бы ты, дедушка, на печку, не мешался бы под ногами». Нагрубил, одним словом. Он меня и заколдунил!..

Маришка скосила один глаз на Опилкина, но бригадир уже и не думал поправлять рассказчицу. Тогда Маришка продолжила:

– Взмахнул старик руками и заговорил громко-громко, так что сосны затряслись, и с них какие-то шишки посыпались.

– Известно какие с сосны шишки падают, – вмешался один из молоденьких лесорубов, – сосновые!

– Да кто их знает, какие это были шишки! – рассердилась Маришка. – Некогда было Демьяну их разглядывать! Посыпались шишки, ну и посыпались, не в них суть. А колдун прокричал: «Оставайся же ты в Чаще Муромской навеки вечные! И ходи в образе заячьем, и питайся морковкой и капустой, и пусть тебя брат родной не признает, если сюда пожалует!» – И ударил колдун в ладоши, и превратился я в зайца! – закончил Демьян свой печальный рассказ.

– Бедный ты, бедный! – погладил его Ваня Горюшкин по голове. – И живешь ты в образе заячьем, и не признал тебя брат родной!..

Так сидели они долго-долго, а потом Иван и говорит:

– Вот что, Дем, пойду-ка я того колдуна искать. Или он тебя расколдует, или пусть и меня в длинноухого превращает. Нету нам, видно, другой середины!

Попробовал Демьян его отговорить, да только Иван крепко на своем стоял.

– Пойду, – говорит, – или я его, или он меня!

И пошел он прямо вперед, а Демьян потихоньку сзади запрыгал. Долго ли, коротко ли шел Иван, долго ли, коротко ли прыгал Демьян, только добрались они до того домика, в котором колдун жил.

– Эй, есть тут кто живой? – закричал Иван и забарабанил по ставням ладонью.

Открылась из сеней дверца, вышел старик-колдун на крыльцо.

– А, Иван пожаловал! С худым или с добрым?..

– Ты нашего Демку в зайца превратил, а еще спрашиваешь! А ну, превращай его обратно в человека, не то худо будет!

Кричит Иван, а старичок только в усы и в бороду посмеивается.

– Нет, Вань, не будет мне худо. А вот тебе, глядишь, и не поздоровится. Разве можно старшим грубить?

– Нельзя, – согласился Горюшкин.

– А раз нельзя, так и не груби. – Старичок присел на ступеньку, улыбнулся: – Это хорошо, что ты за брата заступаешься. Только он поделом наказан: не спросясь рубить – корчевать надумал! Да еще помощников нагнать посулил. Этак от всей красоты нашей одна голая степь останется.

– Так уж и степь… – буркнул Ваня недоверчиво.

– «Так уж и степь»! – передразнил его старик-колдун. – А ты как думал?

– Никак, – признался Горюшкин.

– Вот то-то и оно! И Демка твой о нашей Муромской Чаще «никак» думал. Схватил топор и айда валить! – Старичок поднялся с крыльца, поежился от вечерней прохлады. – Вот пусть теперь одну морковку с капусткой похрумкает.

Он увидел прячущегося в кустах Демьяна и спросил:

– Ну как: вкусна капустка?

– Так нету ее еще… Не выросла… – отвечает Демьян. – Чем попало питаюсь…

Пожалел тогда старик-колдун зайца непутевого и сказал:

– Ладно, расколдую я тебя, так и быть. Но сперва возьму с вас обоих клятву. Согласны?

– Согласны! – закричал Демьян, вылезая из кустов.

– Согласны! – сказал Иван, подойдя к колдуну поближе. – А какую клятву?

– Поклянитесь мне и всей Чаще Муромской, что пока свет стоит и Земля вертится, пока род людской на земле живет, не ступит здесь нога человечья, не рухнет от руки его ни одно дерево в Чаще Муромской, не падет от стрелы его ни одна птица муромская, не сгинет от ружья охотничьего ни один зверь муромский. И ту клятву со всех людей возьмите. А кто ее не даст или нарушит ее кто и к нам сюда в Чащу пожалует, то приключится с тем злодеем такое, что ни в сказке сказать, ни пером описать!