Орион и завоеватель - Бова Бен. Страница 47
– Одиссей? Это ты, господин?
Это был действительно Одиссей, которому я служил при осаде Трои. Он стал старше, поседел, лицо его покрылось паутиной морщин.
Он представил мне молодого военачальника; оказалось, что это его сын Телемак.
Царь улыбнулся мне, хотя в глазах читался вопрос: "Годы проявили к тебе больше милосердия. Ты словно и не переменился с тех пор, когда я в последний раз видел тебя на равнине Илиона".
– Где мы – в Итаке? – спросил я.
Лицо Одиссея сделалось серьезным.
– Итака далеко отсюда, – пробормотал он. – Там мое царство, моя жена. – Тут сталь возвратилась в его голос. – И мертвые тела псов, которые хотели похитить мою жену, царство и даже дом.
– А перед нами – Эпир, – сказал Телемак.
– Эпир? – Я слышал это название. В Эпире родится Олимпиада.
Одиссей устало качнул поседевшей головой.
– После долгих лет, которые я провел вдали от жены и дома, боги сочли нужным вновь услать меня в далекие края.
– Боги бывают жестоки, – сказал я.
– Ты прав.
Одиссей пригласил меня и Телемака разделить с ним трапезу. Рабыни бросились из шатра за новыми яствами, тем временем мы пододвинули деревянные табуреты к столу. Я был всего лишь фетом, когда впервые встретил Одиссея, и пусть я был тогда ниже раба, царь оценил мою боевую доблесть и принял в свой дом.
Пока рабыни разливали горячую похлебку по деревянным чашам, Одиссей рассказал мне свою горестную повесть.
Оставив еще дымившиеся развалины Трои, царь направил свои корабли к родной Итаке, но храбрые мореплаватели попали в жестокий шторм, разметавший флот по бурному морю.
– Посейдон всегда не любил меня, – сказал он вполне деловым тоном. – А я еще потом убил одного из его сыновей.
Царь состарился, пытаясь вернуться домой. Корабли гибли, люди тонули. Уцелевшие один за другим покидали Одиссея; не надеясь вновь увидеть Итаку, они оставались в чужих землях, не желая более искать дорогу в родные края.
– А тем временем всякая деревенщина, что обитает на Итаке, толпилась возле дверей моего дома, ухаживая за Пенелопой.
– Эти наглецы вели себя так, словно царство уже принадлежало им, – сказал Телемак. – Они намеревались убить меня.
– Благодарю богов за ум, которым они одарили Пенелопу. У моей супруги характер воина. Вот так! – Одиссей ухмыльнулся. – Она не поверила в мою смерть и не захотела назвать кого-нибудь из настырных проходимцев своим мужем.
Потом они стали подробно вспоминать, как вела себя обнаглевшая знать, «женихи» ели и пили как саранча, спорили и дрались, тиранили слуг, приставали к женщинам, угрожали перебить домашних и челядь, если Пенелопа не выберет одного из них в мужья.
– Словом, когда я наконец добрался до Итаки, оказалось, что царство мое разграблено, а эти свиньи осаждают мой дом.
Телемак мрачно улыбнулся:
– Но мы ведь быстро разделались с ними, так, отец?
Одиссей расхохотался:
– Это была скорее игра, чем битва. Я убил троих или четверых, остальные разбежались, как крысы при виде собаки. Неужели они могли подумать, что воин, который взял Трою и побеждал в единоборстве истинных героев, побоится толпы жирных бездельников?
– Мы косили их словно пшеницу, – проговорил Телемак.
– Ты прав.
– Итак, царство снова твое, – сказал я.
Улыбка его испарилась.
– Родственники убитых потребовали возмещения, – проговорил Телемак.
Я понял, что это значило: несколько десятков кровных врагов одновременно набросились на Одиссея и его семью.
– Среди убитых был сын эпирского царя Неоптолема. Поэтому родственники женихов собрались здесь, в Эпире, чтобы вместе отправиться на Итаку, захватить остров, а меня уничтожить.
Имя Неоптолем я слышал и прежде: так звали отца Олимпиады. Но до ее рождения оставалась тысяча лет. Возможно, это имя передавалось из поколения в поколение в роду царей Эпира. Или же…
– Мы пришли к стенам Эпира, – сказал Телемак, – осадили город, а они прячутся за городскими стенами.
Молодой человек, похоже, гордился тем, что они напали на своих врагов, не ожидая их появления на Итаке.
Одиссей проявил меньший энтузиазм:
– Осада ничего не дает. Они отказываются от сражения, а у нас нет сил штурмовать город.
Я вспомнил, как долго пришлось осаждать Трою.
Редко проявлявший нетерпение, Одиссей ударил кулаком по столу, рабыни затрепетали.
– Я хочу домой! Я хочу провести оставшиеся мне годы жизни со своей женой и с миром оставить царство своему сыну. А вместо этого боги посылают мне новое испытание.
Как был он похож в этот момент на Филиппа! Только Одиссей любил свою жену и полностью доверял сыну.
– Мне бы хотелось чем-нибудь вам помочь, – сказал я. – Если это только возможно.
Улыбка призраком скользнула по лицу Одиссея.
– Быть может, ты сумеешь нам помочь, Орион, быть может…
25
Ту ночь я провел возле шатра Одиссея. Увидев, что у меня ничего нет, кроме старой одежды и самодельного копья, Телемак приказал своим слугам принести мне плащ, панцирь и подобающее оружие.
Как ни странно, Одиссей возразил.
– Дай ему только плащ, – сказал он. – Ориону ничего больше не понадобится сегодня… и завтра.
Я не спорил: царь явно что-то задумал. Среди осаждавших Трою ахейцев Одиссей считался мудрейшим из полководцев. В бою он не уступал никому из них, однако царь Итаки умел продумывать свои ходы наперед, Агамемнон и Ахиллес на такое способны не были.
Утром Одиссей вывел армию к главным воротам Эпира. В бронзовом панцире, обнажив голову, он воздел свое копье к облакам и закричал громовым голосом, способным расколоть небеса:
– Мужи эпирские! И родственники псов, которых я перебил в своем доме в Итаке! Выходите на битву. Не будьте трусами. Хватит прятаться за стены! Вы решили воевать со мной из-за того, что я защитил свою жену и честь. Вот я! Выходите и бейтесь со мной. Сегодня хороший день для боя.
Несколько голов показались над парапетом стены, их покрывали шлемы из сверкающей бронзы. Никто не отвечал Одиссею.
Он вновь возвысил голос:
– Неужели вы боитесь умереть? Какая разница, убью ли я вас здесь или перед стенами Итаки? Вы объявили кровную месть мне и моему семейству, разве не так? Что же медлить, если есть возможность сразу уладить дело? Выходите и бейтесь!
– Уходи, – отвечал глубокий мужской голос. – Мы выйдем на битву с тобой, когда будем готовы. Наши родственники в своих городах собирают войска нам в помощь, к нам придет тысяча воинов. Вот увидишь облако пыли над дорогой, увидишь перед собой целое войско, кровь твоя превратится в воду, и ты описаешься от страха.
Одиссей пренебрежительно расхохотался:
– Не забывай, что я бился на равнинах Ил иона с воителями, равными могучему Гектору и его братьям. Я одолел крутые стены Трои с помощью деревянной осадной башни, которую троянцы назвали конем, и сжег город. Неужели ты решил, что я убоюсь толпы хилых и трусливых молокососов, которые боятся сразиться со мной…
Голос ответил:
– Скоро мы увидим, кто из нас трус.
Губы Одиссея гневно сжались. Потом он глубоко вздохнул и выкрикнул:
– А где Неоптолем, царь города трусов?
Ответа не последовало.
– Правит ли еще Неоптолем в своем собственном городе или же вы захватили его дом, как пытались захватить мой собственный?
– Я здесь, Одиссей дерзновенный, – пискнул слабый, дрожащий голос.
Хрупкий старец в синих одеждах неуверенной походкой поднялся на помост над главными воротами. Даже с земли перед воротами я видел, как дряхл старый Неоптолем. Наверное, он был старше самого Нестора, на лысой голове царя еще оставалось несколько клочков волос, а белая борода опускалась на хрупкую узкую грудь. Глаза столь глубоко утонули в глазницах, что казались снизу двумя темными крошечными ямками. Должно быть, царь почти лишился зубов: губы его провалились.
– Неоптолем, – сказал Одиссей, – пришел день скорби, если мы стали друг другу врагами. А в былые дни, помню, ты был мне мудрым дядей.