Вася Кочкин, человек лет двенадцати - Христолюбова Ирина Петровна. Страница 12

Но после прихода дяди Коли эта радость быстро кончилась.

У дяди Коли в этот день был совсем другой взгляд на жизнь. Он был возмущен непродуманными вырубками леса в стране, расточительством по отношению к древесине. Из-за этих переживаний он даже не обратил внимания на Васькин синяк.

— Про озон мы уже слышали, — сказала мама (настроение у нее испортилось). — Но почему именно сегодня ты так озабочен лесом? Что, его вчера не вырубали?

Но дядя Коля маму не слышал. Они уже говорили с папой про лес, пахоту, нечерноземье и преступную мелиорацию.

— Нельзя осушать болота, — доказывал дядя Коля. — Болота — молодость мира. Об этом сказал Михайлюк! Я ему верю.

— Ну, пошло-поехало! — сказала мама. — Еще и болота, и какой-то Михайлюк! — Тут она вспомнила про Ваську и закричала: — А ну, иди делай уроки!

Но Вася не спешил.

— А как зовут Сталина? — вдруг спросил он (вдруг для них, а для Васи — не вдруг. Он все вспоминал, как зовут Сталина, и не мог вспомнить).

— Иосиф Виссарионович, — сказал папа. — А зачем тебе?

— Вот ведь, — покачал головой дядя Коля. — Уже не знают, как зовут Сталина.

— А тебе надо, чтоб он знал? — спросила мама. Когда она сердилась, ноздри у нее всегда напрягались, как будто она хотела вдохнуть как можно больше воздуха.

— Мне надо? — дядя Коля возмущенно встал. — Я — противник насилия! — он произнес это так твердо и убежденно, как будто после этих слов ничего другого не оставалось, как подняться на эшафот.

— Уж эти мне кухонные политики! И ты туда же! — и мама вытолкала Васю взашей.

Вася не сопротивлялся. Во-первых, ему нужно было выучить уроки, во-вторых, — подумать о жизни.

Домашнее задание он сделал быстро, и на размышление о жизни у него осталось довольно много времени. Можно было ложиться спать, но при этом не спать, а думать.

Именно так и произошло. Дядя Коля ушел, в доме стало тихо. Родители угомонились.

Вася лежал в темной комнате под одеялом и смотрел в потолок.

О чем думал Вася? И вообще, о чем может думать человек в двенадцать или почти в двенадцать лет?

Вначале Вася думал о Ромке Кузакове, о его подлом характере. И, конечно, о Яне Истоминой. О ней он даже не знал, что и подумать.

Но все эти мысли были второстепенными. Ну, не совсем второстепенные, но не самые главные.

А самое главное было непонятным, далеким. Сталин, 1937 год, Лидия Петровна…

Конечно, про Сталина и раньше Вася кое-что слышал. Папа с дядей Колей иногда его на кухне за что-то ругали. Да и в кино его показывали.

Но в общем-то Сталин совершенно Васю не интересовал. Да и всегда ему больше нравились разбойники, чем цари. Вот Робин Гуд, например.

После многосерийного телевизионного фильма они сделали стрелы и луки. Васю, конечно, Робин Гудом не избрали, хотя из самодельного лука он стрелял лучше всех. А вот не избрали и всё. Чего-то в нем недоставало, чтоб Робин Гудом быть. Видимо, блеска в глазах. Ведут какого-то негодяя на виселицу, и у тебя глаза блестят. А если опустил голову — что за атаман? Вася бы, конечно, опустил голову, если даже негодяй…

Чтоб быть разбойником, да еще атаманом, тоже надо особые качества иметь.

— Почему вы никогда не играете в Пугачева или Стеньку Разина? — спросил как-то папа. — Дался вам Робин Гуд! Иностранный герой!

— Я же не Робин Гуд, — сказал в ответ Вася.

— А кто ты? Арап Петра Великого?

— А почему он должен быть кем-то? — не выдержала мама. — Уж кто есть, тот и есть. Васька Кочкин — вот и всё.

— А кто такой Васька Кочкин? (Как известно, на папу иногда «находило».)

— Твой сын!

И правда, чего он к нему пристал? Сын Вася! Вася Кочкин! Зачем ему надо, чтоб он был Пугачевым или Стенькой Разиным? Пусть лучше кончит десять классов, поступит в институт, женится на скромной девушке Ксюше (непременно Ксюше, почему-то думалось отцу Васи), заведет множество детей. Счастливый дед, счастливая бабка! Сообразительные внуки! Вот и наступит счастье в жизни. А зачем человек живет? Только для счастья.

Такие простые мысли посещали иногда папу в грустные минуты жизни.

Но сейчас папа спокойно спал, и ему снились вполне утешительные сны. Мама тоже спала.

А у Васи впервые была бессонница. Оказывается, мысли мешают спать.

Он встал. Не включая света, на цыпочках подошел к окну.

Напротив, через дорогу, стоял темный девятиэтажный дом, и во всем доме светилось лишь несколько окон. Вася сосчитал: пять. Почему они не спят? Во всем огромном доме — пятеро? Думают о чем?

Лидия Петровна сказала: «Надо жить осознанно». А как осознанно? Вася прислонился лбом к окошку. А вообще, как все люди живут: осознанно или неосознанно? А как он, Вася, живет? Неосознанно — значит, несознательно. А осознанно?

Вот недавно дядя Коля говорит:

— Достоинства нам не хватает.

Мама ему ответила:

— Это вам не хватает, а мне — хватает.

Папа ей сказал:

— И тебе не хватает. Мы уже забыли о своем достоинстве.

Так вот папа сказал, но ничего не разъяснил.

Жить осознанно — может быть, жить с достоинством? Или что-то еще?

В соседнем доме погасло три окна. Осталось только два. Они светили, как фонарики.

Подумай, Кочкин!

На следующий день Вася опоздал на первый урок почти на десять минут. Очень долго он дома гляделся в зеркало. Но от этого глядения синяк не стал меньше, а, как показалось Васе, даже увеличился.

Когда он постучал в класс, Светлана Ивановна, не оглянувшись, сказала:

— Входи, Кочкин!

Вася вошел, держа под мышкой ранец. В классе раздалось дружное: «У-у-х!»

Светлана Ивановна оглянулась и тоже чуть не выдохнула: «У-у-х!» — но сдержалась.

— Кочкин, ты часто с синяками ходишь? — спросила она.

Вася кивнул.

— Дерешься?

Вася опять кивнул.

Светлана Ивановна опустилась на стул. У нее уже сил не было вести дальше урок. Что ни день — то сюрприз. И все Кочкин. Он просто-напросто хулиган.

— Что с тобой делать, Кочкин?

— А что со мной делать? — спросил в ответ Вася.

— Таких, как ты, ставят на учет в детскую комнату милиции. Ну, что ты тут стоишь? Садись, ради бога, на место!

Светлана Ивановна совершенно не понимала Васю. Как у нее возникло непонимание, так больше она уже и понять не хотела. Ей казалось, что Вася верховодит в классе. За Робин Гуда его принимали или за кого-то еще. И все сходилось: вначале он синяки наставил, потом ему. Именно он, Кочкин, будет подрывать ее авторитет, срывать мероприятия. Одно, политическое, уже сорвал. Единственный в классе не пионер!

Плохая репутация складывалась у Васи Кочкина!

Между тем он сел за парту, достал тетрадь и с видом прилежного ученика смотрел на Светлану Ивановну. А весь класс смотрел на него. Даже Дима Беляков вытягивал шею.

— Где ты синяк подцепил? — прошептал Костя Гвоздиков.

Вася промолчал.

— Прекратите смотреть на Кочкина! — возмутилась Светлана Ивановна. — Иначе я удалю Кочкина из класса!

Кочкин владел классом, а она не владела. Светлана Ивановна готова была расплакаться и еле-еле дождалась, когда кончится урок.

Вот что могут сделать ученики даже с беззаботным, веселым человеком, каковым по природе была Светлана Ивановна.

«Зачем, зачем я пошла в пятый класс!» — уже не раз думала она. У Светланы Ивановны тоже начались приступы бессонницы.

В перемену все обступили Васю. Откуда синяк да откуда? Вот невидаль! Да у них в бараке все от пяти до шестнадцати лет с синяками ходили, и никто не спрашивал, зачем да почему. Сидит синяк — значит, тут ему и место.

— Да с брусьев я упал! — вспомнил Вася.

— Что ты врешь, Кочкин! — Аля Соломина сурово встала перед ним. — Ты и в физзале не был!

— Молодец, Соломина! Бдительная! — похвалил Вася. — Только брусья у нас во дворе стоят. С них все падают. Кошка прыгнет — и та упадет! — Вася независимо вышел из класса.