Под горой Гедимина - Тайц Яков Моисеевич. Страница 8

Вдруг оттуда выглянул дядя Серёжа. Его трудно было узнать. На нём был синий комбинезон, кожаный шлем, кожаные перчатки.

Миша крикнул:

— Дядя Серёжа! Это вы нас повезёте?

Дядя Серёжа кивнул головой.

— А скоро мы полетим?

— А тебе не терпится?

— Ага!

— Ну, тогда скоро.

Дядя Серёжа помахал Мише рукой в перчатке. Дверца закрылась. Моторы заревели громче. Папа сказал:

— Не вертись! Сиди спокойно.

— Папа, а если я не могу… Я поверчусь и перестану.

Моторы зашумели ещё громче. Самолёт дрогнул и покатился по земле.

— Ура, летим! — закричал Миша.

Но самолёт всё шёл по земле, как самый обыкновенный автобус.

Миша припал к окошку. Совсем близко мелькала жёлто-зелёная земля.

— Папа, — крикнул Миша, — смотри, не можем взлететь!

Но тут боец с флажком, который стоял на поле, сразу как-то укоротился, перекосился и промелькнул под крылом. И всё поле немного перекосилось.

— Что это, папа?

Миша не столько услышал, сколько понял по папиным губам, спрятанным в густой бороде:

— Летим!

— Как? Мы же не взлетали! Ой, правда, летим, летим!

Миша повернулся к папе и крепко обнял его. Он был счастлив. Да и то сказать — не каждому мальчику удаётся полетать на самолёте, да ещё с папой, да ещё со знакомым лётчиком!

— Папа, я сразу дневник, ладно? Папа кивнул головой.

Миша достал из кармана красную книжечку, вынул из полотняной петельки карандаш и стал записывать: «Путешествие началось. Моторы работают нормально. Видимость…»

Миша посмотрел в окно, чтобы определить видимость.

Внизу зеленела земля. Она стала огромной. Её края незаметно сливались с небом. Они словно были подёрнуты туманом.

На зелёном фоне белели крохотные домишки, кудрявились кусты, блестела длинная, извилистая ленточка с чёрточками, тянулись серые нитки. Всё было немного перекошенное.

Не сразу Миша догадался, что кусты — это лес, ленточка — Москва-река, чёрточки на ней — мосты, а нитки — шоссе.

Круглые тени от облаков лежали неподвижно на земле. Моторы равномерно шумели.

Иногда самолёт нырял вниз, и тогда Мише казалось, будто он на саночках скатывается с крутой горы, и в животе становится щекотно.

Иногда самолёт чуть покачивался с крыла на крыло.

А за окном всё плыла и плыла освещенная солнцем земля. Всё было хорошо видно.

Миша нагнулся над своей книжечкой и дописал:

«Видимость — хорошая».

Глава десятая

ЗАЯВЛЕНИЕ

Наталья Лаврентьевна в это время всё ещё сидела у открытого окна. Только что в комнате было шумно, суматошно, шли сборы, гудел низкий голос мужа, без умолку шумел Миша… А сейчас сразу стало так тихо! На полу валяются бумажки, бечёвки…

Она вздохнула, поднялась и села к столу рисовать.

Утром работается очень хорошо! Она стала делать обложку для книги Миклухо-Маклая «Дневники». Она разделила её на две части. Слева она нарисовала, как Миклухо-Маклай высаживается на незнакомый берег. Вдали виден русский корабль «Витязь». А справа она нарисовала, как Миклухо-Маклай через год покидает этот же берег. Большая толпа жителей провожает его. Вдали виден корвет «Изумруд».

Вышло очень хорошо. Наталья Лаврентьевна отложила обложку в сторонку для просушки и стала вытирать кисточки.

Раздался звонок. Наталья Лаврентьевна пошла открыть дверь. Это пришла молочница, тётя Поля. Она сняла с плеча и медленно опустила на пол мешок с бидоном.

Наталья Лаврентьевна сказала:

— Сегодня, Поля, только одну кружку.

— Почему ж так мало? — спросила тётя Поля, осторожно нагибая полнёхонький бидон над алюминиевой кружкой.

— Пить некому, — ответила Наталья Лаврентьевна. — Миши нет.

— Как так — нет? Неужто опять в лагерь проводили?

— Нет, Поля, не в лагерь. Он улетел.

— Куда ж это он? — удивилась тётя Поля.

— Улетел… С Петром Никитичем… В Литву.

— Ох, и как же это вы его отпустили? — сказала тётя Поля, затыкая бидон. — Вам небось и скучно будет без него.

— Я ведь тоже собираюсь ехать.

— Что это все мои клиенты разъезжаются! — сказала тётя Поля, разводя руками. — Куда ж это вы, Наталья Лаврентьевна?

— Не знаю ещё. Надо поехать рисовать для альбома «Победа», да всё никак не решу куда.

— Поехала бы к нам, Наталья Лаврентьевна, — сказала тётя Поля, присаживаясь на край табуретки, которая стояла на кухне. — У нас сейчас аккурат самая уборка. Очень интересно. Выйдешь в поле, а там одни бабы, одни бабы!.. Ведь это, я скажу, они тоже для победы стараются… — Она поднялась. — Значит, улетел? Скажи, какой шустрый!

Она взвалила на спину мешок с бидоном и ушла. А Наталья Лаврентьевна вернулась в комнату и подошла к Мишиной полочке. Там висела старая карта Европы. Наталья Лаврентьевна долго смотрела на покрытое красной краской пространство, на котором широко разместились буквы «СССР». Как всё-таки велика наша страна! Какими маленькими, чутошными выглядят все другие страны рядом с ней!

Она провела пальцем по Уралу. Здесь огромные заводы, здесь делают танки, пушки, самолёты… Это всё для победы!

Наталья Лаврентьевна села к столу, обмакнула кисточку в синюю краску и на куске плотной рисовальной бумаги написала:

«Урал или Сибирь».

Потом она стала споласкивать кисточку в стакане с водой.

А что, если, верно, поехать в колхоз к тёте Поле, на уборку? Ведь это тоже для победы.

Она коснулась кисточкой зелёной краски и написала:

«Колхоз».

А уголь? Шахтёры? Они тоже помогают победе. Наталья Лаврентьевна набрала чёрной краски и вывела:

«Донбасс или Кузбасс».

А можно ещё поехать к рыбакам. Нарисовать, как они выходят на путину, ловят рыбу. Они тоже помогают победе.

Ярко-синей краской Наталья Лаврентьевна написала:

«Волга или Каспий».

«Это всё хорошо, — раздумывала Наталья Лаврентьевна, — но ведь можно поехать и просто на фронт. Нарисовать, как идут в атаку наши бойцы, как стреляют „катюши“, как пробираются в тыл к врагу разведчики». Красной краской она написала:

«Фронт».

Потом она перечитала всю свою разноцветную запись, окунула кисточку в стакан, набрала лиловой краски и стала медленно всё зачёркивать, кроме одного коротенького слова: «Фронт».

Вдруг за открытым окном кто-то громко, настойчиво стал звать:

— Миша! Денисьев! Мишка-а!

Наталья Лаврентьевна выглянула в окно. Внизу, на краю тротуара, стоял Мишин приятель Олег. В одной руке у него была толстая доска, в другой — топор.

— Тётя Наташа, здравствуйте! — кричал он, задрав голову вверх. — Разбудите, пожалуйста, Мишу.

— А что случилось, Олег? — спросила Наталья Лаврентьевна.

— Мы тут с ним мост через яму уговорились делать… Хватит ему спать!

— Миши нет, — ответила Наталья Лаврентьевна. — Да ты зайди. Неудобно кричать на весь бульвар.

— Нет?..

Олег стремглав побежал к воротам. Через минуту он уже стоял запыхавшийся перед Натальей Лаврентьевной.

— Куда же он делся, тётя Наташа?

— Улетел наш Миша, — сказала Наталья Лаврентьевна.

— Куда улетел?

— На самолёте, с папой. В город Вильнюс… К началу занятий вернётся.

— Во так так! Вот это номер!.. — протянул Олег. — Как же так, мы ведь договорились? Ничего не сказал, не предупредил…

— Да это, Олежка, всё внезапно так, сразу получилось. Он тебе напишет.

Олег махнул топором:

— Напишет!..

Он повернулся к дверям. Наталья Лаврентьевна остановила его:

— Постой, Олег! У меня к тебе вопрос один. — Она помолчала. — Вот, если бы тебе сказали: Олег, поезжай куда хочешь, куда угодно — на Урал, в Сибирь, на Волгу… куда бы ты поехал?

— Куда хочу? — переспросил Олег.

— Ну да, в любое место…

— И… на войну тоже?

— Да говорят тебе — куда угодно!

— Я бы тогда, Наталья Лаврентьевна, знаете куда? На войну! Разведчиком там или ещё кем-нибудь. Я бы там за отца отомстил. — Он поправил кепку, потом опять сбил её на затылок. — Да ведь не пошлют! Это всё одни разговоры… Я пойду, тётя Наташа.