Отдать швартовы! - Багрянцев Борис Иванович. Страница 12

К вечеру русские окопы трудно стало отыскать среди воронок от бомб, мин и снарядов. Земля была перепахана так, словно по ней прошелся гигантский плуг. Из каждых трех человек в живых остался лишь один. Но, живые и мертвые, они не тронулись со своих мест. И немцы откатились назад.

Наутро все началось сначала. Опять стелился по земле чад от горящих танков. Опять летела кверху земля. Все реже становились ряды моряков. К ночи выяснилось, что рота морской пехоты попала в окружение. Впрочем, ротой она оставалась только для врага. Держать в руках оружие могли всего восемнадцать человек.

В километре от высотки, которую обороняли моряки, виднелся лес. Решили прорываться туда. Когда стало совсем темно, приготовились дать фрицам последний бой. Истекали минуты, оставшиеся до атаки. Сосед Ивана Лукича вдруг вытащил из-за пазухи мятую бескозырку и, скинув каску, натянул на голову.

— По каске-то пуля щелкнет, — заворчал Иван Лукич, — еще, глядишь, и обойдется. А уж коли по голове — пиши пропало.

Но его никто не слушал. Бескозырки появились словно из-под земли. И, повинуясь общему порыву, Иван Лукич распахнул ворот, за которым обнаружилась выцветшая тельняшка. Откинул штык.

— Вперед! — вполголоса сказал политрук.

Стиснув зубы, молча, без привычного «ура» моряки ринулись на прорыв.

Иван Лукич помнил короткий и лютый рукопашный бой. Потом страшный удар по голове — и он провалился куда-то в темноту. Очнулся в лесу. Вокруг сидели трое ребят.

— Где остальные?

Никто не ответил. Опустили головы и промолчали. К своим пробирались сначала через лес, потом через немецкие боевые порядки. Не раз бывали на волосок от смерти.

— Ребята, куда вам со мной? Оставьте меня, с такой обузой разве дойдешь! — просил Иван Лукич.

Но те молча тащили его на своих плечах.

Когда Иван Лукич очутился в госпитале, он был так плох, что даже не имел сил говорить. Моряки сидели у его койки, улыбались, желали скорейшего выздоровления. Много лет прошло с той поры. Но их юные обветренные лица, неловкие жесты, черные потрепанные бушлаты остались в памяти навсегда.

Своих спасителей Иван Лукич больше не встречал. Пытался навести справки, но ответ пришел горький — погибли при обороне Ленинграда.

Вернувшись в строй после ранения, Иван Лукич на флот уже не попал. Однако любовь к морю и морякам сохранил на всю жизнь. И внуков воспитывал по-моряцки. Борька весь пошел в деда. Спал и видел себя в мореходке. А с Юркой осечка вышла. Знать, не сумел задеть парня за душу. А что им надо, поди разбери…

От нечего делать Иван Лукич одно за другим перечитал все три Юркиных письма. Вертел в руках конверты, вглядывался в знакомый неровный почерк.

— Когда ж он его отправил? — поинтересовался дед, рассматривая почтовый штемпель.

И вдруг его внимание привлекла одна странная деталь. На письме почему-то стоял штемпель волжского города, который на добрую сотню километров отстоял от того места, где Юрка отдыхал на даче у своего приятеля. Дед заволновался. Взял второе письмо. И на этом письме стоял штемпель волжского городка, но уже другого.

«Какое-то недоразумение! — подумал Иван Лукич. — На почте чего только не бывает».

Однако сомнение уже закралось в его душу. Ночь дед спал неспокойно, ворочался, несколько раз вскакивал и снова вертел конверты перед глазами. Поднялся чуть свет. Дождавшись рабочих, дед впустил их в квартиру, а сам поспешил на вокзал. Ему не терпелось убедиться собственными глазами, что внук жив и здоров и пребывает там, где ему и положено быть.

В Ильинке Иван Лукич сошел и, заглядывая в бумажку, начал искать дачу Веснушкиных. Он нашел ее в самом конце поселка, за живой зеленой стеной. Между деревьев был натянут гамак. На траве валялся детский мяч. У летнего тагана стояла женщина и помешивала кипящий суп. «Сейчас и ребятишки обнаружатся», — подумал дед, вынимая из кармана припасенные гостинцы.

— Здравствуйте, уважаемая Ольга Павловна! — сказал Иван Лукич, снимая шляпу и старомодно расшаркиваясь перед Витькиной матерью.

— Господи, Иван Лукич! Какими судьбами? Проходите, пожалуйста, в дом. Я сейчас. Только суп сниму.

— Ради бога не беспокойтесь. Поговорить можно и здесь.

— Вы мне первым делом скажите, как там мой сорванец. Не слишком он вам надоел?

— Какой сорванец? — в замешательстве спросил Иван Лукич.

— Витя, конечно.

— Вы что имеете в виду? — Иван Лукич все еще оглядывался по сторонам в надежде, что вот-вот послышатся ребячьи голоса и Юрка с разбегу повиснет у деда на шее.

Но никто не нарушал тишину. Никто не появлялся.

— Ну как же! — Ольга Павловна натянуто улыбнулась. — Вы, помнится, приглашали сына к себе на дачу. К Юрику в гости. Вот я и интересуюсь.

— М-да… — только и выдавил из себя Иван Лукич.

— Как он там у вас? — продолжала Витькина мать. — Не проказничает? Небось с утра до вечера с Юриком в футбол гоняют?

— Гоняют, — рассеянно сказал дед. Потоптавшись на месте, он вдруг коротко поклонился и повернулся к калитке.

— Куда вы, Иван Лукич? — удивилась Ольга Павловна. — Оставайтесь обедать.

Но дед пробормотал что-то и рысью припустился назад.

«Старость не радость, — печально подумала Ольга Павловна, смотря ему вслед. — Раньше за ним таких чудачеств не водилось».

ЧТО ВЫ НА ЭТО СКАЖЕТЕ, МОРЯЧКИ?

На палубе воцарилась напряженная тишина — кладоискатели угрюмо смотрели на прибывших ребят. Витька побледнел. Огурец мелко вздрагивал, Юрка невольно пятился назад.

— Ну, что ж вы молчите? — спросил Терентий Иванович. — Заключите друг друга в объятия, друзья мои. Витя, Юра! Это же ваши одноклубники. Вон и документы у них на руках. Не угодно ли взглянуть? Убедились? Ну, что вы на это скажете, морячки?

— Ребята, а вы из какой школы? — неуверенно спросил Юрка.

— Из разных, — ответил один из пятерки. — Я из двенадцатой, Жора Карапетян из четвертой, Чуркин из пятой, Ситников из восьмой…

— Странно, — словно раздумывая, пробормотал Юрка себе под нос, однако так, чтобы все это могли услышать. — А где у себя плаваете, если не секрет?

— Говоришь, что из нашего города, а сам спрашиваешь такие вещи. У нас только одно место и есть, где можно плавать, — озеро Светлое. Где же еще!

Парень, прибывший с «Ленинграда», повернулся к Терентию Ивановичу и авторитетно заявил:

— Сразу видно, что они в наших местах и не бывали-то ни разу. Самозванцы они — вот кто!

От этих слов Огурец побледнел. Витька часто-часто заморгал. И тут предводитель кладоискателей преподнес сюрприз.

— Но-но, поосторожней! — Юркин голос неожиданно приобрел уверенность и крепость. — Нас, брат, вокруг пальца не обведешь. Не на таких напали. Наплел тут с три короба и думает, что так мы вам с ходу и поверили. Не выйдет, одноклубничек. Уж если кто самозванцы, так это вы и есть. Это я тебе говорю.

На слове «я» Юрка сделал особое ударение, что прозвучало очень внушительно. Терентий Иванович, не ожидавший такого поворота дел, с удивлением взглянул на него. А Юрка сказал:

— Терентий Иванович, врут они все. В нашем поселке всего две школы, а они вам откуда-то четыре насчитали. Никакого озера в наших местах нет, а есть речка. Талка называется. Понимаете?

Между тем на палубе поднялся такой крик, что хоть уши затыкай. Однако Юркин голос выделялся даже среди этого гама:

— Вы своими бумажками не махайте. Знаем мы эти бумажки. Вот была бы карта под рукой, послушал бы я, что вы запели.

«А ведь это мысль», — подумал Терентий Иванович и повел Юрку в свою каюту.

— Вот тебе подробная карта. Показывай, что ты там хотел.

Речку Талку Юрка нашел через несколько секунд. Мельком взглянув на карту и убедившись в его правоте, Терентий Иванович пригласил к себе представителя «ленинградской» стороны. К удивлению начальника клуба, тот с не меньшей быстротой отыскал озеро Светлое. Но совсем не там, где протекала Талка. Терентий Иванович вперился в карту. «Манино» значилось под кружочком, мимо которого змеился тонюсенький голубой волосок — речка Талка. «Монино» — было написано под кружком, возле которого чернильным пятнышком синело озеро Светлое.