Закон популярности - Усачева Елена Александровна. Страница 11

При его появлении в классе Ротов проиграл на губах туш, остальные щедро зааплодировали. Васильев сделал царственный жест рукой и милостиво разрешил всем садиться.

– Я люблю без чинов, – ехидно улыбнулся он Курбаленко, смотрящей на него с недоброй улыбкой. – По-домашнему. Можно просто Вася.

Он снова низко склонился, подобострастно улыбаясь. Но тут улыбка застыла на его лице, потому что он вдруг заметил Рязанкину, пристроившуюся на ряду около окна под самыми цветами. Рядом с ней около прохода сидел Гребешков и что-то писал красивой ручкой «под дерево» в пухлом ежедневнике с блестящими золотыми уголками.

– Вот, погорел, – со слезой в голосе произнес Андрюха, роняя перепачканную в саже руку на белейшие страницы Юркиного ежедневника. – Не подадите на пропитание?

Ксюха недовольно цыкнула зубом и отвернулась.

– Копыта убери, – процедил Гребешков, встряхивая ежедневник.

– Героев оценивают только после их гибели, – под дружный хохот класса бросил Андрюха, поворачиваясь к своей парте. – Эх, знала бы старушка-мать, где найдет приют ее несчастный сын!

Девятиклассники снова заржали, но общее веселье было прервано звонком, вместе с которым в классе появился Юрий Леонидович Червяков. За ним в дверь незаметно просочилась Ольга Владимировна.

– Васильев, сходил бы ты умыться, – поморщился математик, хлопая ящиками своего стола. – На, возьми мыло, – выложил он на стол белый кусочек, завернутый в целлофан. – И почисть как следует ногти. У тебя вид, как будто ты в костре руками копался.

– Ну, не каждому выпадает честь школу спасать от огня, – Васильев махнул рукой классу, в ответ раздались одобрительные возгласы.

– Зря ты ее спас, – буркнул Когтев. – Сейчас бы уже по пепелищу бегали.

– Плохая шутка, – бесцветно отозвался Червяков. – Хотя от вас другого ждать и не приходится. Результаты теста ошеломляют…

– Юрий Леонидович, позвольте мне? – вышла вперед Ольга Владимировна.

Андрюха подхватил кусок мыла и заспешил на выход – все, что нужно, он услышит из коридора.

– Васильев, не задерживайся, – услышал он за спиной голос Червякова. – Тебя это тоже касается.

– Да не касается меня ничего, – буркнул Андрюха, смахивая воображаемую пылинку с плеча.

Сейчас, как никогда, он был убежден, что математик договорился с психологиней, чтобы выходило все так, как ему надо.

В туалете Андрюха бросил мыло в раковину и пустил горячую воду. Торопиться на урок не следовало. Сейчас им там втолковывали вселенские идеи глобального примирения, учили жить и давали мудрые советы. Он мог вполне обойтись без них.

Мыло медленно таяло, утекая белесыми ручейками в канализацию. Вслед за этими ручейками утекало время, отведенное на урок геометрии. Психологиня из кабинета все не выходила и не выходила.

Какую мировую истину она им втирает?

Бросив мыло под струей воды, Васильев выглянул в коридор.

Так, время есть. Пускай они насладятся триумфом, а потом он вернется. Андрюха прошелся туда-сюда по холлу. Забрался на подоконник. Голова сама повернулась в сторону погоревшей батареи.

Может, туда мыло засунуть? Мать у него так делала. Когда от усталости руки опухали и она не могла снять кольца, то мылила пальцы, и все легко соскальзывало.

Андрюха вернулся в туалет. От воды мыло сильно размякло, и было теперь в нужном для него состоянии.

Оставляя за собой белесые ошметки, Васильев помчался к окну.

Мыльная вода утекла в батарею, закапала снизу.

И ничего не произошло.

Наказание какое-то!

В сердцах Васильев снова шарахнул по непокорной батарее кулаком. Его уже начинало бесить, что он не может достать какой-то дурацкий ключ.

В который раз он похлопал себя по бокам и нащупал ручку.

Ту самую, что хотел вчера дать Рязанкиной. Он открутил колпачок, покачал на ладони выпавшую пружинку. И тут его осенило!

Он вытянул пружинку, превращая ее в крючок. Оторвал от бахромившейся подкладки пиджака длинную нитку и спустил импровизированную удочку в многострадальную секцию.

Мыльные пальцы липли друг к другу, крючок долго не желал ни за что зацепляться. Но вот он наконец-то встретился с препятствием.

Рывок. Сорвавшаяся рука больно стукнула о подоконник. Звякнул потревоженный ключ.

Щелкнула, открываясь, дверь.

Андрюха подхватил добычу и быстро повернулся. Он пытался придать своему лицу выражение беспечности, но губы раздирала довольная улыбка.

А вот теперь поиграем! Посмотрим, кто кого! Он еще покажет, кто в этой школе главный.

В классе его не любят? Да в классе может что угодно происходить, но чтобы его не написала ни одна собака – это брехня! С каким удовольствием он это сейчас докажет.

– Андрей! – Ольга Владимировна замерла на пороге, а потом решительно шагнула вперед. – Юрий Леонидович отпускает тебя. Мне нужно с тобой поговорить.

– Не хочу я ни с кем говорить. – Васильев стороной обошел приближающуюся к нему психологиню и направился к классу. – У меня урок. Я не могу пропустить геометрии. Это мой любимый предмет.

В дверном проеме застыл математик. За ним мелькнули хихикающие одноклассники. Все ждали развлечения.

– Я и поступать хочу в педагогический институт. Собираюсь быть математиком, как Юрий Леонидович! – несся вперед на крыльях своей фантазии Андрюха. – Я к вам потом зайду. Как появится свободное время, так и заскочу. Чайку попьем, про общих знакомых перетрем. – Он взметнул руку вверх. – Жди меня, и я вернусь! Только очень жди!

Ольга Владимировна секунду внимательно смотрела на Васильева.

– Сахарочек с собой прихватить не забудь, – дернула она бровью и легкой походкой пошла к лестнице.

Андрюха хмыкнул – у него была достойная соперница, не чета учителям, которые предпочитали сразу переходить на крик.

Класс его принял восторженным гулом.

– А мыло где? – сбил Андрюхин боевой настрой Юрий Леонидович.

– Смылил, – состроил невинные глазки Васильев. – Пришлось стирать черные пятна со своей биографии. Но что значит кусок мыла по сравнению с новой светлой жизнью?

– Сядь и замолчи, – поморщился Червяков. – Толку от вас всех никакого. С начала четверти в себя прийти не можете. Васильев, что ты тут комедию без конца ломаешь?

– Если бы комедию, – с трагизмом в голосе произнес Андрюха и упал лицом на парту. – А то чистая драма. Работаешь, работаешь, и никакой прибыли!

– Так, – Юрий Леонидович глубоко вздохнул, поднимая глаза на класс. Под его недовольным взглядом смешки утихли, улыбки сползли с губ. Все старательно зашуршали тетрадками и учебниками. – Пишем тему урока. Кстати, Васильев, зря выделываешься. Знаешь, что показали исследования Ольги Владимировны?

– Знаю, – широко улыбнулся Андрюха. – Что я рак-отшельник, а вокруг меня море.

– Нет. – От удовольствия, что первый сообщает это, Червяков даже перегнулся через стол. – Что ты «изолируемый», изгой. Ты в этом классе никому не нужен.

– Ха! – откинулся на спинку стула Васильев. – Это мечта всей моей жизни. Прямо как в том анекдоте. Кстати, на математическую тему. Одну девицу на экзамене спрашивают, чем арифметическая прогрессия отличается от геометрической. «Ну, – говорит, – в геометрической прогрессии каждый последующий член больше предыдущего». – «Э, девушка, это все ваши юношеские мечты, – ответил ей экзаменатор. – На самом деле геометрическая прогрессия это нечто другое».

Класс заржал, а математик выпрямился и долгим холодным взглядом посмотрел на Андрюху. Но теперь, впрочем, как и всегда, взгляд этот на него не подействовал. Васильев был убежден, что уж сейчас-то Червяков блефует, что на руках у него нет ни одного туза.

Девятиклассники еще живо обсуждали очередную шутку, а Андрюха уже повернулся к сидящему за ним Ротову.

– Что было-то, пока я в туалет ходил?

– Да фигня какая-то, – недовольно поморщился Ротов, разглаживая замявшиеся уголочки тетради. – Рисовали.

– Что рисовали? – опешил Андрюха. Он-то думал, что говорить будут только о нем.