Толстый – спаситель французской короны - Некрасова Мария Евгеньевна. Страница 3

Сестренка что-то прошипела в ответ и стала рассматривать вид из окна. Ничего интересного: дома, деревья – Москва. Через несколько часов все будет по-другому. Они прилетят в другой город и даже в другую страну, сядут в другой автобус с другим окном, а из окна откроется другой вид. На Луаре, наверное, все по-другому.

Тонкий попытался представить себе французский автобус, мчащий их с Ленкой по французским улицам в долину Луары. Автобус наверняка будет двухэтажный, улицы чистые, шумные, с какими-нибудь невиданными деревьями. И отовсюду видна Эйфелева башня… «Паштет – пате. Пирожное – гато. Тост – тост», — бухтел в уши плеер.

В аэропорту стоял ровный гул. Говорили улетающие, говорили провожающие. Усталый таможенник вполголоса поинтересовался, есть ли у кого в Сашкиной группе ценности или взрывчатка. У нескольких человек оказалось, их заставили заполнять какие-то бумаги, а остальных спокойно пропустили. «Ничего себе! – подумал Тонкий. – Я думал, весь чемодан перероют! А тут… Папа говорил, что таможня задерживает только десять процентов контрабанды. Теперь понятно почему. Странно, что хоть десять задержать удается. Да этот таможенник даже про оружие-наркотики не спросил!..»

Потом чемоданы просветили рентгеном, и Тонкий немного утешился. Может, наркотики так и не найдут, но уж оружие – обязательно. Пока их с Ленкой вещи вползали по транспортеру в ящик рентгеновского аппарата, Тонкий забежал вперед и посмотрел на экран. В своем чемодане он увидел тюбики красок, заклепки на джинсах и внутренности фотоаппарата. А в Ленкином, помимо прочего, обнаружились запрещенные мамой пудреница и помада.

Туристы галдели и толкались. Таможенник шептал про ценности и взрывчатку. Маму с папой дальше не пустили, они стояли за барьером и махали руками. А Ленка плакала. Она всегда так, когда уезжает из дома хотя бы на неделю.

Тонкий потащил ее за собой по коридору. Обернуться, помахать родителям ему не дали: сзади напирали другие туристы. Им не терпелось поскорее забраться в самолет и улететь на заслуженный отдых. Пассажиров прибавилось: в аэропорту к группе Тонкого и Ленки присоединились другие. Группами руководили гиды. То есть гидши… То есть…

Коридор кончился прямо в самолете. Нет, конечно, самолет подогнали к концу коридора. Один шаг – и ты уже на борту. Улыбчивая стюардесса мельком взглянула на билеты, показала рукой:

– Второй салон, ваши места слева.

Тонкий усадил сестру к иллюминатору. Она продолжала реветь.

– Гид – это мужчина, а как будет гид-женщина? – попытался он отвлечь Ленку.

– Гидра, – буркнула сестра. Ей было не до тонкостей словообразования.

Тонкий вспомнил картинку из учебника биологии. А что? Похоже! Палка, огуречик и торчащие в разные стороны космы там, где должна быть голова.

Гидра перехватила Сашкин взгляд, увидела, что Ленка ревет, и подошла:

– Все в порядке?

Тонкий лишний раз убедился: хорошие взрослые – ручные взрослые. Ну, там, дед, бабушка, мама с папой, когда они рядом. А прочим на тебя наплевать. Даже Гидре, хотя она проводник туристической группы и отвечает за тебя головой. Лишь бы ребенок не простудился да из самолета не выпал, а что ревет, это не беда, все в порядке.

– Да, все отлично! – ответил Тонкий. – У сестренки просто аллергия на самолеты, вот и ревет. У вас супрастинчику не найдется?

Гидра не поняла. Она позвала стюардессу и попросила супрастин.

– Выпей, девочка, – она протянула Ленке таблетку. – Выпей, полегчает.

Ленка еще не доревела. Это был обязательный ритуал, как подъем флага на боевом корабле. Чтобы не отвлекаться на объяснения, она проглотила таблетку и запила из протянутого стюардессой стаканчика. Сашке был показан кулак, после чего Ленка вернулась к прерванному занятию.

– Шуток не понимает, – шепнул ей Тонкий. Он чувствовал себя виноватым. Зареванная сестра вдруг оживилась:

– А давай проверим!

Нет, поймите правильно: Александр Уткин уже вполне самостоятельный мужчина. Он умеет рисовать не хуже многих взрослых, он хорошо учится, сам убирает в своей и Ленкиной комнате и никогда не позволит себе непростительного ребячества! Но если мама с папой и даже бабушка с дедом далеко за бортом, а любимую сестренку – век бы ее не знать – обидела какая-то там Гидра…

– А как? – загорелся Тонкий. Ленка несамостоятельная и учится так себе, но насчет шуточек соображает.

Гидра тем временем, набегавшись по салону и убедившись, что вся группа расселась и никто не пропал, умиротворенно плюхнулась на свое место. У Ленки за спиной.

На пробу сестренка опустила спинку своего кресла, так, что она оказалась на коленях у Гидры, и, запрокинув голову, вежливо поинтересовалась:

– А почему нам не дали пепельниц?

– Курить и опускать спинку можно только после взлета, – невозмутимо ответила Гидра.

Обескураженно крякнув, Ленка вернулась в исходную позицию.

– Тяжелый случай, – зашипела она на ухо брату. – Тут нужна крепостная артиллерия!

Тонкий рассеянно вертел в руках разговорник. Ленка-то свой запихала на дно чемодана, а Сашка боялся, что он может понадобиться уже в самолете, поэтому взял в руки. И теперь вертел, не зная, куда девать. Стюардесса говорила по-русски: «Пристегните ремни – не курите – взлетаем»… На ремне была пряжка. Чтобы ее застегнуть, надо было положить книгу на колени. Тонкий положил и, конечно, уронил. Наклонился поднять…

– Ленка! – оживленно зашипел он. – Ленка, Гидра разувается! Давай ботинки стащим!

Но сестре не понравился такой дешевый фокус. Она оказалась гораздо изобретательнее.

– Подожди, пока взлетим, – шепнула она. – Тогда кино будут показывать.

Тонкий не понял, что она имела в виду, но ботинки брать не стал. Ленке виднее.

Самолет пошел на взлет. Пол под ногами мелко затрясло. «Странно, – подумал Тонкий. – Вроде на взлетной полосе кочек не наблюдалось». А пол трясся и трясся под ногами, а потом вовсе ушел из-под ног. Секундой позже Сашка сообразил, что пол-то – вот он, это земля осталась внизу. Они взлетели.

Для верности он взглянул в иллюминатор. Еще были видны крыши загородных домов и серая веревочка шоссе. Уши заложило, крыши стали размером с почтовую марку, превратились в точки и пропали из виду. «Летим!» – подумал Тонкий.

– Летим! – шепнул он сестре. Ленка прилипла к иллюминатору:

– Смотри, облака!

Облака были внизу, а не наверху, как он привык видеть с земли. «Сюда мольберт не затащишь, – подумал Тонкий. – Жаль, неплохой получился бы рисунок. Облака внизу – авангард!»

Зажегся телеэкран. Крутили какой-то американский фильм. Звука не было, стюардесса раздавала желающим наушники. Ленка отказалась, а Тонкий слушал плеер с французским. Только стюардесса ушла, сестренка отобрала у Тонкого плеер, включила запись и предложила:

– Давай споем!

Тонкий сперва не понял юмора. Высота, что ли, так действует на сестренку? Что ее петь-то потянуло? Ленка показала глазами за спину. Там Гидра и ее сосед балдели в наушниках. Словно в жизни не видели ничего интереснее тупой американской мелодрамы, где героиня вот уже минуты три беззвучно ругалась с героем и до сих пор никто никому не врезал и даже не взорвал ни одного небоскреба. Тонкий понял, кивнул и затянул дурным голосом:

– В ле-су роди-лась е-лочка!

– Под ней сидел бан-дит! – подхватила Ленка. Почти все пассажиры были в наушниках, только дедушка из соседнего ряда оторвался от газеты, чтобы погрозить пальцем расшалившимся подросткам. Душещипательную песню о том, как Снегурочка с бандитом взорвали елочку, Тонкий с Ленкой допели до конца. Как раз к тому времени на экране возникла какая-то голливудская певица и принялась разевать рот, как будто хотела проглотить микрофон.

– Давай! – шепнула Ленка.

Тонкий взял плеер, опустился на четвереньки и пополз к Гидриному креслу. Ползти было недалеко. Пассажиры были увлечены фильмом, а дедушка – газетой. Гнездо для телевизионных наушников было в подлокотнике кресла. Не дыша, Сашка выдернул проводок, воткнул в плеер, включил «плей» и бесшумно скользнул на место.