Там, где засыпает солнце - Хаидов Аллаберды. Страница 5

Из убежища под досками шакаленок мог видеть лишь полоску берега и кусочек неба, но вот он забрался в ящик, поерзал, улегся поудобнее, и… сердце его опять испуганно затрепыхалось. Он догадался, что песчаные барханы и кусты вовсе не движутся, стоят на месте, а по воде несется его логово, весь этот длинный высокий дом, который он опрометчиво решил считать своими владениями. В шуме воды он сумел различить другой властный шум — рокот мотора.

Казалось, сердце шакаленка готово было выскочить из груди. Выходит, люди поймали его, забрали с собой, увозят неведомо куда…

С тоской смотрел шакаленок на песчаные барханы. Он снова был голоден, а там, среди барханов, — он знал это с той поры, как мать впервые повела его на охоту, — резвятся суслики и он может гоняться за ними, ловить сколько угодно. Черныш не мог дождаться темноты — выпрыгнул из ящика, чтобы любым путем удрать отсюда.

Черныш подобрался к усатому человеку, который сидел спиной к нему, свесив вниз ноги. Человек держал в руках прутик и пристально смотрел на воду. Второй человек растянулся на брезенте поодаль, и они то и дело перекликались.

Шакаленка удивило: что можно искать прутиком в воде?

И вдруг человек резко рванул прутик вверх. Вместе с длинной белой волосинкой из воды вырвалась сверкающая рыбина. Человек взял рыбу в руки, потом швырнул в стоявшее позади ведро с водой.

Шакаленок вытянул шею, заглянул в ведро и увидел там еще несколько рыб. Нет, невозможно было понять, как живут люди, о чем они стрекочут, как охотятся! Чтобы поймать одну такую рыбину, мать-шакалиха порой до самого рассвета мокла в арыке, а люди, не касаясь воды, машут прутиками, и рыба сама летит им в лапы. Люди сидят на месте, а дом их вместе с ними едет и едет.

Багровое солнце коснулось земли подбородком, красные отблески легли на воду; навстречу этому удивительному существу и двигалась баржа. Оно стояло неподвижно и ожидало…

Внезапно над головой шакаленка зазвучал ненавистный ему голос сороки. Откуда она появилась? Сейчас уже не спрячешься ни под доски, ни в ящик. Заклятый враг Черныша, усатый человек, того и гляди, обернется. Сидел шакаленок тихо, незаметно, как хорошо воспитанный щенок, а тут — на тебе!

Сорок уже стало две. Они метались над баржей и беспрерывно стрекотали. Усатый, не выпуская прутика из одной руки, другой притянул к себе ружье и лениво пальнул в воздух. Шакаленок обомлел. Он почувствовал себя так, будто стреляли прямо в него, будто над его жизнью нависла опасность. И пулей кинулся в воду.

Усатый издал изумленный вопль, но пока он, растерявшись от неожиданности, сумел вновь схватить ружье и прицелиться, шакаленок скрылся в камышах на берегу. Приятель усатого не успел ничего понять и только повторял с удивлением:

— Ну чего ты вопишь? Что ты уронил, а? Что ты уронил, спрашиваю?…

Этот последний возглас прозвучал в воздухе, но уже через несколько минут Большая Вода поглотила все: и надоедливый шум мотора, и человеческие голоса, растерянные, удивленные, испуганные.

Растворились в воде и красные отблески солнца, да и само оно скрылось, исчезло на редкость быстро, точно не сумело удержаться, цепляясь за край земли, и сползло в глубокую воду.

Наступила темнота, и Черныш выбрался из камышей. Стоя на высоком берегу канала, он долго смотрел вслед катеру, негостеприимной барже и ловил новые запахи. Приткнувшиеся друг к другу песчаные барханы, кусты саксаула — то ли иссохшие корни, то ли голые ветки, — все это, казалось ему, плывет, плывет, уходит от него во тьму. Вместе с влажным приятным запахом воды он улавливал запах сусликов, которые прятались от него в бесчисленных норках.

Черныш улегся на берегу, подложив под голову лапы. Лечь его принудила не боль от выстрела — он уже почти привык к ней, стал считать такой же естественной, как присутствие людей в мире, как сон или еду. Его тревожило другое: погруженная во тьму пустыня была для него новой, неизведанной. А все новое, неизведанное таило в себе опасность. В то же время все запахи были знакомыми: запах песка, саксаула, сусликов…

Однако с детства он усвоил и то, что опасность нависала над ним всегда неожиданно и наиболее опасными бывали места незнакомые. Не окажутся ли снова рядом люди? Черныш знал, что птицы умеют лишь назойливо стрекотать, а коровы и козы пытаются отпугнуть его беспомощным мычанием. Но вот связываться с людьми, даже близко подходить к ним больше не хотелось. На собственной шкуре Черныш убедился: к хорошему это не приводит. Ему невдомек было, что люди могли бы о нем сказать то же самое, и тем более не под силу было шакаленку понять, как много у людей забот и занятий, кроме того, чтобы гоняться за ним, Чернышом.

Чувствовал он сейчас только одно: необходимо среди всех многочисленных запахов прежде всего находить запах человека, стараться увидеть его первым. И вообще лучше держаться от человека подальше, строить себе логово вдали от человеческого жилья.

Мать-шакалиха всегда чуяла человека издали и убегала, поджав хвост. И она сама, и детеныши ее, и остальные шакалы ощущали свою хитрость и ловкость. Порой человек представлялся им трусливым — ведь он никогда не подходил к зарослям джиды, обиталищу шакалов, не мешал им охотиться в песках, не задевал их, но и… не сворачивал с пути, по которому идет.

Конечно, люди могли бы рассказать шакаленку, что им ничего не стоило бы прочесать заросли джиды и прогнать оттуда всех шакалов, а они, напротив, бережно охраняют эти заросли. Вот бы удивился шакаленок, если бы узнал, что он и его собратья охотой своей очень помогают человеку: охотятся-то они на грызунов, которые портят поля. Но вот когда они начинали человеку докучать, показывали вороватый свой, вовсе не добрососедский норов и таскали кур из села, тревожили собак, человек в досаде хватал ружье и палил им вдогонку. Да, любопытные для себя вещи услышал бы шакаленок, умей он понимать человеческую речь. Например, про собак, которые много его умнее, про птиц, что услаждают слух человека своим пением… А впрочем, вряд ли бы он этому поверил.

Канал с шумом нес воды свои на запад, грозно бились они в берега, все новыми и новыми потоками заливали утонувшее вдали солнце. Канал был похож и не похож на Большую Воду. Та глухо роптала, постоянно сердилась, но никого не топила в своих волнах, а на берегу ее в изобилии валялись сочные душистые дыни.

Бродячему шакаленку захотелось вновь услышать привычный шум Большой Воды, пройти вдоль берега и достичь того места, откуда солнце, наливаясь алой кровью, начинает свой долгий путь. Ему захотелось оказаться среди своих сородичей, бегать по знакомым тропкам, продираться среди кустарников, ползти под тяжелыми, спустившимися до земли ветками. Он заскулил от тоски по родному логову, густым зарослям, которые днем заслоняли его от яркого неба, от надоедливых птиц.

Но ему любопытно было видеть и заход солнца, повторявшийся каждый день! Дважды наблюдал Черныш, как проливается его кровь, превращаясь в отдаленное озеро. Шакаленку хотелось понюхать воду этого озера, понять, то ли самое существо или совсем новое вновь поднимается в небо, умирает и рождается, рождается и умирает. Или… засыпает и просыпается?

Противная сорока: не заверещи она над головой, ружье бы не выстрелило и Черныш, тихохонько сидя у ведра с рыбой, продолжал путь свой туда, где солнце, утомленное трудами долгого дня, падает на землю.

Тоскливо повизгивая, шакаленок стоял в нерешительности. Он не знал, в какую сторону идти. Где-то позади остались сородичи, колючие родные заросли, излюбленные тропки, зато поблизости был усатый человек с ружьем — злейший его враг, и утонувшее в воде солнце.

Черныш поднял кверху влажный нос: надо идти против ветра, чтобы первым учуять запах врага, ловить каждый подозрительный шорох.

Шакаленок трусил вдоль канала в ту сторону, где ежедневно исчезало по одному солнцу. Чем дольше он бежал, тем сильнее болела простреленная лапа, но все равно неудержимая сила гнала его прочь от этих мест. Он не остался бы тут, если бы даже больная лапа совсем отвалилась. Со страхом и любопытством поглядывал он на небо, ожидая, что вот-вот появится, выплывет из-за края земли новое, теплое и живое солнце, но, пока оно не появилось, бродячий шакал должен найти удобный уголок и укрыться там до темноты. Беда Чернышу, если он не отыщет такое место, не спрячется от солнечных лучей, от птиц, зверей и человека!