Тоуд-триумфатор - Хорвуд Уильям. Страница 28
Они решили хорошенько отдохнуть в эту последнюю ночь путешествия. В общем они были довольны достигнутым, хотя и несколько разочарованы, что не смогли достичь большего. И еще они устали, очень устали, последние дни совершенно измотали их, а при постоянном шуме ни одно животное вообще не в состоянии думать…
Ночью Крот внезапно проснулся от звука, который не раз снился ему в кошмарных снах о хищной Щуке и ее выводке: «шлеп, шлеп, шлеп» — шлепанье хвостом по воде.
— Что это, Рэтти? — испуганно спросил он.
— Ничего, Крот, ничего. Это просто Река так ревет ночью.
Наконец наступило утро, и от солнечного света друзьям стало легче. Поверхность заводи сверкала на солнце, Рэт греб бодро и мощно, потому что недалеко от водопада они увидели привязанный ялик старого образца, но прочный и крепкий. И это значило, что поблизости кто-то есть!
— Уже недалеко, Рэтти, — сказал Крот.
Чем ближе к водопаду, тем более сырым становился воздух, а туман мелких брызг застилал глаза.
— Назад! Вы двое! Сейчас же назад!
Кричали, кажется, из темных зарослей вокруг большой заводи.
Рэт остановился, уперся веслом в дно, и они попытались разглядеть того, кто кричал.
— Поворачивайте назад! Здесь щука с выводком! Вам здесь не поздоровится! Назад, быстро!
Наконец Крот его увидел. На камне, опираясь на посох, стоял барсук, большой и темный, он грозил им кулаком. На ногах у него были тяжелые ботинки, которые вполне могли оставить те следы, что они видели на берегу.
— Рэт! Вон он, там, смотри!
Может быть, именно тогда, повернувшись, чтобы посмотреть на барсука, Рэт выпустил весло, а может, какое-то подводное препятствие вызвало мощный толчок, после которого лодка уже не смогла выправиться.
Барсук еще что-то кричал, а поверхность воды справа уже зловеще вспухла, и показалось что-то темно-золотистое и громадное с налитыми желчью, полными злобы желтыми глазами и красноватой, цвета закатного солнца, чешуей. Тут лодка накренилась, поднялась и перевернулась, опрокинутая силой хищного зверя, готового пожрать их.
— Рэтти, на помощь!
— Не могу, Крот…
Потом все смешалось: буруны, кипение ревущей воды, пузырьки, поднимающиеся из темных глубин, перепутанные канаты и тросы, упущенные весла и чудовище невиданных размеров и свирепости.
— Рэтти! — Крот протягивал одну руку Рэту, а в другой сжимал дубинку. — Рэтти!
Но все было тщетно, потому что Рэтти, такой сильный пловец, Рэтти, который всегда находил выход из любой передряги, был вырван из ослабевших рук Крота и уже попал в кипящий и бурлящий водоворот, а то и в оскаленную пасть чудовища, а после смертоносного взмаха огромного хвоста и вовсе пропал из виду.
Сам не зная как, Крот добрался до берега, все еще сжимая в руке дубинку. Он был еле жив и трясся от холода и страха. Место было темное от нависавших ветвей старых деревьев, склон порос мхом и папоротником, и в первый момент Крот инстинктивно попытался вскарабкаться наверх, туда, где сухо, подальше от опасности.
Но тут он услышал крик, оглянулся на реку и опять увидел, как страшно вспухла вода, медленно поднялся огромный хвост, а потом — страшная раскрытая пасть и в ней — до боли знакомая курточка.
Крот из Кротового тупика, что на Берегу Реки, тот, кого Племянник считал величайшим кротом из всех когда-либо живших, этот Крот не знал страха. Этот Крот был сама храбрость!
Он снова бросился в воду, он греб, плыл, скорее, летел к месту схватки Рэта и Щуки и, приблизившись, принялся молотить своей дубинкой по голове мерзкой твари, не перестав и тогда, когда она наконец выпустила Рэта и повернулась к Кроту…
— Рэтти, я…
Дальше Крот ничего не помнил. Он почувствовал, как острые зубы впились ему в ноги, потом — резкая боль, а потом ужас погружения во тьму ледяных глубин, где меркнет свет, где нет воздуха, где сама жизнь уплывает куда-то вверх, все выше и выше, и до нее уже не дотянуться…
Дальше — темнота и тишина.
Крот очнулся в пахнущей лавандой постели, в которой, как ему казалось, он уже давно медленно и блаженно плыл из дня в ночь, из ночи в день.
— Сэр! Пожалуйста, сэр, вы меня слышите? Проснитесь! — Голос был молодой, густой и грубоватый, но очень обеспокоенный.
— Я Крот, — прошептал он, испытывая огромное счастье, — ведь если он может назвать свое имя, значит, он жив. — Я Крот из Кротового тупика… — и опять погрузился в целительный сон, которым, казалось, уснул давным-давно и очень далеко отсюда.
Понемногу периоды бодрствования стали учащаться и удлиняться, и Крот с благодарностью принимал помощь молодого барсука, в чьем доме он выздоравливал. Крота поили водой и травяными настоями. Потом настало время питательных бульонов и вкусного хлеба. Крошки сыпались на подбородок ослабевшего Крота и на простыни, и их смахивал заботливый хозяин дома.
Не вдруг и очень трудно Крот начал вспоминать о происшедшем и понимать, что его бедный Рэтти, его лучший друг Рэтти, конечно…
Барсук, который ухаживал за Кротом в долгие дни выздоровления, менялся на глазах: то он как будто казался старше и стоял у изголовья громоздкий, темный и властный, как сам Барсук в те времена, когда Крот только-только познакомился с ним; то вдруг опять становился совсем молодым. Он помогал Кроту подняться, чтобы помыться, перевернуть матрас и переменить простыни, после чего запах лаванды сменялся ароматом шиповника или бальзамина.
— Рэтти… — бормотал Крот. — Друг мой Рэтти…
— Поспите сэр, поспите еще! Может быть, ваш друг…
И тяжело больной Крот снова качался на волнах сна, уцепившись, как за спасительную соломинку, за эти несколько слов: «Может быть, ваш друг…»
Чудесный день. Солнце широкой полосой пересекло комнату, шум открывающихся дверей, чей-то спор, препирательства:
— Я непременно должен увидеть его!
— Вам лучше было бы… — ворчал в ответ грубоватый низкий голос.
— Но это же Крот! Вы что, не понимаете? Мой друг Крот!
— Вы сами еще не совсем здоровы. Успокойтесь. Пойдете к нему попозже.
— Я увижусь с ним сейчас же! Я должен!
Дверь распахнулась, яркий солнечный свет ударил Кроту в глаза, и он услышал, как его имя произносит голос, который он уже никогда не надеялся услышать.
— Крот, старина! Дорогой мой Крот…
— Рэтти, — прошептал Крот, — ты жив, ты не…
Почувствовав, как кто-то взял его за руку, он открыл глаза и увидел своего дорогого друга, склонившегося над ним со слезами на глазах.
— Нет, Кротик, я не умер, и только благодаря тебе, твоей храбрости.
— Но, Рэтти, откуда ты?.. Мордочка Рэтти, вся в царапинах и ссадинах, похудела и осунулась, а левая рука у него была на перевязи, и Крот еще подумал, что он-то наложил бы повязку куда аккуратнее.
— Что с тобой случилось, Рэтти? Как ты…
Тут Крот боковым зрением увидел сначала чью-то большую тень, а потом впервые рассмотрел старшего из двух барсуков, которые ухаживали за ним. И тут же в изножье кровати появился второй барсук, помоложе и поменьше.
— Вот мистер Брок говорит, что мне нельзя долго с тобой разговаривать, Крот, что ты был очень болен эти несколько недель…
— Несколько недель! — воскликнул Крот, безуспешно пытаясь приподняться и сесть в постели, как будто так он мог наверстать упущенное время, но тут же снова упал на подушки, совершенно обессиленный.
— Да, несколько недель, Крот. Ты страдал от ран. К тому же у тебя сломаны рука и нога в схватке с этой зверюгой. Ты вырвал меня из ее пасти…
Только теперь Крот увидел, какой измученный вид у Рэта. Он представил себе, как Река несла того вниз по течению почти бездыханного, как ему, чудом выжившему, удалось все-таки прибиться к берегу.
— Я отлеживался в лесу все это время. Я был слишком слаб даже для того, чтобы откликнуться на призывы мистера Брока. Только вчера он наконец нашел меня. И все это время он не терял надежды, что я выжил! Лишь сегодня мистер Брок смог перевезти меня сюда, к себе домой. Я хотел увидеть тебя сейчас же, я хотел убедиться, что…