Блин и клад Наполеона - Некрасов Евгений Львович. Страница 4
Было похоже, что папа оправдывается.
– Не маленькие, понимаем, – веско сказала Ирка и протянула термосный колпачок с чаем Блинкову-младшему. – Хлебни. А то смотришь, как жертва стихийного бедствия.
– Подожду, – отказался Блинков-младший.
– Пейте чай, а я сбегаю на разведку, – решил папа. – Пятнадцать минут туда, пятнадцать обратно. Я уверен, что до края леса не больше двух километров. Достаньте спальники, грейтесь.
И папа умчался, роняя снег с низко нависших еловых веток.
– Вот попали-то, – глядя ему вслед, вздохнула Ирка. – А все из-за рвоты твоей!
– Все из-за того, что некоторые как начнут воспитывать, так ничего вокруг себя не видят, – огрызнулся Блинков-младший.
Мороз добрался до потных ног и схватил за пальцы. Самое верное, когда замерзают ноги – покачаться с пятки на носок и попрыгать. Митек расстегнул крепления, сразу оба, шагнул… и провалился по пояс! Он бы никогда не подумал, что бывает столько снега. Хотя в лесу дворников нет, сколько нападало, столько и лежит до весны. Вытащив одну ногу из протоптанного колодца, Блинков-младший ступил на казавшийся твёрдым наст и снова провалился. Снег не держал. По нему можно было только плыть.
– Спасательные работы! – объявила Ирка. – Я буду сенбернаром с бочонком рома, а ты – засыпанным лавиной альпинистом. – Она сунула колпачок с чаем в рот Блинкову-младшему. – Пей.
Митек с благодарностью отхлебнул.
– Какой ты хорошенький! Маленький такой! – умильным голоском сказала Ирка. Присев на корточки, она была вровень с Блинковым-младшим. – А представь, ты был бы лилипутиком. Я бы тебя водила в класс за ручку и не давала никому обижать.
Блинков-младший молча барахтался в снегу, добираясь до своих лыж. После приступа вредности у Ирки начался приступ нежности. Такой уж она человек. Иногда Блинкову-младшему казалось, что он приговорен к Ирке, как к пожизненному заключению. А все из-за того, что когда-то Иркин папа служил с его мамой в контрразведке, и квартиры им дали в одном дворе, только в разных домах…
Ирка поняла, что Блинкову-младшему не до шуток (еще бы, торча в снегу, как морковка на грядке!). Она подогнала палкой Митькины лыжи и сама встала рядом. Улегшись животом на две пары лыж, Блинков-младший потихоньку выкарабкался.
Они долго развязывали заколодевшую капроновую веревку на тюке со спальными мешками, потом грелись, усевшись на рюкзак и накрывшись спальниками.
Из любопытства Блинков-младший проверил одну штуку, которую знал от папы, но сам раньше не видел. Нашел старую ель с низкими разлапистыми ветками, стряхнул снег и, сняв лыжи, протиснулся к самому стволу. Все точно: там была сухая берлога, усыпанная желтой хвоей, такая просторная, что можно было сидеть не сгибаясь. Блинков-младший стал звать Ирку, она отвечала, что боится запачкать в смоле куртку. Но потом ей стало холодно и скучно, и она перебралась к нему вместе со спальниками и термосом.
Они сидели, пили чай и полегоньку пихались для тепла и от нечего делать. В берлоге было темно и одуряюще пахло хвоей. Блинков-младший чувствовал себя бывалым таежным охотником, который бьет белку в глаз, чтобы не портить шкурку. Он стал подумывать, что неплохо бы поцеловаться. Не станет же Ирка отказывать бывалому таежнику.
На часы он посмотрел случайно, потому что задел ими за ветку, и вдруг оказалось, что с тех пор, как ушел папа, прошло больше часа.
Этого не могло быть, потому что не могло быть никогда. Папа не шутил с такими вещами. Если сказал, что пройдет пятнадцать минут и повернет обратно, значит, это и будет пятнадцать минут, а не «еще чуть-чуточку» и не «до вон той елки».
Ирка тоже прекрасно знала старшего Блинкова. Она все поняла, как только Митек посмотрел на часы, и твердо сказала:
– Пойдем вместе.
– Само собой, – ответил Блинков-младший. Расставаться в такой ситуации было нельзя. – Я думаю, как мы вещи понесем.
– На чемодане, – ни секунды не раздумывая ответила Ирка. Иногда она соображала просто здорово.
Пока они сидели в берлоге, погода начала портиться. Ветер скакал по верхушкам елей, швыряясь охапками слежавшегося снега. Ирке досталось за шиворот. Она погрозила кулаком, а ветер в ответ надавил так, что весь лес пригнулся и застонал.
У папы был старый брезентовый рюкзак со шнуровкой по бокам, как на ботинках. Блинков-младший вытащил оттуда веревки, сделал из поясного ремня лямку и привязал к ней чемодан. На чемодане как на санках поехал тюк со спальниками и тяжелый папин рюкзак. Впрягся в него Блинков-младший, а Ирка надела его рюкзак. Они хлебнули для бодрости чайку и так дернули по лесу, что только лыжи трещали по насту.
Скоро папина лыжня пошла под уклон. Блинков-младший перестал чувствовать привязанный к лямке чемодан. Он оглядывался – чемодан бежал за ним, как собачонка, веревка провисла. Еловый лес сменился осинником. Ветер трепал тонкие ветки, как хотел. Обнаглевший чемодан стал наезжать на задники лыж, потому что уклон становился все круче и круче. Блинков-младший с Иркой ехали вниз накатом, отталкиваясь палками только тогда, когда лыжня огибала какой-нибудь кустик.
Осинник редел, редел и кончился. На просторе ветер совсем рассвирепел и гнал в лицо колючие снежные заряды. В сплошной белой мгле впереди светилось большое размытое солнце. На него было не больно смотреть.
Папину лыжню заметало на глазах. Чемодан догнал Блинкова-младшего и устроился на задниках лыж. Раз! – мимо пролетела облепленная снегом коричневая колбаска камыша. Потом камыш пошел сплошной стеной. Похоже, они угодили на замерзшее болото.
И тут лыжня совсем потерялась.
– Па-па! – закричал Блинков-младший. Посмотрел на часы – ровно пятнадцать минут с тех пор, как они вышли со стоянки. Точка папиного поворота.
– П-а-па! Па-а!
– Стой!
Папин голос раздался совсем рядом. Блинков-младший остановился и стал озираться. Как ни сильно мело, но шагов на двадцать вокруг он видел. Вон, Ирка его догоняет.
– Папа!
– Стой, Митек, не двигайся! – непонятно откуда откликнулся папа.
Голос шел как будто из-под земли. Блинков-младший взял поправку на ветер и чуть в стороне увидел занесенный снегом край ямы.
– Папа, ты здесь?
– Под ноги смотри. Яму видишь?
– Вижу.
Блинков-младший потыкал палкой и почувствовал твердый грунт. Снега здесь было по щиколотку – его сметало ветром. Он расстегнул крепления и пошел к папе, ощупывая дорогу палкой.
Яма была глубоченная, в два человеческих роста. Папа сидел на дне среди каких-то гнилых досок.
– Ловушка для слонопотама – печально сказал он. – Очки вот потерял…
Очки Блинков-младший заметил сразу – они завалились за доску. И папа их заметил бы, ЕСЛИ БЫ ПРИВСТАЛ. Мороз пробрался за пазуху и ледяной лапой сжал сердце. Блинков-младший смотрел на папины ноги, зачем-то укутанные курткой. Настоящая полярная куртка была у папы: пуховая, ярко-оранжевая, чтобы далеко видеть ее на снегу. На веселой апельсиновой ткани слабо различался кровавый отпечаток ладони…
Подъехала Ирка и спросила:
– Олег Николаевич, у вас вывих?
– Немного хуже, – не поднимая глаз, ответил старший Блинков.