Осень прежнего мира - Бояндин Константин Юрьевич Sagari. Страница 40

Коллаис вспоминала последние семь месяцев своей жизни. Вначале — в Шантире, благословенной горной стране, оплоте культуры. Теперь, когда даже в Лерее, некогда прославленном и великом городе всерьёз думают о мировом господстве, надежда только на здравомыслие людей. Перебьют ли они остальные расы или же просто потеснят — не имеет значения. Она видела, как вельможи с одинаковым увлечением травили лесных зверей и присутствовали на публичных казнях. Не имеет никакого значения, кто твоя жертва. Хорошо, что одна из знахарок, свободно входившая во дворец, была настоящей целительницей — знатоком магии, что порождается всем живущим. Интересно, сумела ли она бежать?.. Последнее, что Коллаис помнила о Шантире было брюзгливое лицо её дядюшки, когда он — на потеху собравшимся аристократам — решил её дальнейшую судьбу, не оставив никакого выбора… Она тряхнула головой. Её конь был вторым в процессии.

Бревин, ехавший первым, размышлял о том, как может измениться окружающий мир всего за несколько недель. Преданные слуги бросают тебя, сестра отрекается от своей родины, а родина хоронит заживо. Возможно, Лаис и права: тот, кто не терпел серьёзных неудач, не может быть к ним готов. Ну вот, теперь я знаю, что это такое — когда весь мир рушится на голову. И ничего хорошего в этом нет. Он провёл рукой по «кошельку» и вновь поразился — если кто-нибудь узнает, что там помещается разного барахла весом килограммов восемьдесят, то сильно удивится. Потому что «кошелёк» как был невесомым, так и остался. Может, Лаис всё же права и их крошечное государство не стоит того, чтобы приносить ему в жертву всё на свете? Только случайность помешала тому, чтобы они с Лаис действительно исчезли с лица Ралиона. Стоит ли всерьёз бороться с судьбой? Юноша тряхнул головой. Бороду пришлось сбрить, к его огромному неудовольствию. В целях маскировки, будь она четырежды неладна…

Руки его потянули поводья прежде, чем разум оформил увиденное в слова. Остальные также придержали своих коней, собравшись рядом с шантирцем. Тот махнул рукой вперёд.

Там, сидя под деревом, благосклонно улыбался бритый наголо человечек, с круглым улыбающимся лицом… тот же самый. Или родной брат предыдущего. Что за наваждение?

— Ну-ка, посмотрим, — Ользан пустил коня медленно вперёд, осторожно приближаясь к нищему. Тот тихонько что-то шептал себе под нос, не обращая никакого внимания на окружающий мир.

Когда серебряная монетка упала с глухим звоном в его чашу, он только кивнул, произнёс (со странным акцентом) слова благодарности и вновь погрузился в себя.

Шантирцы встретили Ользана недоумёнными взглядами.

— Похоже, ему не очень-то нужно подаяние, — объяснил им художник. — Что-то необычное есть в этом человеке, но я боюсь, что у нас нет времени с ним разбираться.

— Верно, — согласился Бревин и отъехал чуть в сторону, пропуская встречного всадника. — Нам и так придётся ночевать на дороге. Одного раза более чем достаточно.

Когда топот копыт стал неслышим, нищий поднялся на ноги и с сожалением посмотрел вслед. Что за странные люди! Что за странный народ! Одно хорошо — почва для Учения здесь, в Федерации, самая благодатная. По крайней мере за проповеди здесь не побивают камнями и не сажают в яму. И всё же глаза этих зрячих слепы, а уши глухи. Ну что же, терпение побеждает всё.

Он вышел на дорогу и неторопливо побрёл в ту же сторону.

Лагерь они разбили неподалёку от могильного кургана, давно поросшего деревьями. По странному капризу природы, окружающая курган долина была лишена деревьев. Когда путешественники закончили разбивать лагерь, Бревин осмотрелся и критически осмотрел их позицию — три шатра в чистом поле. Подходи и бери голыми руками.

— Кто из вас выбрал это место? — спросил он недовольно. — Может, нам ещё поставить табличку с надписью о том, кто, куда и зачем едет? Да ещё этот курган…

— Что тебе не нравится? — спросил Ользан. — Эти места — чуть ли не самые безопасные на побережье. Я тут останавливался раз пять. Никогда ничего не случалось.

— Вот так бдительность и теряют, — наставительно заметил Бревин. — Если ты такой знающий, где здесь вода?

— Вон там, — Ользан махнул на юг, в сторону далёких скал. — Такая небольшая ямка, в красной глине, выложена кусками гранита.

— Раз ты такой бдительный, — Коллаис рассёдлывала коней, — будешь сторожить первым. Я присмотрю за животными.

— Договорились, — кивнул Бревин. — Ользан, ты будешь вторым. Кстати, нам надо ещё позаботиться о дровах. Куда за ними прикажешь идти?

— На курган, куда же ещё, — художник пожал плечами. — Остальные деревья гораздо дальше.

Шантирец вздрогнул.

— Ну что же… Пойдём посмотрим, что за могильник.

Коллаис придирчиво осмотрела онндских коней. Покупают они их, что ли? Никогда не слышала, чтобы кто-нибудь в Оннде разводил лошадей. Да ещё способных преодолевать длительные расстояния. Её конь, Алмаз, был одним из лучших в Шантире; кроме того, даже спасаясь от преследования, она не посмела пожертвовать им. Это была последняя память о доме. Она помотала головой. Положительно, ей вредно думать о Шантире. Настроение портится удивительно быстро. Как будто одного Риви ей мало…

— Ничего себе холмик, — уважительно покачал головой Бревин, едва они поднялись на курган. — Сколько же здесь народу полегло? — Он потрогал ствол ближайшего дуба. Судя по толщине, дерево росло здесь не меньше столетия. Сколько лет федерации? Шесть тысяч? По сравнению с Шантиром это, конечно, глубокий старик. Что было здесь до того, как возвели этот курган?

— Около трёх тысяч, — пояснил Ользан, поднимая отдельные сухие ветви и высматривая, нет ли целого сухого дерева. Всякий раз, когда он здесь останавливался, такое дерево находилось. Курган, правда, не очень большой… — Здесь были в первый раз перебиты шартские кочевники. Все их селения были сожжены неделю спустя.

— Должно быть, это была героическая битва, — произнёс шантирец несколько торжественно, помогая художнику рассекать высохший ствол на поленья. — Сейчас-то время куда более спокойное.

— Это была резня, — холодно ответил Ользан, вытирая пот со лба. — После того, как нападавшие перебили оборонительный отряд, они настолько озверели, что двинулись без отдыха дальше и перерезали всё живое. Если хочешь, я зачитаю тебе отрывки об этом героическом событии.

— Слушай, неужели ты позволяешь себе отзываться так обо всех битвах? — спросил шантирец оскорблённо. — Что, по-твоему, в сражениях не бывает ничего героического?

— Не бывает, — ответил Ользан. До лагеря было примерно пятнадцать минут ходьбы. С грузом — чуть подольше… — Героическими они становятся только впоследствии. Когда за дело берутся историографы. Тут и великие битвы появляются, и славные подвиги. Ты сам-то сражался хоть раз? Я имею в виду настоящую войну, не турниры, конечно.

— Не довелось, — ответил шантирец.

— Мой тебе совет — не торопись, — продолжил Ользан. — Я знаю, что говорю. Моих родителей зарезали точно в такой же героической битве. Совсем недавно. Два королька повздорили из-за полосы каменистой земли и сгоряча перебили пять сотен мирных жителей.

Остаток пути Бревин молчал.

— Что не поделили на этот раз? — спросила Коллаис, переводя взгляд с одного мрачного лица на другое.

— Олли считает, что ничего величественного в войнах не бывает, — неохотно пояснил Бревин. — Я знаю, что ты с ним заодно, так что давай я сразу сдамся. Сил у меня сегодня нет с вами обоими пререкаться.

Капитуляция была принята без возражений и вскоре последовала примирительная трапеза.

Бревин просидел половину ночи, но ничто не нарушало спокойствия. У Лаис в шатре долго горел свет. Читает она там, что ли? Он немного опасался той жадности, с которой сестра читала книги в последнее время. Оно понятно, книги в Шантире не очень-то жаловали. А здесь, наоборот, почти нет менестрелей и искусных рассказчиков. Театр какой-то… нет, всё же надо попробовать всё это, так сказать, для пробы. Неважно, вернётся ли он в Шантир, ляжет ли в могилу при попытке сделать это, или откажется от такой затеи.