Секретная просьба (Повести и рассказы) - Алексеев Сергей Петрович. Страница 10

Знает Маевский Сухинова. Взгляд ястребиный. Язык кинжальный. Не любит Сухинов таких, как Маевский. «Ваше мышиное превосходительство» — вот как однажды Сухинов назвал Маевского. За это «мышиное превосходительство» хотел Маевский вызвать Сухинова на дуэль. Да постеснялся что-то.

Поёжился Маевский, увидя Сухинова. Не дай бог ему сейчас на глаза попасться. Попятился, шмыгнул за плетень, присел на корточки, прижался к прутьям, сквозь прутья смотрит.

В это время, услыша сигнал тревоги, на улицу выбежал заместитель полковника Гебеля майор Трухин. Пошёл он навстречу восставшим:

— Остановитесь! Одумайтесь!

Знают солдаты Трухина. Из всех командиров здешних — не человек, а зверь.

— Плетей захотели! — кричит Трухин. — Не толпись! Расступись! Разойдись!

А следом — ещё зычнее:

— Кру-гом! Бе-гом!

Рассмеялся Сухинов. Мигнул солдатам. Схватили солдаты Трухина. Сорвали погоны. Сломали шпагу. Мундир разнесли на клочья.

Съёжился Маевский. От страха даже зажмурился. «А вдруг, — кольнуло его, — Сухинов спросит:

— Кто тут поднял тревогу?

Скажут:

— Маевский!

— Маевский!

— Штабс-капитан Маевский!»

Глянул Маевский опять на дорогу. Всё больше и больше идёт солдат. Не одни, с командирами. Вот Сергей Муравьёв-Апостол. Вот Михаил Бестужев-Рюмин. Вот Щепилло, Кузьмин, Соловьёв.

Совсем растерялся, бедный. Холодок пробежал по телу: «Убьют, убьют. На лине ближайшей вздёрнут».

Осмотрелся Маевский. Видит, клуня стоит в огороде. Скачками, как заяц, метнулся к клуне. Открыл ворота. Влетел. Забился в сено. Ни жив ни мёртв. Затих, как мышь. Прислушайтесь: даже не дышит.

УШАКОВ

Штаб-ротмистр гусарского его величества принца Оранского полка Ушаков в день восстания Черниговского полка проезжал через Васильков. Задержали его у заставы. Доставили к Сергею Муравьёву-Апостолу.

Узнав, в чём дело, Ушаков пришёл в сущий восторг.

— Долой Николая! — шумел штаб-ротмистр. Даже саблю из ножен выхватил. Даже с силой по воздуху рубанул.

Нужно сказать, что Ушаков ненавидел царя Николая I. Служил Ушаков когда-то в гвардии. Жил в Петербурге. Блистал на балах и приёмах званых.

Но вот из-за какого-то каприза в ту пору ещё не царя, а великого князя Николая перевели Ушакова из гвардии в армию. Поклялся Ушаков отомстить за обиду.

— Долой Николая! — шумит Ушаков.

Понравился восставшим пыл офицера. Решил Сергей Муравьёв-Апостол дать Ушакову революционные прокламации — пусть Ушаков распространит их среди офицеров гусарского его высочества принца Оранского полка.

— Исполню, — поклялся Ушаков.

Едет он в свой гусарский его величества принца Оранского полк, решает: дай прочитаю, что в тех бумагах сказано. Читает и чем дальше читает, то едет всё тише и тише. Вот и вовсе остановил коня.

Думал штаб-ротмистр Ушаков, что в бумагах лишь против царя Николая I, а там против царя любого, за то, чтобы в России больше цари не правили, чтобы стала Россия республикой.

Думал штаб-ротмистр Ушаков лишь отомстить Николаю, а там и про то, чтобы крестьян отпустить на волю. И много ещё другого.

«Свят, свят», — закрестился штаб-ротмистр Ушаков. Порвал прокламации. Бросил в канаву. Отъезжал с опаской, как от чумного места.

ЗВЕЗДЫ ГОРЯТ, КАК СВЕЧИ

Около суток пробыли восставшие в Василькове.

Дал Сергей Муравьёв-Апостол приказ идти на Мотовиловку. Легла Мотовиловка на полпути между Киевом и Житомиром. Желаешь — отсюда ступай на Житомир. Желаешь — иди на Киев. Дневной переход и туда и сюда.

Послал Муравьёв-Апостол надёжных офицеров с извещением о восстании Черниговского полка по разным другим полкам — в Ахтырский, Кременчугский, Алексопольский, Александрийский. В Житомир послал и в Киев.

Наказал, что с ответами ждёт в Мотовиловке.

Здесь, в Мотовиловке, черниговцы встретили Новый год. Луна лениво плывёт по небу. Звёзды горят, как свечи. Синим искрится снег.

Разместили солдат по крестьянским избам. Трое из них попали к Фоме Полуяку.

Угощает Фома постояльцев кашей и квасом, а сам:

— Куда — на войну, служивые?

— На войну, на войну, — усмехнулся один из черниговцев.

— Неужто снова француз задрался?

Развеселились вовсе теперь солдаты. Рассказали они Полуяку, ради чего поднялись в поход.

Рад Фома поверить в слова солдатские, да что-то не очень верится.

— Чтобы волю крестьянам дали? Да разве может такое быть!

— Может, может, — смеются солдаты. — Это уж точно, лишь бы господь помог.

Улеглись на покой солдаты. А Фома — хвать за армяк, выскочил в сенцы. Бросился к двери. И вот уже мчит по улице. Летит, что есть силы в ногах, Фома. Новость несёт небывалую.

— Воля ведь будет, воля!

Новогодняя ночь. Луна лениво плывёт по небу. Звёзды горят, как свечи. Синим, синим искрится снег. Не спит Сергей Муравьёв-Апостол. Ожидает вестей из других полков.

Представляет Сергей Муравьёв-Апостол, что вот подымется полк за полком. Пойдут войска на Москву, на Петербург. Присоединятся дорогой новые. Станут войска перед царём несокрушимой силой.

Утром Сергей Муравьёв-Апостол ехал верхом по селу. Шумела, как рой, Мотовиловка. Толпились крестьяне у церкви. Увидели они Муравьёва-Апостола:

— Добрый ты наш полковник!

— Избавитель!

— Да поможет тебе господь!

Улыбнулся крестьянам Сергей Муравьёв-Апостол.

— Братцы, для вас стараемся. Да будет угодно судьбе — добьёмся для вас облегчения. Для дела святого жизни не жалко…

Вернулся Сергей Муравьёв-Апостол к себе в избу. Ожидает вестей из других полков. Тревожно у него на душе. Что привезут посыльные?

Печальные вести достигли юга. В Петербурге, на севере, царь разгромил восстание. Как поведут себя тут полки?

И вот прибыл посыльный первый.

— Ну как?

— Но поднялся Ахтырский гусарский полк.

Прибыл второй посыльный.

— Ну как?

— Не поднялся Кременчугский пехотный полк.

Третий посыльный прибыл.

— Ну как?

— Не поднялся, Сергей Иванович, полк Алексопольский.

А вот несётся ещё один. Разгорячённый конь пену с губы роняет.

— Ну как?

— Не выступит Александрийский. Арест идёт в полку.

СЕМНАДЦАТЫЙ ЕГЕРСКИЙ

Не поддержали восставших полки соседние.

Куда же идти черниговцам? На Брусилов, Новоград-Волынский, Бердичев, Бобруйск, Любар? А может, идти на Киев?

— Нам бы немедля идти на Киев!

— На Житомир упасть по-суворовски! (В Житомире находился штаб Южной армии. В Киеве — арсенал.)

За этот план выступали офицеры-славяне (так называли тех, кто раньше состоял в Обществе соединённых славян): Сухинов, Кузьмин, Соловьёв и Щепилло. Из всех декабристов офицеры-славяне отличались самой большой решительностью.

Не принял план Сергей Муравьёв-Апостол. Приказал выступить на Белую Церковь. Здесь, в Белой Церкви, находился Семнадцатый егерский полк. Отважные люди в Семнадцатом егерском. К примеру хотя бы Вадковский. Обещали они поддержку.

— Ну, силы теперь удвоятся, — заговорили среди восставших.

— Кум у меня в егерях, — объяснял какой-то тощий солдатик взводному унтеру.

— Там Гришка Тютюник служит, кто-то вспомнил односельчанина.

Не дойдя нескольких вёрст до Белой Церкви, восставшие остановились. Сергей Муравьёв-Апостол выслал вперёд разведку.

Вернулась разведка.

— Ушёл, ваше благородие, Семнадцатый егерский. Нету его в местечке.

— Как ушёл?! Куда?

— Неизвестно. Из солдат, ваше благородие, лишь караульный стоит при шлагбауме.

Не поверил всё же Сергей Муравьёв-Апостол. Решил, что разведка ошиблась. Новых послал солдат.

Вернулись и эти.

— Всё верно, ушли егеря. Куда — неизвестно. Было это ещё намедни.

Гадает Сергей Муравьёв-Апостол: «Что же случилось?! Куда ушли?»

И вдруг:

— Нашлись! Нашлись! Нашлись!

Тот тощий солдатик, у которого кум в егерях, уверял, что, спустившись в овражек, что рядом с лесом, он слышал в лесу голоса и фигуры людские видел. Правда, много ли — не разобрал.