Пригоршня вечности - Бояндин Константин Юрьевич Sagari. Страница 3

— С утра.

Нламинер с завистью посмотрел на ее пояс. Ажурная конструкция из полосок кожи казалась хрупкой и недолговечной, но служила своей хозяйке сразу рюкзаком, кольчугой и мало ли чем еще. Оружия при ней не было, но Нламинер знал, что пятифутовая, хилая на вид рептилия представляла собой нешуточную военную силу.

— Нда-а, — вздохнул он, — и вся моя поклажа тоже уехала. Нашла что-нибудь интересное?

— Самое интересное должно быть наверху, на маяке. — Рисса извлекла откуда-то большую рыбину, еще слегка подрагивавшую, и протянула Нламинеру. — Но туда мне одной не пройти. В поселке я тоже ничего не нашла… Правда, в этой пещере есть кое-что.

Нламинер подошел к стене, на которую ему указали, и присмотрелся. Камень как камень, ничего особенного… но затем словно кто-то смахнул пелену с глаз. Массивная дверь, не ниже семи футов, была тщательно замаскирована под скалу.

— Так ты намерена все здесь исследовать?

Рисса кивнула и принялась задумчиво поедать свою рыбину. Нламинеру, воспитанному людьми и привыкшему к человеческой пище, стало немного не по себе. Одновременно он понял, что с немедленным отплытием придется повременить. Коль скоро Рисса что-то задумала, то постарается довести до конца. Он мрачно смотрел на живую еще рыбу и думал, с чего начать.

Тут его осенило. Ведь он же сидит на поленнице! Нламинер схватил ближайшее полено и попытался ножом расщепить его.

Проще было бы вогнать соломинку в стальной слиток.

Он вращал полено и так и этак, поражаясь его небольшому весу и невероятной прочности. Ну да, ведь деревья на острове не растут. Значит, все это привезено с материка. Где же он встречал такое дерево раньше?

— Сиарх, каменный дуб, — пояснила наблюдавшая за ним Рисса. — Должно быть, этим поленьям несколько столетий.

— Они разводили костер из каменного дуба? — не поверил своим ушам Нламинер. — Да любой алхимик отдал бы полжизни за такое бревнышко!

— Скорее всего, они схватили первое, что попалось под руку, — ответила Рисса. — Попытались укрыться в этой потайной пещере и умерли от голода. — Она указала на кости.

В пещере воцарилось молчание.

— И это тоже странно, — продолжала Рисса. — Я попыталась спросить эти кости, что с ними случилось, но они молчат. Словно им уже несколько тысячелетий… или же кто-то следит за мной.

Мурашки побежали по спине Нламинера.

В глазах рептилии блеснул зеленый огонек — признак испуга. Те несколько случаев, когда он замечал страх в ее взгляде, каждый раз казались ему последними мгновениями жизни.

Ветер над их головой застонал жалобнее.

После смерти своих приемных родителей (они умерли в одну и ту же ночь, во сне, со спокойной улыбкой на губах) Нламинер, или Марркес — «клыкастый», как звали его сверстники, — остался один на один со всем миром.

Ни новый жрец, ни соседи Унхара не питали к нему особой приязни. Проработав у городского кузнеца пару лет, Нламинер счел, что пора искать новое пристанище. Весь мир до той поры помещался внутри стен Анлавена. Только годы спустя Нламинеру стало интересно, как это можно — прожить без малого сотню лет, не выходя за стены крохотного городка.

А пока же перед ним расстилалась неизвестность, и древние стены города, в котором он вырос, казались крохотными и ничтожными, стоило отойти от них на пару миль.

В свои шестнадцать лет он знал язык людей и вендор, говор лесного народа; люди звали их «ольтами». Позже Нламинер осознал, что ольтами многие также называют любую вредоносную нечисть, и впервые задумался, почему мир настолько сложнее, чем кажется.

Разумеется, Унхар обучил его Тален — тем двум диалектам, которыми сам владел. Грамотность по-прежнему была хорошей традицией, несмотря на то что «мир катится к хаосу», как частенько говорили старейшие обитатели города.

Спустя два дня, когда Нламинер порядком углубился в лес, он случайно набрел на старинное святилище. По преданиям, некогда боги настолько хорошо ладили друг с другом, что алтари их стояли совсем рядом и ни одного верующего не задевало близкое присутствие чужеродных стихий.

Зная по опыту, что подобные истории зачастую основаны на предрассудках, Нламинер не был склонен доверять им. Если уж жрецы нынче не могут терпеть чужих культов, что уж говорить об обычных людях! Но когда столетние деревья расступились перед ним, открывая каменную плиту, он не поверил своим глазам.

Десятки каменных изваяний соседствовали там — все ухоженные, вычищенные и украшенные подобающим образом. Не сразу понял Нламинер, что это за статуи, но потом заметил улыбающегося Тиерха с сосновой ветвью в руке, и холодок пробежал по его рукам. Боги!

Он расслышал голоса и решил подкрасться поближе. Тиерх следил за ним полуприкрытыми глазами, сработанными из изумрудов, и, казалось, благосклонно кивал своему подопечному.

— Эй, старик! — Хриплый голос раздался неожиданно, и Хранитель чуть вздрогнул. Плоды дикой яблони едва не высыпались с подноса. Не оборачиваясь, он аккуратно сложил душистые яблоки у мраморных ног богини и лишь затем повернулся.

Трое путников — по виду воины — с насмешкой взирали на него, положив руки на истертые рукояти коротких мечей. Три лошади стояли поодаль, привязанные к молоденькой сосне.

— Ты, я вижу, заботишься о богах? Остальные двое сели на валуны, что в старину служили скамейками для пилигримов. Некогда бескрайняя пустыня окружала исполинскую плиту, и боги так же улыбались бесплодному песку, как нынче — могучему лесу.

— Да, путник, — Голос старика был неожиданно сильным, — У святилища всегда должен быть хранитель, иначе боги отвернутся от смертных.

— Присядь, старик! — Воин повелительно махнул рукой. — Я повидал немало так называемых жрецов и богов, и мне не терпится хотя бы раз увидеть что-нибудь настоящее,

Его спутники усмехнулись и принялись расстегивать свои сумки. Снаряжены они были основательно — перед ними вскоре появились несколько головок сыра, изрядный ломоть вяленого мяса и толстая бутыль с янтарной жидкостью. Тот, кто говорил с Хранителем, некоторое время смотрел, как содержимое бутыли играет и переливается под солнцем.

— Садись, садись, — уже более дружелюбно повторил путник и извлек четыре медные кружки, украшенные крохотными опалами, — Но знай, старик, что я чрезвычайно любопытен и мне не терпится получить у тебя ответ на свой вопрос.

Его спутники довольно заржали, что, впрочем, не помешало их трапезе.

Хранитель степенно опустился на соседний валун и добавил к приготовленной снеди каравай хлеба и несколько терпких лесных груш. Его собеседники переглянулись, но не проронили ни слова.

— А вопрос мой таков, — произнес путник, разливая вино по кружкам. Старик отметил, что вкус у него неплох: вину было немало лет, и привезено оно было с юга Континента, славящегося своими винами. — Скажи, старик, живы ли твои боги?

Старик не шелохнулся.

— Пока смертные верят в богов, боги живы.

— Здесь, — путник взмахнул рукой, обводя святилище, — стоят десятки богов. О многих из них никто уже не помнит. Они что, тоже живы?

— Достаточно того, что я забочусь о них. — Старик пригубил вино. Действительно, один из лучших сортов.

— Защитят ли тебя они, окажись ты в опасности? — последовал новый вопрос, и Хранитель заметил огонек, блеснувший в глазах незнакомца. Его спутники перестали пить и молча следили за происходящим.

— Откуда мне знать? — пожал он плечами. — Я не жрец, чтобы знать волю богов, я лишь Хранитель их святилища.

Путник расхохотался.

— Наконец-то я вижу кого-то, кто не угрожает мне карами небесными! — Он смахнул с подбородка крошки и потянулся. — Поверишь ли, старик, но все жрецы оказывались шарлатанами. Сначала они читают вдохновенные проповеди, затем запугивают чудовищными карами. Стоит, однако, приставить им нож к горлу, как все божественное вдохновение тут же проходит.

Хранитель молчал. Слабая усмешка блуждала на его губах.

— А потому только справедливо, что мы отнимаем у таких шарлатанов все сокровища, которые они обманом уводят у честных людей. Не так ли?