Прощай, детка, прощай - Лихэйн Деннис. Страница 7

— И потому пошли работать в отдел по борьбе с преступлениями против детей?

— Поэтому создал отдел по борьбе с преступлениями против детей. Это мое детище. У меня ушло на это пятнадцать лет, но я это сделал. Отдел существует, потому что тогда в пончиковой я взглянул на свою жену и понял, что никто не может пережить потери своего ребенка. Никто. Ни вы, ни я, ни даже неудачница Хелен Маккриди.

— Хелен — неудачница? — спросила Энджи.

Он приподнял бровь.

— Знаете, почему она пошла к Дотти, а не наоборот?

Мы покачали головами.

— У Хелен кинескоп в телевизоре садится. Цвет то появляется, то исчезает, и Хелен это не нравится. Так она оставила ребенка и пошла к подружке.

— Смотреть телевизор.

Он кивнул:

— Да, смотреть телевизор.

— Ничего себе, — сказала Энджи.

Он пристально посмотрел на нас с минуту, потом подтянул брюки и сказал:

— Лучшие мои ребята Пул и Бруссард будут держать с вами связь. Если сможете помочь, честь вам и хвала. — Он снова потер лицо ладонями и покачал головой. — Черт. Устал я.

— Вы когда последний раз спали? — спросила Энджи.

— По-настоящему? — Он усмехнулся. — Несколько дней назад.

— Вам помощник нужен.

— Помощник мне не нужен. Мне этот ребенок нужен. Целый и невредимый. И еще вчера.

3

Хелен Маккриди смотрела себя по телевизору. На экране она была в голубом платье и жакете в тон с приколотым к лацкану бутоном белой розы. Волосы красивой волной спадали на плечи. Минимум косметики, разве что неброские тени подчеркивали выразительность глаз.

На настоящей Хелен Маккриди была розовая футболка с надписью «Рождена ходить по магазинам», и белые треники, обрезанные чуть выше колен. Собранные в конский хвост волосы столько раз перекрашивались, что уже забыли свой истинный цвет. Сейчас они напоминали нечто промежуточное между платиной и пшеничным полем, только пшеница была вся засаленная.

На диване рядом с Хелен сидела женщина примерно того же возраста, но более полная и бледная. Всякий раз, как она подносила к губам сигарету и наклонялась вперед поближе к телевизору, на белой коже внутренней поверхности плеча становились видны ямочки целлюлита.

— Смотри, Дотти, смотри, — сказала Хелен, — это Грегор и Хед Спарксы.

— Да ты что! — Дотти указала на экран, там двое мужчин прошли позади журналиста, бравшего интервью у Хелен. Оба они помахали в камеру.

— Видала, помахали, — улыбнулась Хелен. — Подонки.

— Клевые попки, — заметила Дотти.

Хелен поднесла к губам алюминиевую банку «Миллера» той же рукой, в которой держала сигарету, и, пока она пила, казалось, длинный изогнутый червячок пепла вот-вот коснется ее подбородка.

— Хелен, — сказал Лайонел.

— Погоди, — Хелен, не отрываясь от экрана, махнула ему банкой, — сейчас будет самое интересное.

Беатрис переглянулась с нами и закатила глаза.

Журналист в телевизоре спросил Хелен, кто, по ее мнению, мог похитить ее дочь.

— Как ответить на такой вопрос? — сказала Хелен в телевизоре. — То есть типа кто бы мог забрать мою девочку? Какой в этом смысл? Она никогда никому ничего плохого не сделала. Просто была маленькая девочка с очаровательной улыбкой. Только и делала все время, что улыбалась.

— У нее и правда была очаровательная улыбка, — сказала Дотти.

— И сейчас есть, — сказала Беатрис.

Женщина на диване как будто не слышала.

— О, отлично, — сказала Хелен, — отлично вышло. Просто идеально. Смотришь — прямо сердце разрывается. — Голос у Хелен вдруг сорвался, и она выпустила из рук банку с пивом ровно настолько, сколько потребовалось, чтобы достать салфетку «клинекс» из коробки, стоявшей на кофейном столике.

Дотти похлопала Хелен по коленке.

— Ну, ну, — заквохтала Дотти. — Все. Все.

— Хелен, — повторил Лайонел.

После интервью с Хелен показывали, как О. Дж. [6]играет в гольф где-то во Флориде.

— До сих пор не могу поверить, что это сошло ему с рук, — сказала Хелен.

Дотти повернулась к Хелен.

— Знаю, — сказала Дотти таким тоном, будто облегчила себе душу, раскрыв величайшую тайну.

— Не будь он черный, — сказала Хелен, — сидел бы сейчас в тюрьме.

— Не будь он черный, — сказала Дотти, — сел бы на электрический стул.

— Не будь он черный, — сказала Энджи, — вам обеим было бы до лампочки.

Обе обернулись и уставились на нас, будто удивляясь, откуда мы здесь взялись аж вчетвером.

— Что? — сказала Дотти, стреляя карими глазами.

— Хелен, — сказал Лайонел.

Под ее опухшими глазами расплылась тушь для ресниц.

— Что?

— Это Патрик и Энджи, те два детектива, о которых мы говорили.

Хелен вяло махнула нам уже изрядно промокшей салфеткой.

— Здрасте.

— Привет, — сказала Энджи.

— Здрасте, — сказал я.

— А я вас помню, — сказала Дотти, обращаясь к Энджи. — А вы меня помните?

Энджи вежливо улыбнулась и отрицательно покачала головой.

— Старшая школа, я была типа новенькая, а вы выпускались.

Энджи некоторое время подумала и снова отрицательно покачала головой.

— Я вас запомнила. Королева бала. Так вас тогда звали. — Дотти отхлебнула пива. — Вы все такая же?

— Какая? — не поняла Энджи.

— Ну, типа считаете себя лучше других. — Дотти стала рассматривать Энджи, но прищурилась при этом так сильно, что невозможно было понять, осмысленный у нее взгляд или нет. — Вот такая ты была во всем. Мисс совершенство. Мисс…

— Хелен. — Энджи отвернулась от Дотти и сосредоточилась на Хелен. — Нам надо поговорить.

Хелен, не донеся сигарету до губ на полсантиметра, замерла, уставившись на меня.

— Кого-то вы мне напоминаете. Дотти, правда?

— Что? — сказала Дотти.

— На кого-то он похож. — Хелен торопливо сделала две короткие затяжки.

— Кто? — спросила Дотти и тоже стала меня разглядывать.

— Ну, знаешь, — сказала Хелен, — на того парня. Того парня в передаче, ну, сама знаешь.

— Нет, — сказала Дотти и нерешительно мне улыбнулась. — В какой передаче?

— Ну, в той, — сказала Хелен. — Ты должна знать, о ком я говорю.

— Да не знаю я.

— Должна знать.

— В какой передаче? — Дотти обернулась к Хелен. — В какой?

Хелен поморгала, нахмурилась и снова посмотрела на меня.

— Вы вылитая его копия, — убежденно сообщила она.

— Пусть так, — согласился я.

Беатрис прислонилась к косяку двери и закрыла глаза.

— Хелен, — сказал Лайонел, — Патрику и Энджи надо поговорить с тобой об Аманде. Наедине.

— Что? — сказала Дотти. — Я типа мешаю, что ли?

— Нет, Дотти, — мягко сказал Лайонел. — Я этого не говорил.

— Я что, типа гребаная неудачница, Лайонел? Не так хороша, чтобы быть рядом с лучшей подругой, когда она во мне больше всего нуждается?

— Он этого и не говорит, — устало сказала Беатрис, не открывая глаз.

— Тогда опять-таки… — начал я.

Лицо Дотти пошло пятнами.

— Хелен, — торопливо проговорила Энджи, — давай мы быстренько зададим тебе несколько вопросов, и дело с концом.

Хелен посмотрела на Энджи. Потом перевела взгляд на Лайонела. Потом на телевизор. После чего уставилась на затылок Дотти. Та по-прежнему смотрела на меня в некоторой растерянности, не в силах решить, должна эта растерянность перерасти в гнев или нет.

— Дотти, — патетически заявила Хелен, — моя лучшая подруга. Моя лучшая подруга. Это что-то да значит. Хотите говорить со мной — говорите при ней.

Дотти перестала буравить меня взглядом и обернулась к своей лучшей подруге, а Хелен слегка подтолкнула ее локтем в колено.

Я взглянул на Энджи. Мы долго работали вместе и научились понимать друг друга без слов. На ее лице было написано «Да пошли они!». Жизнь слишком коротка, чтобы тратить лишние четверть секунды на Хелен или Дотти.

Лайонел кипел от бешенства.

Мы двинулись было к выходу, но тут Беатрис открыла глаза, преградила нам путь и произнесла одно слово: