Одиссей покидает Итаку - Звягинцев Василий Дмитриевич. Страница 74

Все установки на месте, в казеннике замерла тяжелая чушка тридцатикилограммового снаряда, носок сапога на электроспуске. Словно мстя всем сразу пришельцам на свете и за себя, и за Ирину, и за здешних пилотов дирижаблей, погибающих в бессмысленной неравной схватке, Берестин нажал педаль.

С лязгом пронесся мимо плеча угловатый казенник, загудела броня, как под ударом гидравлического молота, из открывшегося затвора выкатилось сизое облако дыма и исчезло, всосанное электорами.

Чиркнул в просветленных линзах белый огонь трассера, и грязно-пятнистый ящик лопнул вдоль, уткнулся развороченными лобовыми листами в землю и застыл. Остальные продолжали свое медленное движение.

– Ага, мать вашу? Ну давай. Что ж ты не горишь, сволочь? Бронебойными заряжай! Огонь! – командовал Новикову и самому себе Берестин срывающимся голосом. Снова саданула возле уха пушка, и второй бронеход вывернул наружу свои железные потроха.

– Молодец, Лешка! Как на полигоне бьешь! А ну, еще! – закричал в ТПУ Шульгин.

Ракообразные наверняка не изучали тактики танкового боя и вместо того, чтобы рассредоточиться и открыть беглый огонь, наоборот, начали поворачивать к своим терпящим бедствие собратьям.

Берестин точно положил еще два снаряда в открытые борта.

– Командир, не увлекайся, – зашелестел в наушниках голос Новикова. – Пора менять позицию.

Взревев, танк задним ходом выполз из укрытия. Подминая траками невысокий подлесок, сдвинулся на полсотни метров в сторону и въехал за естественный бруствер.

Шульгин приглушил дизель, и Алексей тут же выстрелил снова, практически не целясь. А чего тут целиться, на полкилометра, из стабилизированного орудия с электронным баллистическим вычислителем, по мишени размером с приличную избу?

– Броня у них никакая, совсем дерьмо, – прокомментировал Шульгин.

Берестин продолжал стрелять, удивляясь только тому, что подбитые машины не горят. Не это ли и спасло их? Горящие бронеходы были для неприятеля штукой знакомой и понятной, а то, что происходило сейчас, потребовало времени для осмысления.

Внезапно слева началось непонятное. Бесшумно, как в немом кино, рушились мощные деревья в бору, на дальней опушке которого они стояли. С тех, что поближе, обламывались, падали ветки и огромные сучья, сгибались и припадали к земле кусты. А тело будто наливалось ртутью. Танк взревел.

– Это гравитация, Лешка, гравитационная волна! – раздался хриплый голос Шульгина в переговорном устройстве.

Если бы не Сашка, тут бы им и пришел конец. Но Шульгин в какие-то секунды догадался, что происходит, а еще раньше, чем понял, уже начал действовать. До конца толкнув вперед сектор постоянного газа и упираясь обеими ногами, с хрустом в спине он включил демультипликатор и заднюю передачу.

Перегрузка наваливалась, как в космическом корабле на старте. Берестин чувствовал, что у него стекают вниз, к плечам, щеки и закрываются глаза. Танк ревел всей мощью своих лошадиных сил, но весил он теперь, наверное, тонн двести, широкие гусеницы погружались в твердый, промерзший грунт, как в болото.

Вся надежда была теперь только на Шульгина. Новиков никак не мог подняться с пола боевого отделения, Берестин тоже чувствовал, что сил перебраться в отделение водителя и чем-то ему помочь у него нет. И если Шульгин не справится… В наушниках уже не дыхание слышно, а хрип и стон пополам с кое-как проталкиваемой через оплывшие губы бессвязной руганью. До ужаса медленно «леопард», коверкая землю, развернулся и заскользил вниз по склону.

– Де-муль-ти-пли-ка-тор… вы-ру-бай… Пятую… – выдавил из себя Берестин, понимая, что вот-вот потеряет сознание. В мыслях мелькнуло: летчики выдерживают до двенадцати «же», но они же тренируются… А у нас тут сколько? Вдруг полетят амортизаторы? И соляр тоже сейчас тяжелый, как жидкий свинец, форсунки могут в любой момент захлебнуться.

Непонятно, каким запасом сил обладал Шульгин, но он сумел все сделать правильно, и танк, увлекаемый тягой дизеля и весом, покатился под гору все быстрее. Тяжесть стала спадать. Еще их, наверное, заслонил холм, они опустились метров на пятьдесят ниже гребня, и волна сюда уже не доставала. Берестин смог наконец глубоко вздохнуть. Мотор выл на грани разноса, скорость быстро увеличивалась.

Берестин оглянулся. Леса позади уже не было, кое-где торчали голые ободранные хлысты.

Когда танк остановился, Шульгин сам выйти наружу не смог. Вдвоем они вытащили его через передний люк, и он лежал на лобовом листе, глотая воздух перекошенным ртом. Лицо выглядело как после хорошей драки – не лицо, а сплошной синяк. Берестин поднес к его губам фляжку, а Шульгин долго пил, шумно глотая, и коньяк двумя струйками из углов рта стекал на кожанку.

– Как я мышцы не порвал, не знаю… – наконец сумел выговорить он. – Железный я мужик, похоже. Мне бы массаж теперь да баньку, иначе не выживу. Прикури сигарету, у меня руки дрожат… – Он затянулся несколько раз, прикрыл глаза. – А машина – зверь. Один бы только болт срезался – приходи, кума, любоваться.

– Наводчики у них ни к черту, – сказал Берестин.

– Они просто не поняли, что к чему, и начали шарить лучом наобум, не видя нас, – не согласился Новиков. – И еще: от центральной оси луча напряженность поля у них сильно падает. Видел, как лес обстрогало? Нас только самым краем задело. Повезло, в общем.

– И как же теперь с ними после всего этого воевать? – спросил Берестин.

– А тебе мало? Не навоевался? – поинтересовался Новиков, сплевывая.

– Сейчас прибросим, – сделав вид, что не слышит реплики, Берестин поднял к глазам бинокль и долго стоял на крыше башни, расставив ноги в сверкающих сапогах.

– Скобелев! – восхитился Сашка.

– Вот считай, – сказал наконец Берестин. – До нас было метров восемьсот, когда они дали луч. Леса там теперь нет, где мы стояли. А позади другая роща, до нее еще километр, так она целая. Все ветки на месте. Вот тебе их дальнобойность. А наша дура на пять километров прямой наводкой спроста возьмет.

– А вдруг они не на полную мощность били?

– Вряд ли. Они же не знали, где мы и кто мы.

– И мы не знаем еще, сколько стволов они собрали, – оживился Шульгин.

– Тоже верно. Вот тебе и тактика – стрелять с предельной дальности, из засад, а для страховки на километр вокруг мешки с грузом расставить. Если груз упадет – по газам и ходу…

– Слушай, давай проверим, – загорелся Шульгин. Коньяк уже начал действовать, и все пережитое уже было для него – дым.

Новиков видел, что друзья его в боевом азарте теряют чувство реальности и вполне способны вновь полезть в драку. Сам же он окончательно убедился, что делать им тут нечего. Уже давно не ландскнехтство, а какое-то сумасшествие получается, война ради войны. Единственное оправдание перед собственной совестью – кавказский обычай, по которому гость должен защищать хозяина, если на его дом напали. Но это уже такая натяжка…

Однако ни логических, ни моральных доводов его друзья сейчас слушать не станут, слишком они возбуждены. Поэтому Новиков привел довод неотразимый:

– Нечем воевать. Снарядов всего пять штук осталось, и все – картечь.

– Кстати, – неожиданно поддержал его Берестин, – враг бежит. Впервые, кажется, за всю эту бестолковую войну.

Действительно, видневшиеся вдали машины неприятеля исчезли. А когда Алексей, сменивший Шульгина за рычагами, вывел танк на вершину, они смогли увидеть, как укоротившаяся цепь бронеходов уплывает за южный горизонт.

– Тогда можно и по трофеи отправляться, – мечтательно сказал Шульгин, стирая платком с лица грязь и копоть.

Берестин с сомнением покрутил головой.

– Обождать надо. Врежет какой-нибудь недобитый, к чему тогда все?

– А что, так и бросать? Представляешь, там же чего только нет. И движки, и гравипушки. Да и раки в натуре…

– Оно конечно… – неуверенно сказал Берестин. Но что-то продолжало удерживать и его от опрометчивых шагов. Теперь их было двое с Новиковым, и они убедили Шульгина, что хоть до утра подождать надо.