Ступени из пепла - Бояндин Константин Юрьевич Sagari. Страница 3

Печально это… обоняние говорило мне о раздражении, равнодушии и утомлении собравшихся. Как же так?

На дядю Хельта за столом никто не обращал внимания. Тётушка не раз говорила, что для пьяницы и неудачника этот наш родственник слишком хорошо сохранился. Вот и сейчас — формально его приняли, препроводили к нужной части стола. Ну, хоть не отправили ужинать с прислугой. Вот и весь разговор, дядя, подумала я. Теперь, когда она знает, что ты здесь, выставит охрану — чтобы близко не подпускать. Правда, последние три года моя охрана практически не сопровождает меня. Ну, или они научились становиться невидимками.

Тут я вспомнила о призраке и вздрогнула. Тётушка, естественно, вопросительно подняла брови, и я нехотя сообщила, что голова ещё немного ноет.

— И зачем тебя только понесло в этот автобус!

— Добрый знак, сестра, — неожиданно отозвался дядя с другого конца стола. Вот слух! И голос! Хоть и ощущается, что навеселе, а ровный и сильный. — Знаешь, как довольны сограждане! Теперь никто не посмеет сказать, что мы — горстка суеверных стариков.

— Попробовали бы сказать, — усмехнулась тётушка. А я едва не разинула рот. Она ему ответила! И стерпела обращение «мы»!

В конце концов, я поднялась — пусть дома передо мной никто не склоняется, но традиции, чтоб им провалиться, соблюдаются. Тут же поднялись все. Я успела заметить, что дядя посмотрел в мою сторону, но не подал виду. Даже не подмигнул. Я отвернулась, кусая губы. Как тогда, в автобусе, я чуть не расплакалась.

Время изменяет человека. «Дядя, я хочу странствовать! — Да, малышка, ты сможешь уплыть, куда захочешь. — Но тётя меня не отпустит! — Я помогу тебе, Светлая…»

Равнодушно сорвала шапочку и перчатки, что полагалось надевать перед ужином, бросила на поднос склонившей голову служанки. Всё это театр, обман, вся эта «любовь города». Что я, не смотрю телевизор? Прекрасно знаю, как всё это достигается. В Университете некоторые почти открыто называли меня марионеткой. Иногда не особо заботясь, чтобы я не слышала.

Наверное, они правы. Дядя мне уже не помощник. Всё равно сбегу.

Иначе…

Что будет дальше — я догадываюсь. Улыбнуться одному, поговорить «медовым» голосом с другим, «подставить ушки» третьему, родить ребёнка от четвёртого. И так далее. Хорошая вещь — традиции. По которым до совершеннолетия (через пять лет) я могу потерять всё, включая титулы, деньги, репутацию просто по воле тётушки или её старцев-аристократов. Достаточно несколько раз проявить неповиновение.

Буду кормить синиц, излечивать лжебольных от болезней прикосновениями, говорить вдохновенные речи перед согражданами. Подвиг однообразия, вспомнились слова. Сагари, философ прошлого века. Или поэт?

С каменной улыбкой на лице я отворила дверь в свои комнаты и отпустила Миан, служанку. Прикоснулась ладонью к её щеке — благословение — и заметила робкую улыбку в ответ. И она верит! Неудивительно, иначе бы ей здесь не служить.

Ещё есть теплица и цветы в ней, но туда не пробраться незаметно.

Сняла, наконец, сапожки. И, закрыв лицо руками, заплакала. Беззвучно, без слёз. Пришлось научиться. И часто, ох, очень часто тренироваться.

В среднем — раз в две недели.

Никак не могла заснуть.

Телевизора в моих комнатах нет — не пристало девице благородного происхождения таращиться на картинки, повествующие о всеобщем упадке, разврате и насилии. О видео я даже не упоминаю. Музыку слушать можно — но не здесь, а в музыкальной комнате. Нет, спасибо.

Как мне всего этого не хватает. Особенно международных новостей. Всё, Майтенаринн, кончились новости. Нет, и не было никогда других стран. Твоя новая и единственная страна называется семья Тонгвер.

Книги тоже можно читать не всякие. Правда, с первого курса меня перестали тщательно обыскивать, чтобы узнать, не протащила ли под одеждой недостойную книгу. Думаю, что прислуга — никто кроме неё в мою комнату входить не должен — всё равно сообщает, что у меня там, на полках.

В сущности, не очень много. В основном, записки натуралистов, всякие поучающие романы, самым новым из которых лет триста. Несколько томиков стихов. Дневников я не веду — то есть, здесь не веду. В жилом корпусе Университета, в моих апартаментах, за сигнализацией и толстыми стенами я ещё могу рискнуть вести дневники. И даже вела, наивная, некоторое время.

«Я помогу тебе, Светлая…»

Поможешь?

Почитала про подводный мир — любимый том из всего собрания сочинений Канри-Та, неутомимого, всё ещё живого и бодрого в свои девяносто лет путешественника. Мечтала уговорить его брать меня с собой в плавания. Сколько мне тогда было? Семь лет.

Но изящный слог Канри не достигал сознания. Запоздало пришла усталость. Кончилось нервное напряжение, схлынуло с не появившимися слезами. А призрак — он тоже померещился? Обожжённые холодом ладони — тоже? Я посмотрела на ладони. Через день-два частично сойдёт кожа, как меня предупредили. Впрочем, руки-то всё равно в перчатках.

Легла поверх покрывала, не раздеваясь. Выключила свет, повернулась на правый бок, закрыла глаза.

Оглушительно стучало моё собственное сердце.

Слабый, слабый скрип. Да нет, не может быть — ничто здесь не скрипит. В комнатах можно передвигаться бесшумно. Вот в коридорах — там да, есть там чему скрипеть и потрескивать под ногами. Всё те же традиции строить дома так, чтобы ко входу в комнату нельзя было подобраться незаметно.

Я поняла, что рядом кто-то есть. Здесь, в спальне… или в библиотеке? Совсем близко. Движется, невидимый для глаза, оставляя в пространстве слабую рябь. Подойдёт, чтобы наклониться надо мной и…

Я рывком села, ощущая озноб. Протянула руку, велела свету включиться.

Ничего не произошло. Что случилось?! Выключатель никогда не ломался!

Со страху я едва не закричала. Бросилась в сторону стены, к механическому выключателю. Стукнулась обо что-то лбом — искры из глаз. Всё, дотянулась.

Свет зажёгся не сразу. Сплю, подумала я, глядя, как переливается внутри плафонов разреженное жёлтое пламя.

И нечем обороняться. Как говорил наставник по военному делу, единственное оружие — писк. Ну, тут он меня недооценивает.

Свет зажёгся в полную силу.

Я обошла все свои комнаты. Не поленилась заглянуть в ванную, в каждый из шкафов. Да, жаль, что нет настоящего оружия. Правда, вот этот канделябр вполне подойдёт…

Минут через пять я перестала приседать от каждого шороха и звука из-за стен и вернулась к кровати. Поглядела на книгу и вздохнула. Не сегодня.

В конце концов, переоделась ко сну — спать, так хоть с удобствами. Включила ночник и долго листала взятую наугад книгу, лёжа на боку. Верное средство, меня усыпляет безотказно.

Тени возникли за окном. Рослые, на две головы выше Майтенаринн. Покачали безликими головами и прошли прямо сквозь окно. Не тревожа сигнализацию, не издавая ни звука. Принося с собой холод и ужас неизвестного.

Майтенаринн вскочила, едва не запутавшись в роскошном ночном одеянии, кинулась к двери. Заперто. Попыталась крикнуть — звук не слетал с замёрзших губ. Пробовала колотить кулаками в дверь, в стены — руки бессильно опускались. Не было сил повернуться. Только ждать. Время растягивалось в ожидании того, как ледяная рука опустится на голову…

…Майтенаринн уселась в постели. Ночник усердно поддерживал крохотное озерцо света прямо перед ней. Книга каким-то чудом переползла к противоположному концу кровати.

Девушка оглянулась. Никого. Точно, ей не по себе — озноб и, скорее всего, температура. Нервы. Да, ещё бы.

Лекарств у неё здесь нет. Как и спиртного. Придётся вызвать Миан (и отчитываться утром перед тётушкой, конечно), потому что само по себе всё это может не пройти. Едва передвигая ноги, Майтенаринн дошла до двери и, помедлив, прикоснулась ладонью к сенсору.

— Да, Светлая? — тут же отозвалась служанка. Она когда-нибудь спит?

— Меня… знобит, — с трудом выговорила девушка. — Тётушку можно не будить, мне нужно… успокоиться.