Макамы - ал-Хамадани Бади аз-Заман. Страница 14

СЛЕПЦОВСКАЯ МАКАМА

(шестнадцатая)

Р ассказывал нам Иса ибн Хишам. Он сказал:

Ездил я по городам Ахваза, стараясь побольше улавливать слов красивых и пополнять запас выражений красноречивых. В каком-то городе на одной из площадей я увидел толпу людей, собравшихся вокруг некоего человека. Они к чему-то прислушивались; я подошел и увидел, что этот человек ударяет палкой о землю, и из мерных ударов получается музыка. Мне захотелось эту мелодию уловить, а быть может, и редкостных слов раздобыть, и я врезался в толпу — одного оттолкнул, другого отпихнул, добрался наконец до музыканта и вижу: коротышка, толстяк, на жука похожий, совсем слепой, в грубой одежде шерстяной, вертится, как шальной. Бурнус на нем длинный, с чужого плеча, а палка увешана колокольчиками, и когда он ею о землю стучит — мелодия нежная звучит. Сам же он в такт стихи распевает, грудь свою надрывает:

Г оворит Иса ибн Хишам:

Клянусь Богом, сердце мое смягчилось и глаза мои утонули в слезах. Я дал ему золотую монету — динар, который был у меня в кошельке. И он тут же сказал:

Пусть щедро Бог того наградит, кто красавца одинокого подкрепит — с братом соединит.

Люди дали ему кто сколько мог, и он ушел от них, а я последовал за ним, уверенный, что он только притворяется слепым — уж слишком быстро он распознал динар, который я ему дал. Когда мы остались одни, я схватил его за руку и сказал:

— Тайну свою мне открой, а не то выдам тебя с головой.

Он тут же раскрыл глаза — здоровые, как пара крепких миндальных зернышек, а я сдернул покрывало с его лица — и вот, клянусь Богом, это был наш шейх Абу-л-Фатх Александриец! Я воскликнул:

— Ты Абу-л-Фатх?

Он ответил:

БУХАРСКАЯ МАКАМА

(семнадцатая)

Р ассказывал нам Иса ибн Хишам. Он сказал:

Однажды в Бухаре я пришел в соборную мечеть вместе с друзьями — мы были словно звезды Плеяд, нанизанные на одну нить. Когда мечеть наполнилась народом, к нам подошел какой-то человек, одетый в рубище, пустой котомкой он плечи свои прикрыл, мальчишку голого за собою тащил. По виду он бедами был изможден, холодом удручен; от стужи и дрожи не имел он защиты, кроме собственной кожи. Остановившись перед нами, он сказал:

— Пусть на этого мальчика взглянет тот, кто блага от Бога ждет! Пусть его нищету пожалеет, кто за своих детей болеет. О вы, счастливой долей согретые, в золотые платья одетые! Владельцы роскошных домов и высоких дворцов! Может судьба против вас обернуться, да и наследники всегда найдутся. Спешите творить добро, пока вы в силах, пока судьба вас горем не поразила! Богом клянусь, бывало, угощались и мы на пирах, гарцевали на лучших скакунах, расхаживали в парче и в шелках, по цветущим садам гуляли, на подушках вечером возлежали. Но коварный рок пошел против нас войной и свои щит повернул к нам наружною стороной. Взамен скакунов появились клячи у нас колченогие, взамен шелков — лохмотья убогие. И так продолжалось, пока я не дошел до того состояния и того одеяния, какое вы видите. Мы сосём иссохшую грудь судьбы и едем верхом на черной спине нужды, протягиваем руки должника — как противна заимодавцу эта рука! Найдется ли человек благородный, кто рассеет потемки этих несчастий и зазубрит клинок этих злобных напастей?

Затем он сел на возвышение и сказал ребенку:

— Скажи теперь ты о себе и своих делах!

Мальчик откликнулся:

— Что я могу сказать? От слов, которые люди слышали, замерзло бы море и скала раскололась бы в горе. Сердце, которое не обожжено тем, что уже сказано, — сырое мясо. О люди, вы нынче узнали то, чего до сих пор не слыхали. Кто за своих детей боится, пусть руки заставит расщедриться — ведь завтра и с вами может такое случиться. Поддержите меня — я вас поддержу, одарите меня — я вам угожу.

Г оворит Иса ибн Хишам:

У меня с собой не было денег — единственным спутником моим был перстень, который я и надел мальчику на мизинец, а он тут же стал описывать этот перстень в стихах:

Все дали просящему сколько у них было с собой, и он пошел прочь, громко восхваляя нас, а я последовал за ним. Наконец уединение позволило ему открыть лицо — и оказалось, что это, клянусь Богом, наш шейх Абу-л-Фатх Александриец, а этот газеленок — его отпрыск. Тогда я спросил его: