Флорентийский монстр - Престон Дуглас. Страница 12

Преступление было совершено ровно четырнадцать лет назад.

Глава 7

Благодаря счастливой бюрократической небрежности гильзы, подобранные на месте преступления, которые давно полагалось бы выбросить за давностью лет, остались лежать в нейлоновом мешочке в пыльной папке досье.

На кромке каждого капсюля имелась неповторимая метка оружия Монстра.

Следователи жадно набросились на давно закрытое старое дело. И были жестоко разочарованы. В 1968 году виновный был найден. Это было дело типа «застал и застрелил». Виновный признался и был осужден за двойное убийство, но он никак не мог оказаться Монстром, поскольку во время первого убийства еще сидел в тюрьме, а с момента освобождения находился в учреждении для недавно освобожденных под бдительным присмотром монахинь и был так слаб, что едва мог ходить. Он никоим образом не способен был совершить ни одного из преступлений Монстра. И признание его не было ложным: в нем содержалось точное и подробное описание двойного убийства — подробности, которые могли быть известны только тому, кто присутствовал на месте преступления.

На первый взгляд, убийство 1968 года казалось простым, жалким и даже банальным. Замужняя женщина, Барбара Лоччи, вступила в связь с каменщиком-сицилийцем. Однажды ночью, съездив в кино, они остановились на тихой дорожке, чтобы заняться сексом. Ревнивый муж застал их в разгар действа и застрелил. Муж, иммигрант с острова Сардиния по имени Стефано Меле, был схвачен через несколько часов. Когда парафиновый тест показал, что он недавно стрелял из огнестрельного оружия, он сломался и признал, что в припадке ревности убил жену и ее любовника. Ему смягчили наказание, дав всего четырнадцать лет, по причине «психической неустойчивости».

Дело закрыто.

Пистолет, из которого стреляли, так и не был обнаружен. Меле тогда заявил, что выбросил его в ирригационную канаву. Но канаву, как и весь участок вокруг, в ночь преступления тщательно обыскали, а пистолета не нашли. В то время никого особенно не заботило пропавшее оружие.

Следователи побывали в заведении под Вероной, где проживал Меле. Они подвергли его безжалостному допросу. Они в особенности хотели знать, что он сделал с пистолетом после убийства. Но в ответах Меле не было смысла: он стал полоумным. Он постоянно сам себе противоречил, создавая впечатление, будто он что-то скрывает, держался напряженно и настороженно. Если он и скрывал какую-то тайну, то цеплялся за нее так крепко, что, казалось, унесет ее с собой в могилу.

Стефано Меле проживал в уродливом белом здании на плоской равнине у реки Адидже, в окрестностях романтического городка Верона. Он жил там с другими бывшими заключенными, выплатившими свой долг обществу, которым теперь некуда было деваться. У них не было ни семьи, ни надежды найти достойную работу. Священник, надзиравший за этим богоугодным заведением, неожиданно для себя обнаружил, что ко множеству других неотложных забот добавилась еще одна: защищать беспомощного сарда от стаи алчных журналистов. Каждый честолюбивый итальянский журналист жаждал получить интервью с Меле — священник с не меньшей решимостью отбивал их натиск.

Отделаться от Специ, «монстролога» из «Ла Нацьоне», оказалось не так легко. Он прибыл с кинодокументалистом под предлогом, что хочет сделать фильм о добрых делах приюта для бывших заключенных. После лестного для священника интервью, задав для вида еще несколько вопросов другим обитателям приюта, он наконец встретился лицом к лицу со Стефаном Меле.

Первый взгляд обескураживал: еще не старый сард расхаживал по комнате крошечными нервными шажками на прямых ногах, и казалось, он вот-вот опрокинется. Чтобы подвинуть стул, ему требовалось почти сверхъестествённое усилие. Невыразительная улыбка, застывшая на его лице, обнажала кладбище гнилых зубов. Он мало напоминал бездушного убийцу, который пятнадцать лет назад умело и хладнокровно умертвил двух человек.

Интервью поначалу шло туго. Меле был насторожен и полон подозрений. Но мало-помалу он оттаял и стал спокойнее относиться к двум «киношникам», радуясь, что нашел наконец сочувственных слушателей, перед которыми можно откровенно выговориться. Он даже пригласил их в свою комнату, где показал старые фотографии своей «хозяйки» (как он называл убитую им жену Барбару) и их сына, Наталино.

Но едва Специ коснулся истории давнего преступления, ответы Меле стали уклончивыми. Он подолгу бормотал что-то невнятное, как будто выговаривал все, что приходило в голову. Дело казалось безнадежным.

Под конец он сказал странную фразу:

— Им надо бы найти тот пистолет, не то будут еще убийства… Они будут убивать дальше. Они будут убивать…

Перед уходом Специ Меле вручил ему подарок — почтовую открытку с изображением дома с балконом, под которым, как рассказывали в Вероне, Ромео открылся в любви к Джульетте.

— Возьмите, — сказал Меле, — я «парный человек», а эта пара — самая знаменитая в мире.

«Они будут убивать…» Только на улице до Специ дошла странность употребленного Меле множественного числа. Меле повторял «они», словно речь шла не об одном Монстре. Почему он мог решить, что их несколько? Это наводило на мысль, что он не один участвовал в убийстве жены и ее любовника. У него были сообщники. Очевидно, Меле полагал, что эти сообщники продолжают убивать пары любовников.

Тогда Специ осознал тот факт, который уже был известен полиции: преступление 1968 года не было убийством из ревности. Это было групповое убийство, клановое убийство. Меле был не один на месте преступления, у него были сообщники.

Не мог ли кто-то из этих сообщников стать Флорентийским Монстром?

Полиция начала поиски тех, кто мог оказаться рядом с Меле в ту роковую ночь. Эта стадия расследования заставила их углубиться в историю странного и жестокого сардинского клана, к которому принадлежал Меле. Появилось выражение «Pista Sarda» — сардинский след.

Глава 8

Расследование сардинского следа осветило любопытный и почти забытый эпизод итальянской истории — массовую эмиграцию с острова Сардиния на материк в шестидесятых годах двадцатого века. Многие из тех иммигрантов осели в Тоскане, навсегда изменив характер провинции.

Перенестись в Италию начала шестидесятых означает совершить путешествие не на сорок пять лет назад, а дальше и глубже во времени. Италия тогда была другой страной, миром, теперь окончательно исчезнувшим.

Единое государство, созданное в 1871 году, было составлено из различных княжеств и феодов: древние земли на скорую руку подшили в единую нацию. Население говорило на шестистах языках и диалектах. Когда итальянский народ избрал диалект Флоренции «государственным языком», на нем в действительности могли говорить всего два процента итальянцев. (Флоренцию предпочли Риму и Неаполю, потому что ее язык был языком Данте.) Еще в шестидесятых меньше половины граждан владели стандартным итальянским. Страна была бедной и изолированной, еще не оправилась от тяжелого ущерба, нанесенного Второй мировой войной, страдала от голода и малярии. Немногие из итальянцев жили в домах с водопроводом и электричеством, владели машинами. Чудо промышленного и экономического возрождения современной Италии только начиналось.

В 1960-х наиболее отсталой областью Италии были голые, выжженные солнцем горы в глубине острова Сардиния.

Той Сардинии далеко было до Коста Смеральда, ее гаваней и яхт-клубов, до богатых арабов на лужайках для гольфа и приморских вилл за миллионы долларов. На острове существовала изолированная культура, отвернувшаяся от моря. Сарды испокон веков боялись моря, потому что оно веками приносило им лишь смерть, грабителей и насильников. «Кто пришел с моря, ограбит», — гласила древняя сардская поговорка. С моря подходили корабли из Пизы, украшенные христианским крестом, чтобы вырубить сардинские леса для верфей. С моря появлялись черные фелуки арабских пиратов, похищавших женщин и детей. А много веков назад — так говорила легенда — с моря пришла гигантская волна цунами, смывшая прибрежные селения и навсегда загнавшая островитян в горы.