Студия пыток - Уэлш Лиза. Страница 5

Женщина на кухне, в войлочных тапочках, трогает пальцами клитор. Позади нее, у стены – длинная щетка.

Снова Маккиндлесс, лицо раскраснелось от выпивки и удовольствия. В этот раз композиция попроще. Маккиндлесс с напарником – словно голые часовые, между которыми полулежит, откинувшись на спинку дивана, голая женщина, ее сцепленные руки подняты над головой, как у Анны Павловой. Маккиндлесс поддерживает ее, обхватив тонкую талию и положив другую руку ей на бедро. Ниже на снимке обнимается другая пара. Женщина, отклонившись, что-то говорит кому-то за кадром – что-то пьяное, непристойное и смешное. Тот, к кому она обращается, – явно не фотограф, потому что смотрит она мимо объектива. На обоих мужчинах лихие фески. Все смеются.

Когда-то давно эти люди двигались, говорили и смеялись. Фотограф нажал на кнопку, и они попали в кадр. Вечно молодые, веселые и развратные. Что она им сказала, эта женщина на снимке? Я чувствовал, как от нее исходит энергия. Может, как только щелкнула камера, она вскочила на ноги и… не будь я пьян, я бы представил себе, как она двигается. Вот вышла бы из кадра и прошлась по комнате, повернулась ко мне и…

Внизу кто-то был. Не шум, но легкое изменение воздуха, может, сквозняк из открытой двери – и я понял, что в комнате внизу кто-то есть.

Я вложил фотографии в конверт и убрал его во внутренний карман. Бутылку я уже почти прикончил. Для отваги сделал еще глоток и пошел к выходу.

– Эй?

Мне самому показалось, что голос дрожит. Внизу кто-то сделал три шага к двери и осторожно прикрыл ее за собой. Шаги на ступеньках стихли, хлопнула входная дверь. Неужели ее оставили открытой, когда команда закончила работу? Боже, мы получили самый большой заказ в году, и его унесли у нас из-под носа! Что, если старуха уже лежит мертвая в своей кровати, ее прикончил какой-нибудь псих, которого мы сами приманили незапертой дверью? Я рванул вниз по лестнице, забыв про осторожность и уже не боясь высоты.

Внизу все было точно так, как я оставил. Стулья аккуратно придвинуты к стене, в коридоре все двери закрыты. Я обошел весь первый этаж где мы собрали лучшие вещи. Похоже, ничего не тронули. Наконец, я проверил входную дверь. Заперта. У того, кто пробрался сюда посреди ночи, есть ключи. Я вернулся, закрыл чердак, поднял лестницу и вышел.

3. Прогулка в парке

На улице я посмотрел на часы. Без четверти три. Сначала я раздумывал, не сходить ли в бильярдную – выпить еще немного и поговорить с кем-нибудь, – но вместо этого повернулся к Хиндланду спиной и пошел к Уэст-Энду. Дождь еле накрапывал, почти моросил. Асфальт блестел от дождя и отражал оранжевый свет фонарей. Я без остановки брел вперед, пока постепенно, шаг за шагом, не оставил за спиной напыщенную респектабельность Хиндланда. Мне захотелось изгнать злых духов. У «Теннентс-Бара» в воздухе висела тяжелая вонь плохого пива. Уже три часа как бар закрыли, а запах не выветрился. В окнах горел свет, работники наводили порядок. Я вполне мог остановиться, постучать, и мне разрешили бы посидеть у них чуть-чуть перед тем, как пойти домой спать, но мне сейчас не хотелось ни выпивки, ни сна. Я перешел на Байрз-роуд. Там даже в это время суток царила суета. Рядом, наклонив голову, держа руки в карманах, шатался какой-то пьянчуга, пытаясь найти дорогу домой. Казалось, он прислушивается к своей нетрезвой интуиции.

– Пшел прочь, старый блядун, – пробормотал он мне вслед.

Я поднял воротник и зашагал дальше, вверх по аллее к башням университета, подсветка которых отражалась в небе, затмевая звезды. Суета на улице потихоньку стихала, я спустился до Гилморхилл-Кросс, потом повернул на Келвин-уэй – аллею мечты.

Келвин-уэй с обеих сторон окружена университетским лесопарком. По одной стороне тянется ряд старых, нависающих над фонарями лип. Их корни узловатыми щупальцами пробираются под асфальтом к лужам и трещинам. В ту ночь вершины деревьев мягко подрагивали под дождем, напоминая силуэты Артура Рэкэма, [5]а ветви, цепляясь друг за друга, отбрасывали сумасшедшие тени. Даже после того, как здесь убили какого-то парня, ошибочно приняв его за педика, никто не позаботился лучше осветить улицу. Полоска висячих ламп, болтаясь на ветру вдоль дороги, только подстегивала сделать что-то нехорошее.

Со мной поравнялась «БМВ» с пригашенными фарами. Водитель медленно повернулся и посмотрел на меня, но я не почувствовал его взгляда. Видно, не ходячего мертвеца он искал. Обогнав меня, машина остановилась. Из-за дерева вышла стройная фигура и села в машину.

Если тебе захотелось чего-нибудь покруче, ты переборол страх и притупил сознание, сюда прийти стоит.

– Развлечься хотите?

Дорожная мантра. К дереву прислонился мальчик. Сколько ему? Четырнадцать? Шестнадцать? Одет в привычную униформу – мешковатый спортивный костюм: белая кепка, белая футболка, голубые джинсы в обтяжку. Привидение. Серолицый призрак. Избрал кратчайший путь в путешествии, которое совершаем все мы. Голова его опустилась, потом он медленно поднял ее, словно она слишком тяжелая, а он не справляется с гравитацией. Расслабленный и сонный. Поймал мой взгляд.

– Нечем заняться, мистер?

– Нет, сынок, не сегодня.

Он отступил назад к своему посту, безразлично, словно уже забыл про меня. Торчки и шлюхи привыкли ждать. Я перешел через дорогу и проскользнул в парк. Скоро рассвет, чернота стала понемногу сереть. Я перешел Келвин по горбатому мосту. Дождь усилился, зашумел громче реки. Черт возьми, я сейчас промокну. Господи, от какой безнадеги можно оказаться сейчас в таком месте? Мне этого не надо, потому что у меня самого надежды нет. Я взял курс вправо и завернул за фонтан. Его поставили тут в честь человека, который принес в Глазго свежую воду из озера Лох-Катрин. Сейчас фонтан стоял сухой и заброшенный. Дождевые капли, рисуя абстрактные татуировки на пыли, собрались в его желобе, а скульптура и эмалевая табличка были сплошь покрыты граффити. Я изучил самые свежие надписи. Бог – голубой. Принимаются кредитные карточки СЕКС. Николсон горбатит макак.«Что ж, Николсон, – подумал я, – бывает. Выбор есть не всегда, а порой макака даже лучше».

Я отвернулся от фонтана, обошел детскую площадку и спустился к пруду. К берегу прибился мусор, обрывки дня: одноразовые пакеты, тетрапаки из-под сока и, конечно, немало презервативов. Всюду ощущался какой-то упадок. На тонких ивовых ветвях над водой голуби устроились на ночлег – защищаясь от дождя, встопорщили серые ободранные перья. Как крысята с крыльями.

Какая-то фигура в светлом пиджаке, ярко выделявшемся в серых предрассветных тенях, вышла из полумрака деревьев и пошла впереди меня по пустой тропинке. «Хороший парень, – сказал я себе, – носит светлое ночью». Он шел к военному мемориалу. Каменный мужчина в шотландском килте стоит над списками погибших ребят, глядя мимо вас, вдаль – на мир без войн. Моя жертва слегка повернула голову, чтобы убедиться, что я иду следом, и я сразу понял, что мы неплохо проведем время. Он вел меня вверх по тропинке, к скамейке, притаившейся в тени густого дерева. Глаза привыкли к темноте. Когда он повернулся, я увидел хорошо сложенного мужчину лет тридцати, но не различил черт его лица. Не позволяй ему говорить, сказал я себе, когда поймал его взгляд. Его правая рука была в кармане, и мне показалось, что я заметил эрекцию. Я уже стоял так близко, что уловил его дыхание – слабый запах пива. Я хотел дотронуться до него, но он сильно ухватил меня за руку:

– У тебя есть то, что мне нужно.

Эти слова прозвучали, как угроза. Я напрягся и сжал свободную руку в кулак. Но в следующую минуту он уже опустился на колени, совершая привычный ритуал.