Время скорпионов - D. O. A. "Dead on arrival". Страница 19

Переодевшись, Камель направился на линию «Н» и потоптался там, выбирая иллюстрированные журналы. Затем он вышел под часами из здания вокзала на улицу Лион, пересек бульвар Дидро и заглянул в бар. Устроившись возле окна, он некоторое время читал и наблюдал за окружающими.

Через час, совершенно успокоившись, Камель вышел из кафе, спустился в подземку и нашел станцию скоростного метро. Первый поезд он пропустил, чтобы рассмотреть оставшихся на перроне людей, а затем, словно заблудившийся рассеянный турист, в последний момент вскочил в следующий состав.

Линкс резко сдернул рюкзак, как делают, когда хотят освободиться от слишком давящего на плечи груза. Присев на скамью, он стал разглядывать толпы прогуливающихся по Елисейским Полям иностранцев. В этом море невыразительных лиц, казалось, не мелькнуло ни одной улыбки. Ни одного призыва к общению. Уши заполняла томная, властная музыка, защищающая его от звуков внешнего мира. В этой безмолвной суете движения людей казались замедленными.

Было тепло, Линкс вспотел, футболка прилипла к телу. Он почти не отличался от этих туристов. Только вот он не шел неизвестно куда и не был отпускником, безмятежным, зависящим от случая, неуправляемым. Он изучал свои три группы безопасности, обследовал телефонные кабинки с аппаратами, работающими за деньги и по карточкам, интернет-кафе, лазейки, точки отрыва, узкие проходы. Тупики.

Он знал их наизусть.

Одно время этот отрыв от нормальной жизни ему нравился. Анатомировать неразумные толпы, знать то, что неведомо другим, иметь отношение к реальности, скрытой от обычного человека, вечной побочной жертвы тайной войны, постоянной и жестокой. Все это представлялось ему очень возбуждающим. Он поверил в миф о касте повелителей, забавно. Удобная отговорка.

Грубая ложь.

Линкс всегда искал что-то другое. Поиски позволяли ему не принимать эту ложь, не утонуть в одолевающих его сомнениях и вопросах. Он был не в состоянии довести до конца это копание в себе — не решался, да и боялся. Но этот страх генерировал и другие тревоги. Поддаться им означало для него предать себя. Существует ли более страшное предательство, чем предательство самого себя?

Возле Линкса уселись две девушки с каким-то темным, стекающим по пальцам мороженым. Они еле умещались в своих шортах, вываливались из рубашонок. Плоть. Похабная. Раздутая. Жирная. Жертвоприношение. Животные. Бойня. Он бы никогда не смог вернуться в это стадо.

Он выпрямился, словно бросая вызов перегретому воздуху и солнцу. Прежде чем подняться, он еще глубже затолкал наушники своего плеера в уши, поправил на плечах лямки черного рюкзака, словно груженного килограммами железных гирь. Тоннами призраков. После чего мягкой, кошачьей, отработанной походкой пересек Елисейские Поля и направился к реке. Забвение — спутник усталости и скорби. Три часа до Баларда и назад. Пять часов, а потом ночь. Десять часов до того, как уснуть и утонуть в освобождающем сне без сновидений. Или в кошмарах. Все лучше, чем эта неизвестность: кто я, кем буду?

31.08.2001

В конце дня генерал де Стабрат покинул Министерство обороны, воспользовавшись потайным ходом, ведущим через двор частного дома. Он был одет в бежевый костюм, что не скрывало его немного жестковатой выправки, выработанной двадцатью шестью годами военного опыта и культуры. Он был обрит почти наголо и сед. С возрастом лицо его высохло, а черты заострились. «Скелет» во всей красе, истинный выпускник военного училища Сен-Сир — из тех, что так любят французскую армию, — прошедший весь набор престижных должностей, чтобы оказаться наконец в аналитическом подотделе Управления военной разведки.

Несколько лет назад генералу достаточно было бы пересечь площадь, чтобы пройти за ограду Пале-Бурбон и присоединиться к некоему собранию, на котором он должен присутствовать. Но времена изменились. Так что он свернул налево и пошел по улице Бургонь по направлению к улочке Шаналей. Там располагалась неофициальная штаб-квартира одного депутата-республиканца, не желающего привлекать лишнего внимания к событиям сегодняшнего вечера. Стабрат не собирался светиться там, однако чрезвычайная настойчивость старого друга, ненадолго приехавшего в Париж, убедила его прийти.

Под предлогом знаменитых «Месопотамских слияний» франко-иракский кружок устраивал свое полугодичное заседание. Официально Ирак не пользовался популярностью у французских властей. Со временем такого типа собрания стали редкостью, либо их маскировали под фальшивыми названиями. Депутаты все реже показывались там или посылали вместо себя атташе; иракских сановников заменяли их секретари или референты, представителей общественности — как правило, низшие чины. Но, несмотря на это видимое охлаждение, отношения продолжались, хотя и более тайные.

Прибыв в переоборудованную под офис большую квартиру, Стабрат не мог скрыть своего удивления при виде такого количества народу. Он попросил официанта принести ему стакан газированной воды. Поискав взглядом того, с кем собирался встретиться, он заметил его возле камина, рядом с бронзовой копией скульптуры мастерской Барбедьена. [72]Тот был увлечен беседой с журналистом, известным своим любезным обхождением. Дело есть дело.

С последней их встречи Ийяд аль-Иллауи располнел; казалось, костюм ему тесен. Он тоже был в генеральском чине. Эти офицеры, входящие в свиту представителей своих стран в области различных коммерческих и стратегических переговоров, познакомились давно. Они уважали друг друга, несмотря на трагический эпизод — конфликт 1991 года [73]— и его последствия. Политическое дело, имеющее мало отношения к взаимоуважению и братству военных людей. Очевидно, иракец не знал, что француз теперь работает в разведывательной службе. Каждый имеет право на свои тайны.

— Пьер, дружище… — Журналист удалился, и аль-Иллауи подошел к Стабрату. — Как я рад, что ты смог прийти. — Он свободно владел французским языком и говорил низким раскатистым голосом. — Как дела? — Не дожидаясь ответа, аль-Иллауи потащил коллегу в сторонку, на выходящую на крыши квартала террасу. — Ведь это у тебя надо спрашивать, не так ли? Я счастлив отметить, что твои обязанности всегда позволяют тебе прийти к нам и расслабиться.

Иракец с улыбкой погладил себя по животу:

— Привилегия, от которой я не откажусь ни за что на свете. — Внезапно он посерьезнел и заговорил совсем тихо. — У нас дела не так уж хороши, друг мой. Эмбарго… — Аль-Иллауи опустил глаза. — Ты ведь знаешь, это всегда затрагивает обывателя. Мы…

В глазах генерала Стабрата ничего не отразилось. Дурной тон. Его коллега продолжал обогащаться независимо от международных санкций, в той же степени, что и другие сановники его страны. Впрочем, не они одни.

— Раис при последнем издыхании, он потерпел полный крах. Его рука уже не так крепка, как прежде, и протесты слышатся со всех сторон.

— Времена меняются, правители уходят. Это в порядке вещей. Судьба…

— Верно, ты прав. Даже если судьбе заметно помогают определенные иностранные силы, старающиеся спровоцировать изменения в верхушке моей страны. Все поводы хороши, чтобы свергнуть режим и присвоить наши богатства.

— Я думаю, ты подготовился к такой возможности.

Иракец покачал головой и, прежде чем ответить, несколько секунд молчал, не спуская глаз со Стабрата.

— Я здесь не по личным делам, Пьер. Речь идет о нашей дружбе. Я рискую, разговаривая с тобой.

— Да ладно, уж не хочешь ли ты напугать меня? — Французский генерал попытался рассмеяться, чтобы смягчить свои слова и скрыть вполне реальное беспокойство.

— Боюсь, очень скоро мы не сможем контролировать то, что у нас происходит.

— Что ты имеешь в виду?

— В последнее время наш президент смотрит сквозь пальцы на многие несообразности. И нас иногда просит отвернуться. То, что я собираюсь тебе сказать, возможно, погубит меня.