Черный ястреб - Борн Джоанна. Страница 36

Жюстина стянула с него куртку. Расстегнула жилет. Чувства и мысли Хоукера заполнились шелестом персикового шелка и бархатом ее волос. Все в Жюстине было плавным и тягучим, точно прозрачные воды ручья.

Хоукер позволил бы ей прикоснуться к своим ноющим ребрам только ради удовольствия ощущать ее руки на своей коже. Но Жюстина не причинила ему боли. Она действовала быстро и осторожно, стаскивая с Хоукера рубашку.

Рубашка полетела на пол следом за курткой и жилетом. Жюстина легонько пробежалась пальцами по груди Хоукера, едва коснувшись его ребер.

— Ты выглядишь так, словно лежал на дороге и по тебе прошла целая армия. У тебя много синяков. И все они ужасны.

— А ты в отличие от меня светишься, словно солнце в летний день. Изысканная, точно…

— Сядь на кровать, — перебила Хоукера Жюстина. — И замолчи. Я не хочу, чтобы ты свалился на иол лицом вниз и усложнил мою задачу. И ради чего ты довел себя до подобного состояния?..

Боль запульсировала в боку Хоукера, когда он опустился па кровать. Льняные простыни и легкое одеяло. Все просто и аккуратно. И все говорит о том, что здесь живет она. Сова.

Хоукер глубоко вздохнул.

— Это было долгое путешествие.

— Стало быть, ты упал с лошади от усталости. Ну никакого с тобой сладу. — Жюстина легонько коснулась плеч молодого человека. — Если тебе так хочется убить себя, так попроси о помощи меня. Я заслужу огромную похвалу от своего начальства, если разделаюсь с тобой. Ты ничего не сломал? Сегодня у нас гостит хирург, и он еще не совсем пьян. Я могу привести его.

— В человеческом теле сто шесть костей и ни одна из них не сломана. Удивительно, не правда ли? — Кто же сказал ему, сколько именно у человека костей? Наверное, Дойл. Или Пакс. У них в головах всегда хранилось море совершенно ненужной информации.

Грудь Жюстины — маленькая, совершенная, словно созданная специально для поцелуев, — вздымалась и опускалась всего в шести дюймах от его губ. Хоукеру хотелось начать отсюда, а потом проложить дорогу из поцелуев по всему телу. Ему хотелось положить голову ей на грудь и заснуть.

Должно быть, он действительно закрыл глаза. А когда он их открыл. Жюстина была уже у его ног и стягивала сапог. При виде того, как она стоит на коленях меж его ног с невероятно аппетитными шелковистыми волосами, рассыпавшимися по плечам… Ни в одном языке мира не нашлось бы слов, чтобы описать состояние Хоукера.

Он с трудом шевелился, но мгновенно испытал возбуждение. Он устал так, что даже говорить не мог, но усталость никак не сказалась на его плоти, восставшей под тканью штанов и указывающей на Жюстину, точно стрелка компаса на север. Существовавшая между ними связь была такой же естественной, как дыхание.

Хоукер не пытался дотронуться до Жюстины, просто смотрел. В этом-то и состояла прелесть мужского начала. Созерцание само по себе являлось наградой. В душе Хоукера проснулся чувственный голод, и по телу тотчас же разлилось тепло и умиротворение.

— Не так уж сильно ты устал, — сухо заметила Сова, осторожно стягивающая с ноги Хоукера второй сапог. — И ты собираешься воспользоваться этой своей полной сил частью тела, не так ли?

Хоукер рассмеялся. Только Жюстина могла заставить его смеяться.

— Я подлый человек. Я не принадлежу ни одной женщине, а уж тебе и подавно. Но я все равно хочу тебя.

— Понятно. Я глубоко польщена. — Когда Жюстина встала, шелк невероятно аппетитного цвета персика заструился по ее бедрам. — Ты сегодня испытываешь боль разного свойства, не так ли? Принесу тебе бренди.

Жюстина держала бутылку с бренди на полке рядом с книгами. И пил его только Хоукер, разумеется. Он никогда не говорил ей, что предпочитает джин. Хоукер мог признаться в убийстве австрийского офицера, но никогда не поведал бы Жюстине, что пьет джин, потому что этот напиток ему нравится больше других. Ведь она наверняка подумает о нем хуже.

— Этот бренди изготовлен на моей родине из остатков урожая винограда. Очень крепкий напиток. — На губах Жюстины возникла одна из ее мимолетных улыбок, и она отвернулась, чтобы найти стакан.

Хоукер с удовольствием наблюдал за ее движениями. Узкие ступни то и дело мелькали в вырезе пеньюара, неслышно ступая по полу. Пальцы Жюстины были нежными и розовыми, точно ягоды малины. Однажды, когда ему не будет так больно, Хоукер расцелует каждый ее пальчик. Жюстина начнет вздрагивать, когда он сделает это. Хоукеру нравилось видеть, как она вздрагивает.

— Я расцелую ваши руки и ноги, gnadige Fraulein [12].

— Как мило. Когда ты говоришь по-немецки, акцента почти не слышно. Вот. Это хрустальный бокал, который ты подарил мне в Вене. Я в него просто влюбилась и привезла с собой домой. — Жюстина протянула бокал и подождала, пока Хоукер крепко обхватит его руками. — Скажи, ради чего ты измучил себя и нескольких лошадей? Ведь не для того, чтобы увидеться со мной?

— О, все как обычно. Цивилизации скоро придет конец. Война неотвратима. Небо падает, и нам нужно вновь поднять его на необходимую высоту.

Сначала Хоукер отправился в штаб-квартиру британской разведывательной службы, что располагалась в новом здании на левом берегу Сены. Всего пару часов назад он оставил Паксу копию письма, и Каррадерс уже собирала своих людей.

Лондон дал ему задание известить французов.

В разведывательной службе знали, что у него есть связи во французской тайной полиции. Только вот они и понятия не имели о его связи с Совой.

— Ну и что же «обычное» привело тебя в Париж? — спросила Жюстина.

— Ничего хорошего. Подожди минуту. — Хоукер отхлебнул бренди, который оказался достаточно крепким, чтобы привести его в чувство. — Но одна хорошая новость все же есть. Не могла бы ты подать мне куртку?

Посылка была завернута в носовой платок и спрятана во внутренний карман рядом с ножом. Хоукер попытался защитить ее, когда падал, но она все равно немного помялась. Развязав бечевку, он передал сверток Жюстине.

Она развернула коричневую бумагу, потянула за кончик тонкой голубой ленты, и та упала на пол.

Жюстина открыла крышку и теперь стояла, сжимая коробку кончиками пальцев. Да, путешествие из Лондона стоило того, чтобы увидеть выражение ее лица.

Это могло сравниться с небольшой, но очень приятной суммой чаевых. Не в первый раз он соглашался послужить курьером.

— Каменные кексы — так это называется. В случае с Севи это самое подходящее название. Она шлет тебе свою любовь и вот это письмо. Я скажу, что кексы ужасно тебе понравились, когда она спросит.

— Обязательно скажи, потому что подарок мне действительно понравился. — Жюстина провела пальцем по маленьким бурым кексам и взяла спрятанное в коробке письмо. — Пей бренди. Ты дрожишь.

Она водрузила крышку на место и поставила коробку на стол поверх письма. Она не станет читать его сразу. Прибережет на потом, чтобы оттянуть сладкий момент свидания с сестрой. Хоукер ни капли не сомневался, что Жюстина так и поступит. Он слишком хорошо изучил ее за эти голы.

— Просто устал. — Хоукер сделал еще один глоток. — В последний раз ты угощала меня бренди недалеко от Цюриха.

— Когда ты любезно решил меня предупредить. В тот раз ты тоже выглядел крайне обессиленным.

— Спасаясь от преследователей.

— Просто удивительно, как часто нам удавалось вызвать гнев одних и тех же людей.

— Австрийцев разозлить легко.

— С'est vrai [13]. А теперь расскажи мне, зачем ты приехал из Англии. Что за дело, о котором тебе трудно говорить вслух?

— Все в моей куртке. Я тебе покажу.

Но Сова не отдала куртку Хоукеру. Она собственноручно обшарила карманы. Не будь она француженкой благородного происхождения, да к тому же шпионкой, она могла бы украсить своим присутствием любую банду Лондона.

Хоукер сидел на кровати, смочив остатками бренди рану на губе, которую он прикусил во время падения. Напиток не помог унять дрожь в мышцах и не прояснил сознания.