КГБ в Японии. Шпион, который любил Токио - Преображенский Константин Георгиевич. Страница 3

Впрочем, и ресторанных служащих можно было понять Государство платило им такую мизерную зарплату, чуть более ста рублей, что на нее просто невозможно было содержать семью. Волей-неволей им приходилось уполовинивать порцию любого блюда, а сэкономленными продуктами кормить семью, ибо в магазинах купить было и нечего и не на что.

Японцам же вполне хватало этой уполовиненной порции, но бедные японские желудки не были приспособлены к нашей пище.

Особенно непереносимо для них было подаваемое в наших ресторанах мясо, непременно либо пересоленное, либо слишком жирное, и всегда неизменно жесткое. Почему-то на Западе умеют готовить великолепные бифштексы, источающие нежный розовато-золотистый сок От нашего мяса у японцев начинали болеть животы. И тем не менее ни одна трапеза туристов не обходилась без груды неаппетитных кусков жареного мяса, водружаемого перед японцами на стол.

Это делалось в пропагандистских целях, дабы показать, что никаких затруднений с мясными продуктами в Советской стране нет, хотя в действительности они были и о них вовсю трубила западная пресса и шушукались наши граждане.

В бытность студентом мне тоже довелось выполнять обязанности переводчика и сопровождать японских туристов в поездке по стране. Нас направляли в «Интурист» с целью языковой практики. Это было знаком определенного политическою доверия комсомола, выдававшего соответствующие характеристики и рекомендации, поскольку несанкционированное общение советских людей с иностранцами считалось нежелательным и пресекалось органами КГБ, действовавшими, впрочем, уже не так жестко, как в сталинские годы.

Доставшаяся мне группа состояла сплошь из крупных ученых-экономистов, прибывших в нашу страну по приглашению Академии наук. Проведя в Москве один день, заполненный скучными дискуссиями с советскими коллегами-марксистами, на следующее утро японцы отправились в Ригу.

Разместившись в гостинице, они легли отдыхать, а я пошел обсудить с ресторанным начальством меню предстоящего обеда.

Ко мне вышли мужчина и женщина в черных фирменных костюмах — метрдотель и его помощница — и стали по-русски с легким прибалтийским акцентом высказывать рекомендации. Опыта в этом деле у меня, двадцатилетнего студента, не было вовсе, и я слегка оробел, листая пространное меню.

Видя мое замешательство, оба в один голос сказали:

— В первую очередь рекомендуем жареное мясо под острым соусом. Наше национальное блюдо!..

Пои этом они весело переглянулись — очевидно, это блюдо было самым дорогим в меню. Я же представил себе, как вытянутся лица японцев, если и здесь, на пороге Европы, их настигает все тот же назойливый пропагандистский прием.

— А нет ли у вас чего-нибудь легкого? — с робкой надеждой вопросил я.

— Вы имеете в виду рыбные блюда? Есть, наша балтийская минога! Но ведь это только закуска, — сухо отвечали они.

Само слово «минога» ничего не говорило большинству советских граждан. Они попросту не знали, что это такое. Ведь в общедоступных магазинах этот тончайший прибалтийский деликатес не продавался, а целиком шел в закрытые продовольственные распределители для начальников. Заняв должность заведующего отделом крупного министерства, гражданин получал доступ в ведомственный буфет и право приобрести несколько тушек миноги. Придя домой, он мог с гордостью продемонстрировать их жене и детям Семья, где я родился и вырос, имела доступ к такому буфету, и потому мне с детства был знаком упоительный вкус этой редкой рыбы.

— Прошу вас, подайте нам на обед одной только миноги! Хорошо бы только двойную порцию! — взмолился я, опасаясь, что мне, как часто бывает в нашей стране, откажут.

— Что ж, пожалуйста. — согласились мои собеседники, хотя и недоуменно пожали при этом плечами. Впрочем, заказ, видимо, оказался достаточно дорогим…

Рассаживаясь за столом, японцы радостно загалдели, увидев наконец-то более или менее привычную для них еду. Миноги, аккуратно разрезанные на куски длиною в три-четыре сантиметра, были плотными рядами выложены на двух огромных блюдах. Сверху обильно посыпаны луком, нарезанным тонкими кольцами К миногам каждому полагалось две чашечки — с уксусно-хреновым и горчичным соусом.

С присущей японцам дотошностью мои подопечные чуть ли не в один голос спросили:

— Как называется эта рыба?

— Минога, — ответил я по-русски, японский же эквивалент этого названия мне не был известен. Однако и в русском своем варианте это слово звучало удивительно по-японски, ибо для этого языка характерно чередование согласных и гласных букв. И очень походило на название японского угря — унаги.

— Гак тому и быть, — заключил один из членов делегации. — Минога — родственник унаги!

Казалось бы, пора прекратить дискуссию и приступить к трапезе, но не тут то было! Японцам захотелось узнать поподробнее о таинственной рыбе с таким «японским» названием Пришлось пригласить метрдотеля, и тот рассказал, что минога — вовсе не рыба, а рыбообразное животное, имеющее змеевидное тело длиной в тридцать — сорок сантиметров, лишенное чешуи и обильно покрытое слизью. Минога не имеет костного скелета, желчи и плотных остатков пищи в кишечнике, поэтому при приготовлении ее не потрошат, а лишь удаляют голову, так как в жабрах скапливается ил и песок. Едят ее обычно в жареном виде с соусом. Обитает минога в Балтийском, Баренцевом, Белом и Каспийском морях.

Мы тепло поблагодарили метрдотеля за столь интересную и исчерпывающую информацию и принялись орудовать ножами и вилками. Речи смолкли, и слышались лишь специфический хруст энергично поглощаемых миног да восторженные возгласы истинных гурманов.

В те дни я подружился с одним молодым профессором. Его фамилия — Сэймон — была очень редкой и говорила о дворянском происхождении. В отличие от своих спутников — пожилых японцев получивших традиционное воспитание, он свободно изъяснялся по-английски и даже внешне походил на европейца. Тогда я еще не владел свободно японским языком и потому нередко перекидывался с Сэймоном шутливыми фразами на английском, что явно коробило его коллег, усматривавших в этом некоторую измену японскому духу…

Прошло несколько лет. Я уже успел побывать в Японии на студенческой стажировке, был принят на работу в КГБ, который теперь направлял меня в Токио под видом корреспондента ТАСС. Тут я и вспомнил о Сэймоне.

Для большинства моих молодых коллег начинать работу за рубежом весьма трудно. Почти все они никогда прежде за границей не бывали, не умеют держаться раскованно и практически ничего не знают о предстоящей стране пребывания, кроме тех искаженных сведений, которые преподносит советская пропаганда. Дать бы им пару лет, чтобы обжиться там, освоить разговорный язык, привыкнуть к общедоступности еды и товаров, к присущей японцам свободной, но в то же время весьма сдержанной манере общения!

Однако суровое руководство КГБ заставляет их немедленно погрузиться в пучину шпионажа. В полном соответствии со сталинской традицией оно убеждено, что теоретических знаний, полученных в Москве, вполне достаточно, чтобы чувствовать себя за границей как рыба в воде. Разумеется, местные контрразведки моментально подлавливают таких горе-разведчиков и берут на заметку, чтобы в нужный момент устроить большой скандал.

Особую сложность среди других стран представляла, конечно, Япония. И сама манера мышления японцев, и их архаичный, крайне усложненный язык были непонятны простому советскому человеку. Многие из начинающих наших разведчиков, с трудом познакомившись с первым попавшимся японцем, порой не знали, о чем вообще с ним следует говорить, а ведь перед ними стояла задача его вербовки!

Умение заводить связи и знакомства ради того, чтобы потом превращать своих новых друзей в агентов, считается для нашего разведчика главным, и именно оно дается ему, особенно в начале карьеры, с большим трудом.

У меня же, в отличие от товарищей, уже имелся один знакомый в Японии. Им был Сэймон, которого вполне можно было потом завербовать. Молодой, перспективный и умный, он наверняка представил бы интерес для нашей разведки. Оставалось только это проверить. Я написал его имя на особой карточке и послал ее в архив разведки, где собраны данные на всех людей планеты, хоть когда-либо попадавших в поле зрения КГБ. Что-то подсказывало мне, что там могут быть сведения и о Сэймоне.