Вокзал для двоих (киноповесть) - Брагинский Эмиль Вениаминович. Страница 1

Пусть не пугается читатель, обнаружив, что действие нашего фильма начинается в месте не совсем приятном, а именно в колонии для уголовных преступников. Никто не знает своего будущего. Недаром народная мудрость гласит: «От сумы и тюрьмы не зарекайся!»

Был зимний метельный вечер.

Прожектор высвечивал огромную утрамбованную площадку, на которой проходила вечерняя поверка. Дежурные офицеры шли вдоль строя, поштучно пересчитывая людей. Потом каждый из дежурных подходил к старшему офицеру и докладывал:

— Поверка сошлась!

— Поверка сошлась!

— Разойдись! — скомандовал в конце старший офицер.

— Разойдись! — как эхо, отозвались дежурные офицеры.

— Рябинин, останьтесь! — приказал старший, а один из дежурных тотчас повторил:

— Рябинин, останьтесь!

Заключенные разбрелись по баракам, а на плацу задержалась лишь одинокая фигура. Она съежилась, как бы ожидая неприятностей.

Надо заметить, что люди здесь делятся на тех, кто сторожит, и тех, кого сторожат. Герой нашего повествования Платон Сергеевич Рябинин принадлежал, к сожалению, ко второй категории. Хотя, правда, он вовсе не походил на преступника. Это был мягкий, застенчивый человек лет сорока, а может, и больше. По его доверчивому лицу было понятно, что он не способен на неблаговидные поступки. Такой ни карьеры не сделает, ни уголовный кодекс не нарушит.

— Рябинин, подойдите! — подозвал старший офицер.

И когда Платон, выполняя приказание, подбежал, начальник сообщил ему:

— Хочу вас обрадовать — к вам приехала жена!

Но заключенный вовсе не обрадовался.

— Зачем?

— Просит свидания!…

— Я ее не звал! — вырвалось у Платона. — Не хочу свидания!

— Вы что? — поразился офицер. — Она, чтобы попасть к вам, семь тысяч километров отмахала!

— Ну и пусть! Я не пойду! — арестант позволил себе немного взбунтоваться.

— Она вас так любит, — справедливо возмутился начальник.

— Она?… Меня?… — невесело произнес Платон.

— Это вы с ней выясните! Держите пропуск! Пойдете без конвоя! Я вам доверяю!…

— Куда я пойду? — голос Платона звучал жалобно.

— Она комнату сняла в поселке. Тут адрес записан. И чтобы совместить приятное с полезным, возле станции зайдете в мастерскую, к Ивану Герасимовичу, и возьмете из ремонта аккордеон! Вы музыкант, проверьте, как починили!

— Слушаюсь! — понуро согласился Платон.

Он мог отказаться идти к жене, но отказаться идти за аккордеоном он не имел права.

А офицер снова стал строгим и официальным:

— Учтите, Рябинин. Пропуск до утренней поверки. Ровно в восемь — быть в строю. Опоздание приравнивается к побегу. Идите!

Потом на вахте, на воле — это место называется бюро пропусков — охранник придирчиво изучал «увольнительную» Платона.

— Значит, так, — наконец сказал он жестко, привычно обыскал заключенного и отодвинул тяжелый засов, — пропуск у тебя до восьми утра. Будь, как штык! Опоздаешь — это побег. Припаяют новый срок! Пошел!

Дверь отворилась, и Платон очутился на воле, где он уже давно не был.

Колония, обнесенная, как и положено, высоким глухим забором со сторожевыми вышками, находилась в чистом поле. Вокруг нее не было никаких строений. От ворот уходила в жизнь накатанная дорога, вдоль которой сиротливо тянулись столбы с проводами.

Платон побрел по дороге навстречу поземке. Пройдя несколько шагов, остановился, постоял. Затем решительно повернулся, заспешил обратно и забарабанил в дверь вахты.

Охранник приоткрыл окошко:

— Ты чего забыл?

— Пустите меня обратно!

— Ты поручение выполнил?

— Какое? — не понял Платон.

— Аккордеон принес?

— Меня не за этим, меня к жене отпустили.

— Про жену в пропуске ничего не написано! — и охранник захлопнул окошко.

— Сколько хоть до станции? — с отчаянием выкрикнул Платон.

— Тут недалеко, — послышалось из-за двери, — километров восемь, может, девять…

Платону не оставалось ничего другого, как зашагать в темноту и мороз. Но сначала он отстегнул от ватника зеленую бирку со своей фамилией, чтобы хоть ненадолго почувствовать себя свободным, и спрятал ее в карман. Платон шел и шел по заснеженной, пустынной дороге и вспоминал… Идти было далеко и холодно, но воспоминание было длинное, и оно согревало Платона…

В то летнее туманное утро, к которому обратилась сейчас память Платона, он ехал среди многих, в отличие от него незапятнанных, пассажиров в скором поезде Москва — Алма-Ата. Экспресс медленно подползал к перрону большого города, который назывался Заступинск.

Вместе с высыпавшими на платформу пассажирами Рябинин, элегантный, стройный, в отлично сшитом костюме, с «дипломатом» в руках, зашагал по перрону Заступинска навстречу судьбе, которая поджидала его в привокзальном ресторане.

Нашествие пассажиров, которые надеются во время короткой стоянки поезда хоть как-то пообедать, если вдуматься, — несчастье для ресторана. Орда оголодавших путешественников, как саранча, набрасывается на комплексные обеды, не заказывает ничего порционного и ничего спиртного и тем самым не помогает выполнению плана. Кроме того, некоторые ловкачи норовят улизнуть, не заплатив, точно зная, что никто из официантов поезд не догонит.

На двух длинных столах с броской надписью «стол-экспресс» выстроились одинаковые алюминиевые кастрюльки со станционным борщом, а рядом, дожидаясь конца своей короткой жизни, стыли унылые серые котлеты.

Платон Сергеевич тоже вошел в ресторан, отыскал свободное место, приоткрыл блестящую крышку, познакомился с угрюмым борщом, поглядел на котлету, брезгливо поморщился, и всего этого есть не стал. Вокруг жевали и чавкали.

— Девушка! — позвал Платон. — Можно вас на секунду?…

Откликнулась Вера, официантка с милым, но уже потрепанным жизнью лицом, которое украшали огромные отважные глазища.

— Нельзя! — отрезала милая официантка.

— Вы здесь обслуживаете? Это ваши столы? Девушка!… Пожалуйста, принесите мне чего-нибудь диетического!

— У вас язва, что ли? — усмехнулась Вера и сказала кому-то: — Рубль двадцать и, пожалуйста, без сдачи!… Спасибо…