Пугало для Богов - Михеев Михаил Александрович. Страница 6

Кстати, что интересно. Во всех учебниках истории говорится, что в средневековых городах царила жуткая антисанитария, вонь, люди мылись раз в пятилетку, да еще и помои прямо из окон выливали. Здесь же я этого как-то не заметил – народ не то чтобы злоупотреблял помывкой, но и грязью зарастать не стремился. В домах ни клопов, ни тараканов

- магией они их, что ли, вывели? Опять же и на улицах чисто, даже конских каштанов не наблюдается. Хотя, возможно, как раз в этом дождь виноват – смыл все. Однако, как бы то ни было, в чем-то местное средневековье было очень похоже на наше, а в чем-то разительно отличалось.

Искомое я обнаружил минут через пять. Казармы местного гарнизона были именно такими, как я представлял со слов ресторатора – серыми и унылыми, особенно сейчас, когда все стены были в мокрых потеках.

Навскидку в них могло проживать около сотни или чуть больше солдат, но на проверку их оказалось десятка два – остальные жили в собственных домах, благо хозяйство им вести не возбранялось. В общем, система организации была примерно как у наших стрельцов в допетровскую эпоху, и в казармах постоянно жили или иногородние наемники, или молодежь, которую интенсивно тренировали как в военном деле, так и в столь необходимых в армии вещах как уборка помещений и чистка оружия и доспехов старших товарищей. Занятиям вроде глажки шнурков отводилось, кстати, заметно больше внимания, чем владению алебардой, которая была основным оружием городской стражи, из чего я заключил, что дедовщина была всегда и везде.

Беспечность здесь царила невероятная. Даже пародии на часовых не наблюдалось. Я свободно зашел в казарму, спросил, где могу найти капитана городской стражи, и какой-то молодой стражник попросту ткнул пальцем в сторону нужной двери. Словом, приходи, кто хочешь, твори, что хочешь, хоть ядерный фугас проноси – никто и не почешется.

Капитан, как называлась должность начальника гарнизона, был невысоким, широкоплечим мужчиной лет сорока. Волосы тронуты сединой, на щеке небольшой шрам, но в целом – образцовый служака, лучшие годы которого еще не прошли. И еще он был, как позже выяснилось, дворянином в первом поколении, выслужившим рыцарское звание мечом.

Ко мне он отнесся настороженно, особенно когда узнал, зачем к нему явился посетитель. Ничего удивительного, кстати, мне бы тоже показалось удивительным, если бы пришел дворянин и попросил дать ему урок владения оружием. Правда, сомнения развеялись, когда я объяснил, что дворянство заслужил только что, спася жизнь своего сюзерена. Ну, оказался в нужное время в нужном месте – бывает.

Окончательно он мне поверил, правда, только после того, как я раздробил в мелкую красную пыль кирпич, и сделал это ударом кулака.

После этого капитан согласился, что при такой силище да при известной доле удачи и впрямь можно подвиги совершать походя. Знал бы он, что мне пришлось сдерживать удар, а то и камень, на котором кирпич лежал, треснул бы…

Но зато настороженность сменилась искренним расположением к собрату по дворянству. Тогда-то и выяснилось, что сам капитан не может похвастаться кучей благородных предков, и мы с ним выпили за то, чтоб таких, как мы, основателей родов, было побольше, а снобов из старых родов, которые только тем и занимаются, что девок по столицам портят да наследства прожигают, наоборот поменьше. В общем, нашли общий язык.

Правда, когда капитан узнал, что я почти не владею мечом, и хочу взять всего один урок, он в огромном сомнении покрутил головой и сказал, что толку не будет. Пришлось, вздохнув, объяснить ему, что мне придется исполнять волю сюзерена и завтра же ехать дальше, и та малость, которую я смогу узнать, все же лучше, чем ничего. Так что пусть покажут хотя бы самое простое, а я честно заплачу. Капитан пожал могучими плечами, но согласился и, крикнув кого-то из воинов, приказал ему со мной заняться.

Вместе с этим стражником, молодым еще, безусым парнем мы в два счета освободили небольшую площадку в центре казармы. Точнее, не только мы – нам пришли на помощь еще двое. Просто столы, которые пришлось отодвигать, были довольно тяжелыми. Я, правда, поднимал свой конец стола без усилий, зато с другой стороны двое пыхтели, как паровозы, и третий, поняв, что мне его помощь не нужна, отправился помогать своим товарищам. Ну, втроем было самое то – они достаточно спокойно подняли стол, и мы переставили его к стене. Потом та же участь постигла и второе монументальное сооружение, которому больше подошла бы роль тарана при штурме какого-нибудь замка, чем площадки для расстановки еды.

Правда, эта работа привлекла ко мне внимание – все же стоило, наверное, поостеречься и не демонстрировать, насколько я силен.

Однако интерес прошел сразу же после того, как выяснилась причина, по которой я здесь оказался. Ну, бывает – мало ли среди крестьянских детей здоровяков способных ударом кулака убить быка или задавить по пьяни медведя? Повезло одному из них стать дворянином – и что с того? Все равно как был деревенщиной, так и остался. Эти мысли были на лицах стражников разве что крупными буквами не написаны. Пришлось вздохнуть и смиренно принимать этот отлитый в форму презрения довесок к моим новым знаниям.

Парнишка, которому поручили дать мне урок, был, как выяснилось в разговоре, из бастардов. Отец его не то чтобы признал, но и не оставил своим покровительством, обучив сына владению оружием и дав некоторую сумму денег, когда тот отправился в свободное плавание. С точки зрения средневековья дворянин поступил очень щедро – по местным меркам нормой было бы, даже если он просто не вспомнил о сыне и его матери. Теперь парень, которого звали Алькон, прямо-таки мечтал выслужить себе дворянство, но пока что был вынужден поступить на службу стражником в провинциальном городишке. Впрочем, ему было всего девятнадцать лет, и вся жизнь у него была впереди. Для меня же было важно, что, в отличие от большинства своих товарищей, Алькон и впрямь неплохо владел мечом. Меч ведь штука дорогая, даже та дрянь, что производили в этих местах стоила немало, и большинство довольствовалось алебардами, секирами и прочими моргенштернами. Мне же нужен был именно мечник, и в результате меня начал учить едва ли не самый молодой из стражников.

Мои предположения оправдались на все сто – я действительно впитывал то, что мне показывал Алькон, как губка воду. Вначале он чувствительно настучал мне вырезанным из тяжелого и очень твердого дерева учебным мечом по ребрам, однако потом выяснилось, что все, что он мне показал, я запомнил. В результате, когда он, показав мне с десяток ударов, усмехнулся и попросил повторить, то я моментально врезал уже ему. Теперь уже Алькон защищался, и я узнал несколько оборонительных фехтовальных приемов. Стражники, которые вначале смеялись над тем, как их товарищ учит деревенщину, озадаченно примолкли, а потом из своей комнаты вышел капитан, некоторое время смотрел на творящееся безобразие, после чего взял еще один учебный меч и присоединился к нам.

Это развлечение продолжалось до самого вечера. Самым сложным для меня оказалось даже не запомнить приемы и всевозможные уловки, подлые и не очень, что получалось само собой, а научиться их связывать в единый рисунок боя. В общем-то, это у меня и не получилось – такие вещи невозможно выучить, они приходят с опытом.

Тем не менее, когда мы закончили, мои учителя выглядели одновременно удивленными и довольными.

На три золотых, которые я обязался заплатить за урок, можно было купить хорошую лошадь. Словом, плата была щедрой, но я, подумав, добавил еще два – денег у меня хватало, так что не жалко, а вот хорошее отношение может когда-нибудь и пригодиться. Распив напоследок кувшин весьма посредственного кислого вина, мы распрощались, довольные друг другом. Теперь я мог сказать о себе, что умею фехтовать, хотя, конечно, до умения мне было еще очень и очень далеко.

В быстро сгущающихся сумерках я прошлепал к "Пьяному коню", и успел как раз к ужину. Поднялся к себе в комнату, переоделся в сухое, попутно внимательно проверив мелкие "секретки" вроде волоска, приклеенного к дверному косяку. Однако все эти дилетантские меры предосторожности, о которых я читал дома в низкопробных детективах, показывали, что никто ко мне в комнату не заходил. Это радовало – значит, и в шмотках никто не рылся. Так что, когда я спустился в зал, мое настроение не только не ухудшилось, а, напротив, поднялось еще выше.