Отец монстров - Арно Сергей Игоревич. Страница 51
«Что он несет? — думал Антон, глядя на то, как Сасипатров-средний со своим скальпелем сладострастно копается во внутренностях. — Что он несет?»
— Послушайте, Иван Иванович, — вдруг заговорил Максим спокойным, мягким голосом. — Вы что, не понимаете, что за убийство вас будут судить? Одно дело трупы из морга тибрить, а другое дело убийство. Если вы нас убьете…
Громогласный хохот потряс воздух то ли операционной, то ли гаража. Это над трупом ржал Сасипатров-средний. Он прекратил работу и, подняв голову, смотрел на молодых людей и смеялся, смотрел и смеялся… У него даже очки набок съехали.
— Кто сказал, что я вас убью?! Я сказал?! Я улучшил метод Рюйша, я довел его до совершенства. Теперь, для того чтобы превратить человека в мумию, вовсе не нужно его убивать. Забальзамировать можно и живого. Я изобрел метод бальзамирования живых — я у живых спускаю кровь, и они незаметно переходят в другое состояние — в этом великая истина. Здесь не нужно промежуточного звена смерти — она исключается моим мастерством, вы даже не умираете, хотя всякий врач определил бы вам причину смерти. А здесь причина смерти — вечная жизнь. Разве не об этом мечтают все философы и все люди планеты. Жить вечно, не старясь. Я даю такой шанс.
— Послушайте, вы сумасшедший! — проговорил Антон.
— Да он сволочь, он подонок! — закричала Даша и вдруг залилась таким нестерпимо пронзительным криком, что все вздрогнули и посмотрели на нее. Это было уж слишком!
Иван Иванович от такого крика замер со скальпелем в руке, глядя на девушку изумленно и испуганно одновременно.
— Значит, ты пойдешь на операцию первой, — сказал он, когда девушка закончила. — Здесь стены прочные, звуки не проникают. Но если такое повторится, заклею рот скотчем.
Проговорив это, он снова углубился внутрь.
— Почти каждую ночь я переставляю местами и переодеваю в залах препараты, меняю композиции, пытаясь сделать их более философскими и сюжетными, — снова забубнил он, ни на минуту не прекращая свою работу. — Я ищу для них абсолютно правильной постановки. Я чувствую себя творцом, писателем, если хотите.
— Писатель работает с живыми, — перебил Антон. — А ты просто трупы переставляешь.
— Нет! — вдруг воскликнул мгновение назад такой циничный и рассудительный Иван Иванович. — Я писатель, я творец! Я с детства мечтал быть писателем. Вообще с препаратами полно работы. Вы думаете, вот так вот сляпал мумию и забыл? Так вот фиг! Каждую неделю им ногти стригу, каждый месяц волосы подстригаю… И все я, все я один. Представляете?!
Он поднял глаза на привязанных, ища в них сострадания.
— Ну послушайте, Иван Иванович, ну зачем вам это нужно? Давайте вы нас отпустите, и мы пойдем домой. Даю вам честное слово, что мы никому ничего не скажем, — продолжал свою психотерапию Максим: он был с виду спокойнее всех.
Но Антон, кажется, один понимал всю серьезность положения. Он уже знал, что это никакой не сумасшедший и не стоит тешить себя надеждой, что удастся уговорить его, чтобы он их выпустил. Нет, это убежденный человек. Человек не такой, как все они, у него чего-то не хватает в организме или что-то лишнее. Это потомок монстров, и он живет по другим только ему ведомым законам, а человеческая жизнь для него не представляет никакой ценности: большую ценность представляет человеческое тело.
— Так вам известна формула Рюйша? — спросил Антон, не то чтобы ему было интересно, он и сам не знал, почему спросил.
— Эх, предупреждал я тебя, Антоша, руку с запиской под ванну подпихивал — не послушался, вот и паришься здесь с женой своей крикливой, — проговорил он, отвечая как бы на свои мысли. — А секрет бальзамирования, конечно, знаю. Ведь мой предок Фома выкрал его. И знаете, где я его храню? Вам я покажу: вы им уже не воспользуетесь.
Иван Иванович со звоном положил скальпель, вышел из-за стола, вытирая окровавленные руки грязным вафельным полотенцем, и остановился перед привязанными к стульям молодыми людьми.
— Вот где! — Он вдруг задрал пижамную куртку, и все увидели выколотые на его жирном животе буквы. — Теперь вы поняли, почему никто и никогда не мог найти рецепт? Потому что, мы потомки Фомы, носим его на своем теле. Хотя он и хранится в моей голове, но на животе надежнее. Живот — главное мое место. — Он захохотал, погладил себя по животу и так, похохатывая, вернулся за стол.
«Теперь все, теперь точно не выпустит живыми, — пронеслось в голове Антона. Хотя и раньше надежды не было. — Лишь бы не больно… Проклятие, зачем я Дашу с собой взял! Вот дурак!»
Антон чувствовал какую-то слабость во всем теле; скорее всего, так действовал на него стресс. Руки затекли настолько, что он их не чувствовал. Скоро он все свое тело чувствовать не будет. Николай сидел, обливаясь потом, стараясь не глядеть на стол, за которым не покладая рук трудился Иван Иванович. Дашу, казалось, окончательно вымотал ее душераздирающий вопль, и она как-то приувяла или, исчерпав все возможности к спасению, покорилась судьбе — ей даже неинтересна была работа над покойником. Максим сидел весь красный, вытянув шею вперед, напряженный, сбоку под подбородком у него вздулась синяя вена, и в ней пульсировала кровь, отсчитывая последние удары его жизни.
— Сейчас, сейчас. Я заканчиваю уже, — говорил Иван Иванович, вытащив из трупа еще какой-то орган, и, взяв большую иглу, грубо и торопливо стал заштопывать тело мертвой женщины. — Сейчас, друзья мои, и ваша очередь придет. Я хочу, чтобы вы видели все это, как все будет происходить. Я думаю, что когда вы увидите, у вас не будет страха и сомнения… А! Черт! Укололся. Опасен трупный яд. А у вас его и не будет. Ну-с, что! — Он отстриг конец нитки ножницами. — Пора и за вас браться.
Натренированным движением он поднял на руки окоченевшее тело и отнес его в угол. Длинные волосы женщины, когда ее несли, опускались до самого пола. Иван Иванович положил труп женщины вдоль стены и, потирая руки, с доброжелательной улыбочкой подошел к Даше. Но Даше улыбка не казалась доброжелательной.
— Ну-с, приступим.
Он остановился, сквозь стекла очков глядя ей в лицо. Даша вытаращив полные ужаса глазищи, напряглась, отстранилась от этого монстра как можно дальше.
— Симпатичная, — сказал он, глядя в лицо девушки. — И родинка у тебя над губой — очень идет, а глаза я тебе такие же голубые подберу, только пластмассовые. Такая же симпатичная и останешься… Даже еще лучше будешь!
Он издевался, наслаждаясь своей властью, наслаждаясь смятением и ужасом жертвы.
— Вот только попробуй, сволочь, — вдруг зло, сквозь зубы процедила Даша.
Антон рванулся со своего места.
— Не трогайте ее! — закричал он. — Не трогайте!!
Со зверской усмешечкой, в своей идиотской пижаме, толстяк выглядел нелепо, но страшно панически, дико, так страшно, что перехватывало дыхание, что сердце ухало, готовое разорваться… Это был страх, сильнее которого не было ничего на свете, не могло быть.
Иван Иванович стоял перед ними, и по глазам его было видно, что пришла смерть или еще страшнее — та другая жизнь в вечности, о которой он говорил.
И тут случилось невероятное — Иван Иванович исчез. Исчез не только Иван Иванович, но и стол, покойники вдоль стены, бочка… исчезло все, словно кто-то выключил зрение. Внезапно наступила полная тьма в абсолютной, давящей на уши тишине. Это было невероятно и жутко. Только несколько мгновений длились эта тишина и тьма, но эти мгновения показались вечностью, той самой вечностью, о которой говорил Сасипатров-средний. В следующее мгновение тьму разорвал нестерпимый, мучительный, проникающий во все уголки тела истошный, протяжный вопль… Кричала Даша.
И этот вопль, и тьма, и неизвестность — что там, за этой тьмой… особенно неизвестность! — произвели жуткое впечатление.
— А-а-а! — раздалось вдруг трубное мычание Ивана Ивановича. — Я сейчас!.. А-а-а! — мычал он.
Что происходило там, во тьме? Невозможно было даже представить. Даша перестала кричать, а только повизгивала жалобно, значит, еще была жива. Мычал утробно Иван Иванович. Тишина давила… И вдруг шум и грохот вновь разметал тишину, словно в помещении заработало сразу несколько сверлильных агрегатов. Мычание Сасипатрова среднего, шум работающих машин, присоединившиеся к ним мощные удары молота, повизгивания Даши; с правой стороны, где сидел Николай, слышались всхлипывания… «Боже мой! А может быть, это и есть конец?! Может быть, это и есть конец всему и новая жизнь? Тьма, шум в голове, последние мысли… Это и есть вечность?!» — пронеслось в голове Антона.