Сладость на корочке пирога - Брэдли Алан. Страница 37
Доктор Киссинг, как все поистине великие директора, был и сам неплохим шоуменом. Он болтал о том о сем: о погоде, о крикете, о фонде выпускников, об ужасном состоянии черепицы на Энсон-Хаус; держал нас в напряжении, ну ты понимаешь.
Только доведя нас до того, что мы уже извивались от нетерпения, он наконец сказал:
«Дорогие мои, я же совсем забыл — вы пришли взглянуть на мой знаменитый клочок бумаги».
К этому моменту мы кипели как чайники. Доктор Киссинг подошел к стенному сейфу, и его пальцы причудливо затанцевали, вводя комбинацию замка.
С парой щелчков дверца открылась. Он полез внутрь и достал оттуда портсигар — обычный портсигар из-под «Голд Флейкс»! Это вызвало пару смешков, могу сказать. Я не мог отделаться от мысли, имел ли он дерзость предъявить эту же старую коробку королю.
В комнате повис гул, сменившийся молчанием, когда он открыл крышку. Внутри на ложе из промокательной бумаги лежал крошечный конвертик: слишком маленький, слишком незаметный, можно было бы сказать, для сокровища такой огромной важности.
Эффектным движением доктор Киссинг извлек пинцет для марок из кармана пиджака и, вынув марку с такой же осторожностью, как сапер достает взрыватель из бомбы, положил ее на бумагу.
Мы столпились вокруг, толкаясь и пихаясь, чтобы рассмотреть получше.
«Осторожно, мальчики, — сказал доктор Киссинг. — Где ваши манеры, вы же джентльмены!»
Там она лежала, эта легендарная марка, она выглядела так, как можно было предположить, и при этом совсем не так… так завораживающе. Мы с трудом могли поверить, что находимся в той же комнате, что и «Ольстерский Мститель».
Бони стоял прямо позади меня, наклоняясь над моим плечом. Я чувствовал его горячее дыхание на щеке, и мне показалось, что я уловил запахи пирога со свининой и кларета. Он пил? — подумал я.
И потом случилось то, что я не забуду до конца дней моих — а может быть, и дольше. Бони сделал резкое движение, схватил марку и поднял ее высоко в воздух, зажав между большим пальцем и указательным.
«Смотрите, сэр! — крикнул он. — Фокус!»
Мы оцепенели от неожиданности. Не успел никто и глазом моргнуть, как Бони вытащил спичку из кармана, зажег о ноготь большого пальца и поднес к уголку «Ольстерского Мстителя».
Марка начала чернеть, затем скукоживаться; огонек пробежал по ее поверхности, и через миг от нее ничего не осталось, кроме крошек пепла на ладони Бони. Бони поднял руки и завыл:
«Пепел к пеплу, пыль к пыли, если тебя не получит король, ты достанешься дьяволу!»
Это было отвратительно. Повисло изумленное молчание. Доктор Киссинг стоял, открыв рот, а мистер Твайнинг, который нас привел, выглядел так, словно его подстрелили прямо в сердце.
«Это фокус, сэр! — крикнул Бони с этой его жуткой ухмылкой. — Теперь помогите мне вернуть ее, все вы. Если мы возьмемся за руки и помолимся…»
Он сжал мне руку правой рукой, а левой схватил Боба Стэнли.
«Встаньте в круг, — скомандовал он. — Возьмитесь за руки и встаньте в круг!»
«Прекрати! — закричал доктор Киссинг. — А ну-ка перестань! Верни марку на место, Бонепенни!»
«Но, сэр, — сказал Бони, и я клянусь, я видел, как его зубы сверкнули в отблесках пламени из камина, — если мы не объединимся, волшебство не сработает. Волшебство, оно такое».
«Положи… марку… на… место…» — произнес доктор Киссинг, медленно и раздельно, его лицо выглядело ужасно, как те жуткие маски, которые находят в окопах после боя.
«Ладно, значит, мне придется делать это самому, — сказал Бони. — Но я должен честно предупредить, что это намного сложнее».
Никогда прежде я не видел, чтобы он был настолько уверен в себе; никогда прежде я не видел его настолько самодовольным.
Он закатал рукав и вытянул тонкие белые острые пальцы высоко в воздух.
«Вернись, вернись, оранжевая королева, вернись и расскажи, где ты была!»
Тут он щелкнул пальцами, и вдруг там, где секунду назад ничего не было, появилась марка. Оранжевая марка.
Убитое лицо доктора Киссинга немного расслабилось. Он почти улыбнулся. Пальцы мистера Твайнинга глубоко впились мне в плечо, и я только сейчас понял, что он цепляется за меня как за соломинку.
Бони опустил марку, чтобы рассмотреть получше, к самому кончику носа. Одновременно он вынул необыкновенно большую лупу из кармана брюк и, поджав губы, начал рассматривать только что материализовавшуюся марку.
Затем его голос внезапно превратился в голос Чанг Фу, старого мандарина, и клянусь, хотя на нем не было грима, я ясно увидел желтую кожу, длинные пальцы и красное кимоно с драконами.
«Уау! Доблые пледки слют больсую малку!» — сказал он, протягивая ее нам рассмотреть. Это оказалась обыкновенная американская марка, выпущенная во времена Гражданской войны, старая, но таких марок у каждого из нас было полно в альбомах.
Он позволил ей спланировать на пол, потом пожал плечами и закатил глаза.
«Вернись, вернись, оранжевая королева…» — Он снова затянул, но доктор Киссинг схватил его за плечи и встряхнул, как флакончик с чернилами.
«Марку, — потребовал он, протягивая руку. — Сейчас же».
Бони вывернул карманы штанов, один за другим.
«Похоже, я не могу найти ее, сэр, — ответил он. — Что-то пошло не так».
Он проверил оба свои рукава, провел длинным пальцем по воротничку, и его лицо внезапно исказилось. Вмиг он стал испуганным школьником, который предпочел бы оказаться подальше отсюда.
«У меня получалось, сэр, — запинаясь, произнес он, — много-много раз».
Его лицо залилось краской, и я подумал, что он сейчас заплачет.
«Обыскать его», — распорядился доктор Киссинг, и несколько мальчиков под руководством мистера Твайнинга увели Бони в туалет, где перевернули его вверх тормашками и осмотрели от рыжей макушки до коричневых туфель.
«Все, как говорил мальчик, — сказал мистер Твайнинг. — Похоже, марка исчезла».
«Исчезла? — переспросил доктор Киссинг. — Исчезла? Как эта чертова штука могла исчезнуть? Вы уверены?»
« Вполнеуверен», — ответил мистер Твайнинг.
Обыскали всю комнату: подняли ковер, отодвинули столы, проверили вазы, статуэтки, но безрезультатно. Наконец, доктор Киссинг пересек комнату и подошел к Бони, сидевшему в углу, уронив голову в ладони.
«Объяснись, Бонепенни», — потребовал он.
«Я… я не могу, сэр. Я, должно быть, сжег ее. Я должен был подменить ее, понимаете, но я, должно быть… я не… я не могу…»
И он разрыдался.
«Отправляйся в кровать, мальчик! — закричал доктор Киссинг. — Уходи из этого дома и отправляйся в кровать!»
Первый раз мы услышали, чтобы человек, который с нами только доброжелательно беседовал, повысил голос, и это потрясло нас до глубины души.
Я глянул на Боба Стэнли и заметил, что он покачивается взад-вперед на носках, глядя в пол так беспечно, словно ждет трамвая.
Бони встал и медленно прошел по комнате по направлению ко мне. Его глаза покраснели; подойдя ко мне, он взял меня за руку. Слабо пожал, но на этот жест я был не в состоянии ответить.
«Прости, Джако», — сказал он, словно его сообщником был я, а не Боб Стэнли.
Я не мог взглянуть ему в глаза. Я отвернулся, ожидая, чтобы он ушел.
Когда Бони выскользнул из комнаты, мистер Твайнинг попытался извиниться перед директором, но это, казалось, только испортило дело.
«Может быть, мне следует позвонить его родителям, сэр?» — предложил он.
«Родителям? Нет, мистер Твайнинг. Думаю, что звать надо не родителей».
Мистер Твайнинг стоял посреди комнаты, сжимая руки. Бог знает, какие мысли роились в голове у этого бедняги. Я не могу вспомнить, о чем думал я сам.
Следующим днем был понедельник. Я шел по школьному двору вместе с Симпкинсом, болтавшим об «Ольстерском Мстителе». Весть распространилась, словно пожар, и повсюду толпились группы мальчиков, склонивших головы друг к другу, они взволнованно размахивали руками, обмениваясь последними — и почти полностью лживыми — слухами.
Когда мы были в пятидесяти ярдах от Энсон-Хаус, кто-то крикнул: