Утверждение христианства на Руси - Брайчевский Михаил Юрьевич. Страница 59

Осада Херсонеса длилась шесть месяцев и закончилась весной — в конце марта или в начале апреля. Василий II стал более сговорчивым и под угрозой перенесения военных действий под стены Константинополя [28] [250, с. 95] согласился на брак Анны с киевским князем, поставив, однако, условием его предварительное крещение. Владимир, который к тому времени и сам осознал необходимость порвать с язычеством, принял это условие.

Ближайший путь от Херсонеса к Константинополю проходил через море к Синопе, а далее вдоль северного побережья Малоазийского п-ова. Расстояние составляло около 750 км. Учитывая среднее для античности и раннего средневековья движение со скоростью около 4 узлов ( 10 км в час) [75, с. 324] и при условии непрерывного плавания это расстояние можно было преодолеть за три-четыре дня. Таким образом, уже через неделю после взятия города Владимир мог осуществить оба обряда — крещение и венчание.

Место, где происходило это событие, в источниках определяется по-разному. Некоторые тексты называют церковь святого Василия [29], другие — церковь св. Софии [250, с. 97], третьи — св. Иакова [156, с. 30; 336, с. 13; 337, с. 172; 385, с. 44; 632, с. 210; 633, с. 314; 636, с. 118; 660, с. 104] или Спаса [155, с. 34; 708, с. 34]. Методом исключения мы выделяем два последних варианта. Появление в текстах церкви св. Василия легко объясняется христианским именем только что обращенного неофита. Однако есть сообщение, что храм св. Василия в Херсонесе построен самим Владимиром в честь своего приобщения к греческой вере [180, с. 228] [30], следовательно, креститься в нем киевский князь не мог.

Точно так же понятным является и упоминание церкви св. Софии, так как храмы этого имени были распространены в православных странах, причем нередко имели статус кафедральных. Существовала ли церковь этого имени в Херсонесе, не известно. Никаких упоминаний о ней мы не имеем. Возможно, ее появление в ”Сказании” объясняется произвольной фантазией писателя XI в. или более поздних редакторов, когда в Киеве, Новгороде, Полоцке действовали кафедральные соборы св. Софии.

В отличие от этого появление в древнерусских документах церкви св. Иакова (как и Спаса) можно объяснить лишь тем фактом, что местом крещения Владимира был именно такой храм. Но и в этом случае, проблема остается нерешенной — ведь креститься одновременно в двух церквях великий князь, понятно, не мог. Так как упоминание св. Спаса встречается лишь в одиночных текстах, тогда как имя св. Иакова является самым популярным и выступает в большинстве текстов, считаем наиболее вероятным предположение, что именно в церкви св. Иакова произошло крещение киевского правителя.

После совершения обоих обрядов киевское шеститысячное войско двинулось через море в Константинополь и через несколько недель приняло действенное участие в битве под Хрисополем. Владимир вернулся в Киев с молодой женой и свитой, прихватив трофеи из ограбленного и опустошенного Херсонеса [31].

Владимир и иерархия. Существует загадка, которая до сих пор ставит в тупик исследователей. Мы не располагаем ни одним свидетельством о создании на Руси церковной организации после крещения Владимира. Единственный источник — Никоновская летопись, где говорится о деятельности митрополита Михаила Сирина, назначенного на Русь патриархом Фотием в 862 г., и подчиненных ему шести епископов. Однако в этих отрывках речь идет о временах Аскольда и о событиях, никак не связанных с религиозным актом 988 г.

Исследователи, отрицавшие ”Корсунскую легенду” и считавшие, что Владимир крестился в Киеве или еще где-либо, полагали, что акт 988 г. был делом не константинопольской кафедры, а римской [376; 801; 835] или даже охридской (болгарской) [508]. Первая точка зрения основывалась главным образом на повествовании саги об Улафе Тригвисоне и никогда не имела серьезного распространения. В отличие от нее болгарская версия находила своих сторонников. М. Д. Приселков вообще утверждал, что русская церковь вначале формально входила в охридский диоцез и только во времена Ярослава Мудрого перешла в подчинение Константинополю [508, с. 23]. Именно этим он объяснял молчание источников относительно основания на Руси церковной организации в конце Х в. Однако приведенная им аргументация оказалась слабой, что неоднократно подчеркивалось в специальной литературе [331, с. 216; 435; 806 и др.].

Имя Михаила как первого архиерея на Руси занимает в многочисленных списках киевских митрополитов первое место [440, с. XIII; 632, с. 296; 647]. Однако иногда вместо него фигурирует другое имя — Леон (Леонт) [441, с. 473], которое в большинстве рукописей занимает второе место. Дискуссия, возникшая в науке по поводу этих двух иерархов [180, 276—282], не имеет оснований. Недоразумение вызвано стремлением перенести деятельность созданной Фотием древнерусской иерархии во времена Владимира. Этим теряют всякий смысл споры вокруг вопроса о первом русском митрополите и о времени, когда архиепископский ранг был заменен митрополичьим.

Понятно, что какая-то церковная организация на Руси после 988 г. должна была существовать. Ее должен был возглавлять архиерей, которому подчинялись бы пресвитеры (священники с правом литургии). Вопрос о ранге архиерея — епископ или архиепископ (митрополит) — пока оставим в стороне. Ни одного упоминания об этом архиерее в источниках нет. Вместо этого упоминаются епископы, причем во множественном числе.

В связи со сказанным выдвинем гипотезу, которая, по нашему мнению, объясняет и устраняет все недоразумения. В Киеве в момент крещения Владимира уже существовала и действовала епархия, созданная в 60-е годы IX в. До нас дошел список кафедр, подчиненных Константинопольской патриархии, утвержденный в 80-е годы Х в. В нем русская кафедра (в ранге митрополии) значится под номером 60. Это не могла быть только что основанная епархия, созданная после крещения Владимира, чему решительно возражает хронология.

Итак, Владимиру не было необходимости создавать новую епископию или архиепископию. Сложная борьба христианства и язычества в период 882—988 гг. так или иначе отразилась на положении русской кафедры. Периоды подъема чередовались с периодами упадка. Не исключено, что в определенные промежутки времени русская кафедра оставалась незанятой. Однако традиция сохранилась и после акта 988 г. должна была утвердиться окончательно.

Исходя из побочных летописных сообщений, можно прийти к выводу, что у Владимира Святославича и после принятия христианства сохранились напряженные отношения с киевской иерархией. Возникли они, вероятно, еще в период третьего антихристианского террора. Имеющиеся в нашем распоряжении документы свидетельствуют о том, что, став христианином, Владимир доверял церковные дела не митрополиту, а Анастасу Корсунянину, считая его фактическим руководителем русской церкви. Под 988 г. читаем: ”Володимеръ же поимъ царицю, и Настаса, и попы Корсуньскыя, мощи святаго Климента, и Фива, ученика его… а самъ прииде Кыеву” (далее идет рассказ о крещении киевлян) [250, с. 101]. Митрополит и киевские священники не упомянуты ни единым словом. Каково было их участие в обращении народа — неясно.

Анастасу была доверена Богородичная церковь (Десятинная), построенная в качестве кафедрального храма [там же]. В ней служили ”попы корсуньскыя”, а не местные [там же]. Анастасу была отдана и десятина, назначенная великим князем на содержание древнерусской церковной организации [там же, с. 109]. Одно из житийных произведений называет Анастаса даже епископом, хотя он был простым пресвитером [748, с. 35].

Трудно сказать, кто более виноват в сохранении напряженной обстановки — Владимир или митрополит. Казалось бы, оба должны были стремиться к нормализации отношений, однако компромисса достичь не удалось и только смерть (или отставка?) архиерея разрядила атмосферу. Назначенный на русскую кафедру Иоанн сумел привести реальное положение дел в соответствие с официально признанным модусом. В результате появился Церковный устав Владимира, который по примеру аналогичного устава Аскольда санкционировал византийское церковное право на Руси [453, с. 235—254].