Утверждение христианства на Руси - Брайчевский Михаил Юрьевич. Страница 66

Или в другом месте: ”Се же несвђдуще право глаголють, яко крестился есть (Владимир. — М.Б. ) в Киевђ, инии же рђша в Василевђ, друзии же рђша инако сказающе…” [там же, с. 97].

Таким образом, ”Повесть временных лет” явилась результатом глубокой творческой работы по критическому осмыслению всего исторического материала, накопленного к началу XII в. — от ”Летописи Аскольда” до современных Нестору литературных произведений. Имеются серьезные основания утверждать, что автор отбросил версию Древнейшего свода и вернулся к версии ”Летописи Аскольда” [96, с. 284]. В частности, в его произведении содержался рассказ о первом крещении Руси в 860 г. [532, с. 246— 247]. Таким образом, фактическим просветителем Руси на страницах ”Повести” оказывался не Владимир, а Аскольд.

9. Вступив на великокняжеский престол, Владимир Мономах, заинтересованный в литературно-публицистической деятельности, обратил пристальное внимание на ”Повесть временных лет”. Сам талантливый писатель, он не мог не оценить свод Нестора. Однако идейная платформа ”Повести” не удовлетворяла великого князя и он передал кодекс на переделку игумену Выдубецкого монастыря Сильвестру [там же, с. 216—219; 753]. Особое неудовольствие великого князя вызвало изложение начальной истории Руси, то есть сюжеты, связанные с Аскольдом.

10. Произведение Сильвестра (судя по всему, человека, лишенного литературного таланта, однако очень самоуверенного и амбициозного) также не удовлетворило Мономаха. Новая редакция даже не была завершена и прервалась на статье 1110 г., где после недописанной фразы вставлена авторская инсигния: ”Игуменъ Силивестръ святаго Михаила написалъ книгы си Лђтописець, надђяся от Бога милость прияти, при князи Володимирђ, княжащю ему Кыевђ, а мнђ в то время игуменящю оу святаго Михаила в 6624, индикта 9 лђта, а иже чтеть книгы сия, то буди ми въ молитвахъ” [320, с. 286].

11. Окончательная доработка ”Повести временных лет” осуществлена под присмотром сына Мономаха — Мстислава Владимировича, возможно, при его непосредственном участии [532, с. 289—300]. Так возникла третья редакция ”Повести”, которая дошла до нас в нескольких вариантах и многочисленных рукописях. Из последних наиболее древними являются Лаврентьевский (конец XIV в. [320] и Ипатьевская (начало XV в.) [250]).

Труд Мстислава Б. А. Рыбаков квалифицирует как проведенный ”довольно быстро и торопливо, часто небрежно и почти всегда бесцеремонно” [532, с. 299]. Мстислав вернулся к концепции Древнейшего свода 1037 г., добавив, однако, некоторые новые моменты. В частности, будучи ”варягофилом”, он внес в текст те норманистские элементы, которые превратили славянскую Русь в ”варягов” и породили столько досадных недоразумений в новейшей историографии.

Идейная основа ”Древнейшего” свода. Как уже отмечалось, идеологическая программа Ярослава Мудрого заключалась в подъеме и утверждении авторитета Киевской Руси в рамках христианской Эйкумены как великого государства, достойного контрагента двух империй — Восточной (Византии) и Западной (Германии). Эта платформа, настойчиво пропагандированная в различных сферах общественной жизни, добилась определенного признания — не только в теоретическом, но и практическом плане (вспомним широкоизвестные династические связи киевского князя с наиболее могущественными династиями Европы того времени.

Феодальная идеология, порожденная слиянием политической иерархии с землевладением, а следовательно, — с династическими отношениями, само понятие государства проецировала в понятие правящего дома. Следовательно, авторитет Руси неминуемо должен был воплотиться в авторитет Рюриковского дома, представителем которого выступал Ярослав. Между тем, это была династия узурпаторов, чьи права на киевский престол выглядели более чем сомнительно. Основоположник династии Рюрик [361] был приглашен на Ладожский престол в связи с междоусобной смутой в Славии в конце 60-х годов IX в. Его государственные прерогативы были ограничены ”рядом” — договором с местной элитой. Этот договор он грубо нарушил, введя в Ладоге принцип единовластия, — вопреки активному сопротивлению местных феодалов. Власть в Киеве Олег, действовавший от имени малолетнего Игоря Рюриковича, захватил в 882 г. при помощи оружия и ценой убийства законного киевского правителя — кагана Аскольда.

Эти неприятные для Ярослава факты создавали компрометирующий исторический фон для амбициозных политических претензий киевского престола. Отсюда — стремление ”подправить” историю, изобразить реальный ход событий в таком свете и в такой интерпретации, которая устранила бы неприятные аспекты авантюризма, насилия и противозаконной узурпации.. Эта тенденция ярко отразилась в летописании времен Ярослава и последующего времени.

Вне всякого сомнения адептам новой концепции нравилась история добровольного приглашения Рюрика на Ладожский престол. Этот эпизод занял в утверждаемой схеме гипертрофированное место как начальный момент государственного развития Руси. Из летописных текстов были тщательно изъяты все сообщения о конфликте Рюрика с местной верхушкой [440, с. 9], о восстании Вадима Храброго [там же], о бегстве ладожских вельмож к Аскольду [там же] и т. п.

Наиболее выразительным проявлением фальсификаторской деятельности авторов ”Древнейшего” свода был пересмотр изложения, посвященного последнему представителю Киевской династии — Аскольду, убитому в 882 г. Прежде всего это относится к известиям о личности Аскольда (и его брата Дира, который неизменно фигурирует рядом). В третьей редакции ”Повести временных лет” читаем: ”… и бяста оу него (Рюрика. — М.Б. ) два мужа не племени его, на боярина. И та испросистася къ Цесарюграду с родом своимъ, и поидоста по Дънепру, идучи мимо, и оузрђста на горђ городокъ, в въспрошаста, ркуще: ”Чии се городъ? ”Они же ркоша: ”Была суть три братья Кии, Щекъ, Хоривъ, иже сдђлаша городъ сии, и изъгыбоша, а мы сђдим въ городђихъ и платимы дань Козаром”. Аскольдъ же и Диръ остаста в городђ семь, и многы Варягы съвокуписта, и начаста владђти Польскою землею” [250, с. 15].

Таким образом, получается, что приблизительно в то время, когда Рюрик утвердился на Ладожском престоле, Киев захватили два норманских ”боярина” — Аскольд и Дир. Достоверность этого рассказа подорвана самим изложением. Неверно, что киевляне в середине IX в. платили дань хазарам. Неясно, кто правил в городе в момент появления здесь норманских авантюристов. Совершенно неправдоподобно описан захват власти никому не известными ”боярами” — без всякого сопротивления со стороны местного населения и т. п.

Вариант третьей редакции ”Повести временных лет” убедительно опровергается свидетельствами других источников. В древнерусском летописании наряду с ним существовала автохтонная версия, оспоренная и замолчанная официальной киевской концепцией. Так, Никоновская летопись сообщает об участии Аскольда в походах 860 и 863 гг. на Византию [440, с. 7—8]. Следовательно, он занимал киевский престол еще до появления Рюрика на берегах Волхова. В статье ”О князи Рустемь Осколдђ”, помещенной в этом же своде [440, с. 13], об Аскольде и Дире говорится как о законных киевских правителях.

Наиболее важным, однако, считаем свидетельство иностранных источников, которые использовали неизвестные нам древнерусские хроники и не зависели от официально утвержденной на Руси тенденции. Так, польский хронист XV в. Ян Длугош писал: ”После смерти Кия, Щека и Хорива их дети и потомки по прямой линии господствовали над рутенами в течение многих лет. Наконец наследство перешло к двум родным братьям — Аскольду и Диру, оставшимся (управлять) в Киеве, тогда как много других из народа рутенов, которые из-за большого роста населения искали себе новых мест для жительства, будучи недовольными их главенством, пригласили трех князей из варяг, так как не могли прийти к соглашению относительно избрания кого-либо из своей среды. Первый из этих (князей. — М.Б. ) по имени Рурек, сел в Новгороде, второй — Синев — в Белом Озере, третий — Трувор — в Зборске” [93, с. 139; 807, р. 48].