Плачу любые деньги - Обухова Оксана Николаевна. Страница 36

Первый амбал добавил что-то шепотом, до Гали донеслось скабрезное ржание:

– Щека-то, б… в натуре – целая! Рабочие места не попортили…

Братки еще поржали, подхватили емкость и исчезли за поворотом к крыльцу кабака.

Галина подошла к разверстому колодцу. Встала перед ним на колени. И завыла. Как смертельно раненная волчица, как потерявшая хозяина голодная собака: ее Берты, ее девочки, больше нет!

И даже могилки, где можно поплакать, не осталось. Девочку-красавицу… с изуродованным, порезанным лбом… вынули из петли – «зачем, Берточка, зачем ты это сделала?! врачи бы все поправили!» – и уничтожили до последней косточки, в канализацию спустили…

НЕ ПРОЩУ!!!

В полусумасшедшем состоянии Галина вернулась в дом. Ей было мало узнать из газет о том, что мерзкий подонок сдох, – ей стало важно насладиться его последними минутами! Увидеть, посмотреть в его выпученные в предсмертном ужасе глаза и проговорить в них – все, все, все!!!

Передать привет от Берты.

И выпить остатки яда. Жить больше незачем. Золотенькой девочки больше нет. Остались только канальи и подонки.

Галина приехала домой к Мирону. Дом, утомленный праздничной ночью, крепко спал. Растрепанная Галя, прямо в шубе, села в кухне на табурет, закачалась и стала ждать звонка из спальни Саши с приказом принести рассол. Или дожидаться, когда он сам за опохмелкой явится…

Мирон проснулся поздно. На его несчастье.

За это время Галина немного опомнилась, очнулась. Накопившаяся в ожидании ненависть подсказала: мало. Мало просто отравить подонка, слишком просто, безболезненно, – один глоток, и ты в могиле, родня цветы-венки несет.

Но разве это – наказание? Возмездие? Уйти в одну секунду, даже не поняв, не вспомнив, как следует, как положено несчастную Берту, не проникнуться потерей самого дорогого, а это не всегда и не у всех – личная теплая шкура…

Галина вылила в раковину отравленный рассол. Наполнила графин заново и пошла к себе. В ненавистную комнату у гаража.

Прежде чем раздеться и лечь в постель, позвонила по телефону наемников и сделала заказ на Юнуса и Рустама. Сказала, что заплатит за особую жестокость, за фотографии мучений двух подонков.

С первого января, с начала нового года, смакуя и расписывая казнь подонков, Галина начала отсчет смертей.

Миронова решила пока оставить в живых. Поклялась превратить существование ненавистного гада в один сплошной кошмар. Продолженный на месяцы и годы. Подготовленный с холодным рассудком и расчетом, превращенный в эстафету потерь, смертей, кошмаров.

Вначале Галя решила отобрать у него единственного сына. Потом дочь. Потом жену, дом, брата.

Если Миронов усохнет и почернеет от горя, он вообще в живых останется. Будет жить и до самой последней минуты проклинать день, когда родился. Каждый день, каждую секунду будет вспоминать своих покойников и проклинать себя. Убить такую мерзость, растоптать одним движением – слишком легкое возмездие. Мирон не муха на стекле, не таракан, он тварь страшнее. Он будет жить и мучиться.

Перед спрятанной в комоде фотографией племянницы Галина поклялась, что не отступит, отомстит с холодной головой, с рассудком. И сорвалась только два раза: впервые на следующий день после смерти Берточки – второго января.

В тот день дом проклятого гада заполнился детьми, сын и дочь друзей назвали… Галина смотрела, как счастливый Саша обнимает поганых отпрысков, семьей кичится, хвалится картинами…

Ненависть захлестнула до самой макушки, злоба затуманила рассудок: невыносимо видеть, как гад ласкает своих живых детей, жену целует, обещает закатить пир горой на день рождения любимого сыночка…

Словно во сне, Галина поднялась на второй этаж, достала из письменного стола пистолет (где ключ от ящика лежит, давно подглядела) и направила его на Сашу, гуляющего с детками на улице под окнами. Веселые детишки хлопали в ладоши, глядели на взрывающиеся в небе петарды, салют лупил на всю ивановскую, выстрелов не слышно будет…

Опомнилась в последний момент, когда палец уже курок спускал. Отвела дуло от Сашиной спины, пули ушли к соседям.

Рано убивать мерзавца. Еще не нахлебался. Еще не выплакал глаза по деткам и жене, еще не поседел от горя, еще руки не сгрыз по локти… Рано, слишком просто, пресно, недостойно памяти племянницы.

В феврале Галина случайно подслушала, как бригадир Мирона после отъезда хозяина куда-то позвонил, предупредил, что Саша выезжает, «скоро будет». Патрон спрятался под лестницей в доме, говорил секретно, тихо – Галина, сама думавшая только об убийствах, поняла мгновенно: добычу отнимают. Опережают. Воруют ей предназначенный трофей!

Не выйдет, парень, решила Галя, место кровника уже занято! Позвонила Миронову на мобильник, сообщила об услышанном – СПАСЛА. Для себя, для изощренной мести, ради памяти погубленной девочки.

Погибнуть под автоматной очередью не Сашина судьба, его удел – известись и сдохнуть от осознания собственной мерзости, до петли дойти. Как Берта.

Второй раз Галя сорвалась почти случайно. Бес попутал, точнее, бесы – к Сашиному сыну товарищи приезжали. Модели моторных катеров на пруду запускали; кто-то из паршивцев оставил на всю ночь резиновые сапоги в камышах.

«Неустанная домработница» увидела непорядок из окна, горничных просить на стала, сама на пруд отправилась. Любила Галя там гулять. Когда от ненависти к обитателям дома в глазах темнело, выходила на пляж, садилась на скамеечку и долго, уговаривая черные мысли не подстегивать, не торопить, сидела, глядя на воду.

И вот спустилась Галя к пруду, пошла к камышам… увидела небольшую гадюку, выползшую погреться на мягком песочке под утренними лучами.

Закричать Галина не успела. Змея услышала шаги и быстро заскользила к камышам. В траве валялся опрокинутый сапог, гадюка приняла голенище за нору и юркнула туда. Забилась. Спряталась.

Галина осторожно подняла сапог… Гадюка тихо шуршала внутри, пыталась выбраться, но голенище слишком высокое оказалось… Шипела гадина тихонечко, острая серая головка опасно вверх тянулась.

Вытряхивать змею в кусты «экономка Алевтина» не стала. Подняла второй сапог и к дому понесла. Змея, попавшая к ней в руки, – это знак, а от подарков провидения нельзя отказываться, фарт исчезнет.

Шагая по дорожке из терракотовых плиток, решала, кому эту мерзость подкинуть?..

У Женьки скоро день рождения. Ему подбрасывать нельзя, загремит в больницу – сорвет все планы. В этот день, во время праздника, в часы полнейшего Сашиного торжества, мальчишка должен сдохнуть…

Аньке в сумку подложить – подпортить красоту?

Зосю или Сигизмундовну в больницу упрятать?

Категорически нельзя! Змея хоть и не великая, до больницы, где противоядие уколют, двадцать минут даже через пробки, но от намеченного праздника в честь наследника, даже будучи на последнем издыхании, не откажется только сам Миронов. Как бы его змеи ни искусали, как бы ни было плохо – на карачках, сволочь, на крыльцо выползет, перед гостями похвалиться встанет: отметит торжество, похвастается отпрыском, ждет не дождется, сволочь, грандиозного события.

Будет тебе праздник… Обещаю: получишь радости на всю катушку.

Аспид должен укусить собрата, твердо решила Галина. Жалко лишь, что так поздно змейка в сапог заползла. Душа ведь ликовала, трепетала, видя, как ненавистный гад измучился, подозревая в кознях своих близких! Как поглядывает косо то на тещу, то на брата… На сыночка задумчиво смотрит, доченьке и женушке вопросы задает.

Подброшенная змея совсем гаденыша с ума сведет! Усохнет, почернеет, сволочь, перед самым праздником!

Улучив момент, осторожно наклонила раструб голенища над автомобильным ящичком для хранения бокалов – гадюка легко съехала по наклонной горке, между стаканами запряталась…

Провидение шутить изволило – подкинуло вредительский подарок. На следующий день прямо из больницы Саша-сволочь поехал в детективное агентство и привез в дом мерзкую ищейку Землероеву. Ту самую, что в августе прошлого года следила за Бертой и довела ее до гибели! Ту самую, что в списке врагов Галины стояла на третьем месте после Миронова и Зубова!