Владетель Мессиака. Двоеженец - де Монтепен Ксавье. Страница 39

Одилия тоже не выходила из своих комнат. Не понимая ничего из происходящего, она, однако же, не была спокойна. Одилия еще любила своего мужа. Но уже сожаление о прежней счастливой и покойной жизни грызло ее сердце; ей было грустно, что искренний ее друг Иоанна не виделась с ней со дня свадьбы; в особенности душа ее болела при воспоминании о своем старом, покинутом отце. Она уже поняла необдуманность своего поступка и, что еще хуже, поняла, почему граф Шато-Моран так ненавидел и презирал весь род д'Эспиншалей. Теперь она уже настолько же боялась своего мужа, насколько прежде любила его.

Жизнь в замке Мессиак с каждым днем становилась печальнее. Муж совершенно ее бросил. Если когда и начинал разговор, то непременно иронический и полный оскорбительных намеков.

Рауль не передал ей сцены, которую устроил Каспар д'Эспиншаль; по-прежнему он выполнял свои обязанности пажа. Но Одилия не видала в нем прежнего товарища своей юности. Рауль сделался таким же угрюмым, как и сам граф. На него Одилия едва рисковала посмотреть; ей казалось, что юноша, опечаленный и упавший духом, имеет против нее что-то в своем сердце.

В минуту, когда рассказ наш касается описания жизни Одилии, брошенной своим мужем, бедная графиня находилась в своей молельне. Вдруг дверь с шумом растворилась, и муж явился пред нею.

Граф был бледен. Войдя в молельню, он сел напротив жены и долго сурово глядел на нее.

— Я у тебя пришел просить одной милости! — произнес он наконец.

— Какой милости, Каспар? — удивилась Одилия. — Ты знаешь, что я никогда и ни в чем не отказываю тебе.

— Благодарю. Но опасаюсь, чтобы требуемая от тебя жертва не причинила слишком большого огорчения.

— И к жертвам, и к огорчениям я уже давно привыкла.

Каспар д'Эспиншаль, казалось, не обратил внимания на этот косвенный упрек и продолжал:

— В моем замке живет одна особа, для меня чрезвычайно антипатичная.

— Кто это такой?

— Твой паж.

— Рауль?!

— Рауль! Что же?! Видно, этот юноша вам дорог?

— Без всякого сомнения.

— Вы его любите?

— Да, я его очень люблю.

Каспар д'Эспиншаль заскрежетал зубами. Невинная Одилия все еще не могла понять истинного характера вопросов своего мужа и значения, которое он придавал ее ответам.

Помолчав, граф заявил:

— Я пришел сюда именно затем, чтобы заявить вам, что паж Рауль положительно мне антипатичен, и я требую удаления его немедленно.

— В уме ли вы, граф?

— До сей минуты еще в полном рассудке.

— И вы продолжаете требовать от меня удаления Рауля, моего единственного друга и родственника?

— Требую этого.

— Можно подумать, что вы ревнуете к этому ребенку?

— Он не ребенок, и вам, сударыня, не приходится уже корчить из себя девочку. Впрочем, ревную я или нет, это мое дело. Довольно, впрочем, того, что я требую, и вы должны повиноваться.

Одилия покраснела. Теперь она нашла ключ для объяснения многого, прежде ей непонятного. «Рауль меня любит!» — подумала она. И, обращаясь к мужу, произнесла как можно более спокойным тоном:

— Если так, то пусть будет исполнена ваша воля. Я готова остаться одинокой в этом замке.

— А меня вы уже не считаете за человека? — спросил муж со зловещей улыбкой, глядя на Одилию. — Впрочем, нечему тут удивляться: забвение — общая участь всех мужей.

Бросив этот последний сарказм, Каспар д'Эспиншаль вышел, еще более полный гнева и желания мести.

XV

Несколько часов спустя после разговора Каспара д'Эспиншаля с Одилисй Рауль переходил спускной мост замка, покидая Мессиак навсегда. Он шел пешком, не желая воспользоваться лошадьми владельца.

Граф, глядя из окна на его удаление, уже начинал жалеть, зачем так легко и без наказания отпустил свою жертву.

«Что, если он был любовником моей жены, — подумал он, — как ничтожна и глупа моя настоящая месть».

И, обращаясь к жене, он воскликнул:

— Ну, наконец-то я от него избавился!

В эту минуту кто-то сильно свистнул, граф выбежал на двор замка и увидел Эвлогия на стене. Он поспешил подойти к нему и услышал следующие слова:

— Женщина с голубыми глазами невинна. Ее хотят погубить. Анонимное письмо написано с этой целью. Я убью автора письма.

Сказав это, дикий соскочил со стены и убежал в поле.

Успокоенный этим сообщением, граф Каспар д'Эспиншаль долго еще глядел ему вслед, потом скрестил руки на груди и задумался.

Топот лошадей привлек его внимание и рассеял задумчивость. Он поднял голову, взглянул и затрепетал от волнения. Оба всадника были ему хорошо знакомы.

— Барон де Канеллак! Вы, сударыня… — едва мог он выговорить, подбегая к едущим.

— Тише! — шепнула ему Эрминия. — Я мужчина теперь, а не женщина.

— Как же ваше имя?

— Виконт де Ноэль.

Канеллак и Каспар д'Эспиншаль обнялись очень дружелюбно. Виконт де Ноэль тоже дозволил поцеловать себя и в это время шепнул Каспару д'Эспиншалю.

— Освободите меня, Бога ради, от этого старого нахала, он чересчур уж любезен ко мне.

Владетель замка Мессиак только улыбнулся на эту просьбу и повел своих гостей в знакомую уже нам столовую мессиакского замка.

— Какая счастливая случайность привела вас сюда? — спросил он прекрасную баронессу.

— Единственно желание видеть вас, любезный граф. Канеллак утверждал, что какое-то дурное известие призвало вас внезапно в замок, и мне хотелось вас увидеть и от вас лично узнать: имеет ли эта смешная история известную долю вероятности?

Граф Каспар д'Эспиншаль нервно провел рукой по лбу, точно пытаясь отогнать черные, угнетающие его мысли. Старый Канеллак с удивлением посмотрел на свою спутницу, удивляясь ее присутствию духа и находчивости.

«Черт меня возьми! — подумал он. — Вот так кокетка! Кто бы мог подумать, что на ее совесть только что лег грех братоубийства!»

Вид прекрасной Эрминии, ослепительной, как всегда, но теперь на удивление ласковой и снисходительной к нему, взволновал всю кровь Каспара д'Эспиншаля. Он глядел на нее такими страстными взорами, что она невольно смутилась, думая:

«Этот человек хочет заглянуть в глубину моей души».

Начали ужин, и Каспар д'Эспиншаль сделался для своего гостя самым внимательным хозяином, заранее решив напоить его до беспамятства.

Старик Канеллак был влюблен и голоден. Он с такой охотой приступал к блюдам и бутылкам, что у Каспара д'Эспиншаля родилась надежда напоить его в самом скором времени.

Эта мысль окончательно разогнала его черные думы.

XVI

Ужинающих было всего трос. Графиня и капеллан не явились. Каспар д'Эспиншаль развеселился, Эрминия блистала остроумием и окончательно поразила Канеллака своим умением владеть собой.

Но он уже начинал подозревать хозяина замка за чрезмерную любезность. Ужиная и попивая самым усердным образом, он не мог отвязаться от какого-то мрачного предчувствия. Ему казалось, что Каспар д'Эспиншаль слишком уж уговаривает его пить, а Эрминия украдкой делает какие-то знаки своему соседу. «Надо узнать правду!» — решил он и принялся опорожнять стакан с таким усердием, что скоро ужинающие заметили в нем резкую перемену: язык старика начал путаться, и он понес дикую тарабарщину, едва понятную.

Эрминия и Каспар д'Эспиншаль многозначительно переглянулись.

Старая лисица Канеллак заметил этот обмен взглядов и уверенный более чем когда, что против него заговор, вдруг поднял рюмку, восклицая:

— Прекрасное вино! Надо пить и пить! Это совет мудрого Соломона и мой также.

Рюмка выпала из его ослабевшей руки. Хозяин тут же подал ему другую. Старик ухватился за рюмку, попытался выпить, но не донес до губ, зашатался, разлил вино и упал. Голова его качалась во все стороны. Он снова встал, сделал несколько неверных шагов и окончательно свалился на пол.

Эрминия и Каспар д'Эспиншаль скоро услышали храп пьяного, похожий на грохотание отдаленных громов.