Сыщик-убийца - де Монтепен Ксавье. Страница 91

— Презирает! Вас! — вскричал Рене вне себя.

— Он имеет на это право или, скорее, думает, что имеет.

— Что вы говорите?

— Он подозревает, что я изменила ему самым возмутительным образом…

— Надо было разуверить его.

— Я не могла этого сделать.

— Почему?

— Потому что нужно было раскрыть роковую тайну, чего я не сделаю ни за что в мире… Потому я теперь в его глазах бездушная, бессердечная тварь… И вы, друг мой, — невольная причина этого.

— Я — причина? — повторил Рене.

— Да…

— Объяснитесь, ради Бога, умоляю вас.

— Вы узнаете все, так как угадали то, что никто не должен был знать.

И Берта рассказала историю с медальоном, в котором был портрет Абеляг

Рене Мулен не мог скрыть своего волнения. Крупные слезы бежали по его щекам.

— Бедное дитя! — сказал он. — Как вы должны были страдать!

— И как я еще страдаю, друг мой!

— Позвольте мне пойти к этому молодому человеку и оправдать вас в его глазах!

— Вам не удастся сделать это, не рассказав ему все… а я не хочу, чтобы он знал…

— Невозможно, чтобы он презирал вас, Берта… Невозможно, чтобы он перестал любить вас, невозможно, чтобы он не подозревал, что тайные и могущественные причины не позволяют вам говорить… Умоляю вас, позвольте мне его увидеть! Я ведь тоже честный человек и поручусь ему за вашу честь, не открывая того, чего он не должен знать. Я сумею убедить его, найду слова, которым он поверит… как его имя?

— Доктор Этьен Лорио.

— Доктор Этьен Лорио!

— Да… Но почему вас это так поразило? Вы его знаете?

— Да, знаю.

— А он знает вас?

— Нет, но я часто его вижу… Он доктор мистрисс Дик-Торн…

— Доктор этой женщины!

— Да, она пригласила его, когда ее дочь была немного нездорова, и с тех пор он бывает каждый день… Ах! Мадемуазель, видно, судьба нас преследует. Я не могу говорить с ним, не открыв ему, что я проник к мистрисс Дик-Торн обманом и под чужим именем. Это сразу сделает меня подозрительным в его глазах, не считая того, что он, может быть, выдал бы меня… Надо ждать.

— Будет он на этом вечере, где я должна играть роль? — спросила Берта, которую страшила мысль появиться перед Этьеном.

— Он, конечно, там будет, но вы не должны об этом беспокоиться… Костюм и парик сделают вас совершенно неузнаваемой даже для него, и до появления на сцене никто вас не увидит.

— Тогда условимся обо всем, — сказала решительным тоном Берта. — Мой костюм?

— Вы найдете его в уборной…

— Как я поеду в дом?

— В половине одиннадцатого я пришлю за вами карету. Вы наденете вуаль и скажете слуге, который встретит вас, что вы певица, приглашенная на концерт. Я предупрежу его заранее, и он проведет вас прямо в уборную.

В эту минуту в передней раздался звонок. Рене и Берта вздрогнули.

— Мадемуазель, звонок… — сказал Рене.

— Я слышала… Кто же это может быть? Я никого не принимаю, и привратница хорошо это знает.

— Я не хотел бы, чтобы меня видели, — заметил Рене.

— Ступайте в комнату моей покойной матери.

Рене поспешно вошел в узкую комнату, в которой умерла мадам Леруа, и заперся.

Берта подошла к двери, едва держась на ногах от волнения, и повернула ключ в замке.

Дверь отворилась.

Бедная девушка вскрикнула и отступила на несколько шагов, прижимая руку к груди, как бы сдерживая сильное биение сердца. Это волнение, в котором смешивались удивление и радость, было очень естественно.

Перед Бертой стоял Этьен Лорио.

— Вы! — воскликнула она, почти не сознавая, что говорит. — Вы, господин Этьен!… Здесь!…

Однако она посторонилась, чтобы дать ему пройти.

Он вошел и молча пожирал Берту глазами.

Бедная девушка была страшно бледна; синие круги вокруг глаз выдавали бессонные ночи и тяжкие страдания.

Чувство глубокой жалости закралось в душу Этьена, и сердце его болезненно сжалось.

Положение обоих молодых людей было и фальшивое, и неловкое. Воспоминание о последнем бурном свидании стесняло их, особенно Этьена.

Несколько секунд длилось неловкое молчание, наконец Этьен решился заговорить. Но он был так смущен, что не мог придумать ничего, кроме банальной фразы:

— Я позволил себе зайти к вам, мадемуазель, чтобы справиться о вашем здоровье.

Но Берта все поняла.

Смущение Этьена, дрожание его голоса, все говорило ей, что он все еще ее любит, что он любит ее еще больше, чем прежде.

— Благодарю вас, что вы вспомнили обо мне, — сказала она. — Я покорно переношу мое горе и молю Бога послать мне мужество и силы. Наконец, работа развлекает меня.

— И, — спросил с усилием молодой человек, — вы позабыли о том, что произошло между нами?

Берта вздрогнула, бледнея и краснея.

— Нет! Есть вещи, которые не забываются!… Зная свою правоту, я сожалею, что оскорбительное подозрение отдалило вас от меня… Но я ничего не забыла.

— Тогда вы меня ненавидите? — прошептал доктор, и глаза его наполнились слезами.

Берта покачала головой:

— Почему бы я стала вас ненавидеть? Я жалею вас…

— Вы меня жалеете?

— От всего сердца!

— Вам было так легко не отказать мне в доказательствах, которые я просил!

— Я не имела права… Вы должны были довольствоваться моим словом.

— Но сегодня вы можете подтвердить то, что я угадал… что я знаю?

Берта снова побледнела при мысли, что доктор знает ее тайну.

— Что вы знаете? — повторила она в испуге. — Что это такое?

— Ничего положительного, — продолжал с жаром Этьен, — но так как я всегда любил вас и люблю во сто раз больше, чем жизнь, я захотел узнать то, что вы отказывались поверить мне, захотел открыть причину вашего упорного молчания. Я понял, я убедился, что вы не были виновны, что какая-то роковая случайность обратила против вас ваш благородный поступок… Я угадал, что дело шло о тайне, которая вам не принадлежала, что вы ходили на Королевскую площадь не к любовнику, но для того, чтобы отвратить опасность, грозившую другу вашего семейства. Я искал этого человека, чтобы получить от него объяснения, в которых вы мне отказывали… чтобы потребовать у него отчет, в котором он не отказал бы… Но я не нашел его… Он вдруг уехал из Парижа. Я хотел было ждать его и не мог. Я чувствовал, что умираю вдали от вас, а я хочу жить, чтобы любить вас. Я понял, что мне необходимо вас видеть… И я пришел.

Этьен на минуту замолчал.

Берта слушала его, опустив глаза.

— Рене Мулен — честный человек, — продолжал молодой доктор, — я этому верю, так как это говорил мне лучший из моих друзей. Он, конечно, сжалился бы над моим горем, не отказался бы дать мне слово, что я напрасно вас подозреваю. Он, наконец, доказал бы мне вашу невиновность, рассказав, зачем вы ходили к нему в ту ночь. Ведь вы к нему ходили, не правда ли?

— Да, — ответила Берта почти спокойным тоном. — Да, я действительно ходила к Рене Мулену, но позвольте мне сказать, что я нахожу ваши слова очень странными… Как! Вы готовы верить незнакомому человеку, но не верите мне! Слово Рене Мулена убедит вас, а моему вы не доверяете!… Если вы действительно меня любите, как говорите, то у вас очень странная манера любить, странная и оскорбительная!

— Да разве вы не понимаете, — вскричал доктор, — что любовь-то и делает меня подозрительным, несправедливым и жестоким! Да, я поверю Рене Мулену, потому что у мужчины я имею право требовать доказательств. Они нужны не для меня самого, клянусь вам, но для того, чтобы открыть глаза тем, кто в вас сомневается.

— Кто же во мне сомневается? — гордо спросила Берта.

— Мой дядя Пьер Лорио, в карете которого вы забыли ваш медальон, — ответил не без смущения молодой человек. — Берта, милая Берта, я хочу жениться на вас, стало быть, нужно изгладить всякое подозрение из души того, кто заменил мне отца, кто воспитал меня, кому я обязан всем. Я знаю, что Рене Мулен был тогда в тюрьме, арестованный по ложному обвинению. Почему вы скрыли это от меня?

— Если вы это знаете, — возразила Берта, — что же вы тогда предполагаете и что вы хотите, чтобы я вам сказала?