Бастионы Дита - Чадович Николай Трофимович. Страница 12

Я уже понял, что кто-то собирается таскать моими руками каштаны из огня. Вполне возможно, что стилет с коварным секретом, поход через отравленную клоаку и схватка со стражей – всего лишь разные этапы проверки моих физических кондиций. Будем считать, эту проверку я прошел. Кому же теперь мне придется служить? Этому мозгляку Хавру? Некой тайной организации, стоящей за его спиной? Или действительно городу, что кажется мне наименее вероятным. Нельзя браться за рискованное дело, если не знаешь, кто твой союзник, а кто враг, откуда ожидать удара, а откуда – поддержки. Думаю, со временем я все выясню. А пока мне придется держаться Хавра. То, что некоторые его поступки кажутся нелогичными или необъяснимыми, скорее мои проблемы, чем его. В конце концов, не будем забывать, что именно он вывел меня из подземного лабиринта, а потом вновь переправил в город, пусть и несколько необычным путем. Хотя тут сразу возникает новая загадка: как он узнал о надвигающемся Сокрушении? Предчувствует он их, что ли? Боюсь, я недооцениваю своего нового приятеля.

Как раз в этот момент Хавр кашлянул и зашевелился в своем углу.

– Не спится? – спросил я и, не дождавшись ответа, добавил: – Согласен на твое предложение. Но никаких клятв ты от меня не дождешься. Если я заподозрю, что со мной поступают нечестно, то и сам буду действовать соответствующим образом.

Хавр вздохнул, но снова ничего не ответил. Любая определенность облегчает душу, и, повернувшись на другой бок, я спокойно уснул.

После завтрака, состоявшего из жалких остатков ужина, мне был преподан первый урок местной речи. По словам Хавра, это было необходимо уже потому, что на горожан язык урвакшей действует примерно так же, как волчий вой на сторожевых псов. Видно, в свое время эти лихие ребята чем-то очень не потрафили местному населению.

В лингвистические дебри мы не лезли, ограничиваясь минимально необходимым для бытового общения уровнем. Среди всего прочего я узнал, что для горожан (дитсов, как назвал их Хавр. «А почему дитсов?» – полюбопытствовал я. «Потому что город этот называется Дит». – «Ничего себе!») понятие «Сокрушение» имеет более широкий смысл, подразумевающий не только непредсказуемое и катастрофическое внедрение в реальное пространство частицы некоего инфернального мира, но и возмездие за человеческие грехи, что-то вроде конца света местного масштаба.

Так прошло немало времени. Кстати, измеряю его здесь в следующих единицах: местная минута равна семидесяти ударам сердца среднестатистического человека, час – семистам его вдохам, год состоит из семи месяцев, каждый из которых соответствует менструальному циклу опять же среднестатистической женщины. Понятие суток отсутствует. «Завтра» обозначает – после того, как проснемся. В разговорах часто упоминается еще и какой-то Срок, но его длительность и принцип исчисления я так и не понял.

Я отъедался пресной и сухой, как жмых, пищей. Пил воду, которую Хавр, наверное, приносил из ближайшей лужи. Отсыпался на жестком ложе. Практиковался в языке. Задавал своему покровителю всякие каверзные вопросы. Регулярно брился. Копил силы. Маялся от скуки.

Выходить наружу мне по-прежнему строжайше запрещалось – розыск исчадий Изнанки не имеет срока давности. Хавр, надолго покидая дом, плел какие-то сложные интриги, направленные на мою реабилитацию, но произойти это могло – так он объяснил – только после прохождения мной некоего сложного, почти сакрального обряда, смысл и детали которого пока не афишировались.

Я уже знал, что все горожане обязаны строго соблюдать определенный кодекс поведения, подразумевающий личную скромность, воздержание, трудолюбие и послушание. И чем более высокое положение в местной иерархии занимает человек, тем упорнее он обязан смирять плоть и дух. Вот, оказывается, почему такой затрапезный вид у моего хозяина, состоящего в немалой должности Блюстителя Заоколья – нечто среднее между советником по внешним сношениям и шефом разведслужбы.

Мне было трудно понять, что заставляет его, да и всех других дитсов тянуть свою нелегкую лямку. Привычка? Слепая вера? Страх? Выгода? Или вне стен действительно живется во сто крат хуже? Да и на свой главный вопрос: каково конкретно мое будущее предназначение – я так и не смог получить ответ. Единственное, что удалось вытянуть из Хавра, – действовать мне придется вне стен и под минимальным контролем. Это называется пустить щуку в реку. Не пришлось бы ему, дурачку, потом пожалеть о своей доверчивости.

Да вот только на дурачка Хавр Развеселый, Блюститель Заоколья, совсем непохож. Где-то здесь кроется подвох.

– Очень скоро твоя судьба может измениться к лучшему, – сказал он мне однажды. – Тебе будет оказана редкая, исключительная честь. Впервые после возведения стен порождение Изнанки получит права исконного горожанина.

– И когда же состоится столь трогательная церемония? – спросил я, продолжая беспечно валяться в своем уже обжитом углу.

– Прямо сейчас.

– Предупреждать же надо! – Я сел, прислонившись спиной к холодной стене. – Надеюсь, у меня ничего не отрежут?

– Нет.

– И в кипяток окунать не будут?

– Нет, конечно. Этой процедуре у нас подвергаются все новорожденные дети. Бывает, конечно, что некоторым она не идет на пользу. Но такие случаи крайне редки.

– Тогда согласен. Думаю, вредить своим детям вы не станете.

– Нам пора. Откладывать дальше небезопасно. – Мне показалось, что Хавр немного взволнован, но это можно было объяснить естественным пиететом верующего перед всяким святым таинством.

Далеко идти не пришлось. Возле дома-цитадели, предназначенье которого мне досель оставалось неизвестным, слева и справа от входа жались к стенам две очереди – одна совсем коротенькая, состоявшая только из женщин с новорожденными детьми на руках (не было при них ни отцов, ни бабушек, ни крестных), вторая же довольно длинная, сформированная из лиц обоих полов и всех возрастов вперемешку. По указанию Хавра мы пристроились в затылок к какой-то юной мамаше, с беззаботным видом кормившей свое чадо грудью.

– Может, и ты меня на ручки возьмешь? – шутки ради спросил я Хавра.

– Если сможешь прямо сейчас обмочиться, то непременно, – довольно рассеянно ответил он.

Позади нас уже стояла дама средних лет с двумя хныкающими близнецами. На мой взгляд, положение складывалось пикантное, если не сказать больше. Представьте себе двух немолодых уже мужиков, дожидающихся приема, к примеру, у педиатра или гинеколога. Тут нехотя застесняешься. Конечно, учитывая исключительные обстоятельства – пол Хавра и мой возраст, – нас могли бы обслужить и без очереди. Однако моя названая «мамаша» никакой инициативы в этом вопросе не проявляла.

И вообще все здесь вели себя крайне тактично и сдержанно. Вперед не лезли даже согбенные патриархи и явные инвалиды. На какие-либо преимущества не претендовали и вооруженные стражники, в немалом числе затесавшиеся среди цивильного люда.

Тем временем подошел наш черед. Вход был общий, но сразу за ним приемная разделялась на две части, и я не мог видеть, что же происходит за стенкой. То помещение, в котором мы оказались, сообщалось посредством забранного решеткой проема с просторным залом, напоминавшем алхимическую лабораторию. Там суетились похожие друг на друга, болезненно-полные, сплошь бритоголовые люди. С потолочных крючьев свисало два котла. Из большого, чугунного, все время наливали в глиняные стаканчики какое-то варево – наверное, клиентам из смешанной очереди. Маленький, медный, был накрыт крышкой. Он-то, наверное (а точнее, его содержимое), и предназначался для новорожденных. Как же, самое лучшее – детям!

Хавр несколько раз постучал костяшками пальцев по решетке, но на нас пока никто не обращал внимания. Бритоголовые были вежливы, но не радушны, предупредительны, но не заботливы. Обликом своим эти люди резко отличались от уже примелькавшихся мне горожан. Их бледные, одутловатые лица масляно блестели, а формы тела не допускали возможности самостоятельно почесать кое-какие из интимных мест. Голоса, которыми они перекликались, навевали воспоминания о лучших тенорах итальянской оперы.