Бастионы Дита - Чадович Николай Трофимович. Страница 24

– Подожди… Что-то неладно со мной… Кишки выворачивает…

– Значит, опять твой Срок подошел, – Хавр мельком глянул на меня. – Сначала они чередой идут, как понос, а уж потом нормальный ритм установится. Со мной тоже так было. А пока хлебни зелейника. Такое дело откладывать нельзя.

Откупорив мою баклажку, он с видом фокусника плеснул на ладонь несколько капель.

– Вода. Чувствуешь? А вот так, – он на пол-оборота повернул горлышко влево, – уже зелейник. Глотай.

Как ни старался я сдержать себя, а к баклажке припал, как пьяница к стакану с опохмелкой. Тошнота, жар и боль в мышцах сразу прошли. Я вроде бы даже и улыбнулся, хотя на самом деле мне бы полагалось зарыдать. Жалок всякий, сотворивший себе кумира, а тем более и угодивший в непреодолимую зависимость от него.

К этому времени и Ирлеф, отставшая где-то на последнем подъеме, догнала нас. Вид у нее был похуже, чем у меня пару минут назад.

– Где же ты была, любезная? – ухмыльнулся Хавр. – Цветочки собирала? А ведь нам еще шагать и шагать.

Чтобы дать ей хоть немного передохнуть, я слабым голосом пробормотал:

– Подождем… Что-то слабо ваш зелейник помогает…

Ирлеф рухнула рядом со мной как подкошенная. С дыханием у нее было совсем неладно. С таким дыханием нужно на курорте прохлаждаться, а не по оврагам шастать. Совсем закисли они там за своими бастионами, отвыкли от ходьбы, как курица от полета.

– Ну что, довольна? – жестокосердный Хавр продолжал свои словесные атаки. – Что теперь с тобой делать? А ведь мы даже до Окаянного Края не добрались! Навязалась на мою шею! Куда я доберусь с такой попутчицей! Может, вернешься, пока не поздно?

– Нет! – Ирлеф встала. – Пошли.

Пошли так пошли. Зла я на нее не держал, поэтому проявил сострадание – отобрал тюк. Теперь, продвигаясь вперед, я старался не выпускать из поля зрения обоих своих спутников: Хавр мог выкинуть какой-нибудь зловредный фокус, а Ирлеф – безнадежно затеряться в совершенно непривычной для нее местности. Отвечай потом перед Сходкой.

Хавр заметно сбавил темп – то ли тяжелая амуниция давала о себе знать, то ли нас пожалел (хотя в последнее верилось с трудом). Так мы преодолели бессчетное количество мелких и с дюжину действительно глубоких оврагов, притерпелись к укусам терновых шипов, спустились на затянутую туманом равнину, долго брели через молодой редкий лес, выросший на месте другого леса, своей природой этому новому совершенно чуждого (окаменевшие стволы его деревьев, похоже, рухнувших в одночасье, устилали землю, словно изрубленные в жесткой сече воины-великаны), вброд преодолели реку, в которой тины, ряски и кувшинок было больше, чем воды, и снова вступили в чащобу, раньше, по-видимому, составлявшую единое целое с погибшим массивом.

Деревья эти не имели ничего общего с лиственными растениями и видом своим скорее напоминали неимоверно разросшиеся кораллы, вознесшие к небу тысячи бледно-голубых и розовых побегов – семисвечников. Почти на каждом восседала крупная, совершенно неподвижная птица, которую легко можно было принять за неотъемлемую часть растения – за некий экзотический плод, к примеру. Все они, казалось, спали, втянув голову глубоко в плечи. Среди древесных корней, на голой, обильно испятнанной пометом земле (даже на столь унавоженной почве вблизи коралловых деревьев не росло ни единой былинки) лежали груды костей, когда-то принадлежавших крупным копытным животным.

– Олень, – сказала Ирлеф, поднимая позеленевший от дождей череп. – И вот еще и еще… Как они сюда забрели? А это речной бык. Странно… Он из воды почти никогда не выходит.

Внезапно ближайшая к нам птица медленно расправила крылья, и в лесной тени тускло блеснуло ее оперение, похожее на медные доспехи. Безглазый лик обратился в нашу сторону, и я сразу узнал одну из тех пернатых тварей, которых в Дите принято было возить в клетках по улицам. Раздалось нечто похожее на тяжелый вздох, перешедший в угрожающий клекот, и птица стремительно кинулась на нас. И тут же весь лес словно взорвался хлопаньем многих крыльев. Слепые гарпии неведомым образом узрели своих жертв и вознамерились с ними расправиться.

Это был как раз тот случай, когда отступление является не позором, а вполне простительной необходимостью. Сражаться с птицами было ничуть не легче, чем с лернейской гидрой – какое бы количество их я ни поразил, на смену каждой павшей немедленно приходило несколько других. Отмахиваясь тюком (с таким же успехом можно было защищаться зонтиком от арбалетных стрел), я стал отходить к опушке леса, почему-то совершенно уверенный, что птицы не последуют за нами на открытое пространство. Тем временем эти подлые бестии беспощадно хлестали меня жесткими крыльями, а клювами долбили так, как голодный дятел долбит гнилую осину. В наиболее выгодном положении оказался Хавр – он попросту опустил забрало на лицо и стал практически неуязвим. Хуже всех приходилось Ирлеф, для которой даже крыса была опасным противником.

Видя столь плачевное положение Блюстителя Заветов, я, отшвырнув тюк, содрал с себя верхнюю одежду вместе с кольчугой, в которую и завернул Ирлеф, словно малое дитя. К опушке леса я бежал так быстро, что птицам удалось лишь несколько раз долбануть меня в затылок.

Остановиться я осмелился только на другом берегу речки. Лес продолжал сотрясаться от шума крыльев и зловещего клекота, но, кроме Хавра, ко всему прочему тащившего на себе и брошенный мной тюк, никто не покинул его негостеприимную сень. Зато могучий приземистый бык, судя по размаху рогов – вовсе не лесной уроженец, – разминувшись с нами, быстро исчез среди коралловых деревьев.

На этот раз Хавр отнесся к Ирлеф весьма предупредительно – не корил за мнимые и действительные оплошности, смазал какой-то целебной мазью ссадины на лице и даже разрешил отдохнуть сколько ей заблагорассудится.

– Это же слепыши! – Ирлеф едва могла говорить. – Почему они напали на нас? Помню, я еще девчонкой таскала их за хвосты.

– То были ручные, а это дикие. – Хавр, звеня бляхами колонтаря, как цыганка монистами, улегся под куст. – А тем более они учуяли перевертня… Вот и взъярились.

– Но я же не перевертень!

– А это как вши, – он зевнул. – Переспишь со вшивым и сам наберешься.

Бедная Ирлеф не нашлась, что ответить, но наш интересный разговор не угас.

– Значит, слепышей таскают по городу, чтобы выявить перевертней? – спросил я.

– Откуда в городе взяться перевертню? – Хавр снова зевнул. – Слепыши чуют все, что имеет отношение к Изнанке. Если они вдруг начинают беситься, как вот, к примеру, сейчас в лесу, значит, в этом самом месте через несколько минут должно произойти Сокрушение. Горожане, заслышав крик слепыша, разбегаются как ошпаренные… А перевертни это так, попутно…

– Сойдя с дороги, ты сам прокладывал путь. Причем весьма уверенно. Не спорь, ты здесь ходишь не впервой, – продолжал я свои расспросы. – Зачем же ты завел нас туда, где гнездятся слепыши?

– Зачем, зачем… Откуда я мог знать, что они облюбуют именно этот лес! Да я уж и забыл, когда последний раз бывал здесь. Если тебе проводник не нравится, сам выбирай дорогу.

– Я подумаю над твоим предложением.

– Подумай. А ты, Ирлеф, подумай, стоит ли тебе идти с нами. Отсюда еще можно благополучно вернуться в Дит. Дальше начинаются земли, где никогда не знали законов, справедливости и жалости. Там и обычных людей-то, наверное, не осталось. Один перевертень охотится за другим… их обоих подстерегает перевертень-могильщик, а всех вместе пожирают занесенные Сокрушениями неизлечимые болезни.

Ирлеф ничего не ответила – возможно, уснула. Молчали и слепыши в лесу.

Врет, подумал я. Нагло врет. Похоже, меднокрылые птицы и розовато-голубой лес составляют единое целое, как медведи-коала и эвкалипты. Куда они, незрячие, из него денутся. Хавр заранее знал, что ждет нас в лесу. Потому и в доспехи облачился. Да и путь этот ухабистый он специально выбрал. Сомнений нет – хочет от Ирлеф отвязаться. Ну, это мы еще посмотрим. Хотя и мне она не в радость, потрафлять Хавру нет никакого резона…