Шоковая волна - Девис Дороти. Страница 6

— Да, со скидкой, — повторил, расплывшись в улыбке, Хиггинс. — Вы можете жить и у меня в поместье, если хотите. В охотничьем домике полно места, можете даже сами себе готовить, если любите это занятие.

— Благодарю вас, мистер Хиггинс, но мне нужна… перспектива. — Я до сих пор не звала его по имени. — Я должна обдумать свои вопросы.

— Постарайтесь, юная леди, чтобы мои ответы на каждый из них были моими ответами, и вашему шефу не пришлось бы готовить из них варево по своему вкусу.

Почти весь остаток дня я взвешивала и обдумывала эти слова. Не выражают ли они в какой-то степени обиду на то, что я пренебрегла его гостеприимством, и не тороплюсь переходить с ним на фамильярный тон. Нет, не думаю. В конце концов я пришла к выводу, что это привычная грубость знаменитостей. Если бы он обиделся на меня за отказ принять его предложения, это означало бы, что он уязвим, а он не допускал такой мысли и не потерпел бы этого. То же можно сказать и о нашем с ним разговоре о Форбсе и русском конвертере. Ему безразлично, пытаюсь ли я его заинтересовать или нет.

Уезжая из поместья, я задержалась у ворот и спросила у хромого смотрителя поместья, зачем Хиггинсу ворота. И не только ворота, все поместье было окружено десятифутовой оградой с колючей проволокой наверху.

— Такие времена настали, — посетовал смотритель, — в ужасные времена мы с вами живем, нужен глаз да глаз. Вот я и сторожу, ни на что другое не гожусь.

— А что у вас с ногой? — прямо спросила я.

— О, мэм, спросили бы вы лучше у Стива. Никто лучше его об этом не рассказывает.

— Расскажите мне сами, — попросила я, и вынув две сигареты, поднесла их к зажигалке на щитке машины. Одну я дала смотрителю, другую закурила сама.

— Что ж, — ответил он, положив руку на дверцу машины. Стекло я опустила раньше. — Стив и я любили пропустить по стаканчику, а для этого время от времени переправлялись на другой берег реки. «Сухой закон», сами понимаете.

— О «сухом законе» он мне уже говорил, — остановила я рассказчика. — Что дальше?

— Я был молодым парнем, носил оружие за поясом, отличный небольшой револьвер тридцать второго калибра. Однажды вечером, основательно нагрузившись, мы сидели и ждали переправы. Когда она будет, никто никогда не знал, а нам порядком наскучило ждать, вот Стив и говорит, что даст мне пожизненную работу у себя в хозяйстве, если я отстрелю себе палец на ноге. Поспорили. Я выстрелил, да попал не в один палец, а в целых три. С тех пор я у него и работаю. Объезжаю лошадей, иногда заменяю шофера, но большую часть времени сторожу эти ворота от того зла, которое за ними.

— Что же это за зло? — спросила я.

— Оно может быть любым: черным, белым или коммунистическим красным. Я готов и жду. — Он осклабился и похлопал себя подмышкой, где, должно быть, прятался в кобуре револьвер тридцать второго калибра.

Глава 3

Направляясь к университету, я въехала в город со стороны черного гетто. Позднее я узнала, что этот квартал назывался Бейкерстауном потому, что в его центре главным зданием была заброшенная пекарня. Иногда трущобы в провинции производят куда более страшное впечатление, чем трущобы в большом городе. Под высоким небом посреди бескрайних просторов дома в Бейкерстауне не теснились, как обычно в трущобах, однако земля здесь казалась мертвой и напоминала замерзшую растоптанную грязь. Жилища были ветхими, окна с выбитыми стеклами, заклеенные бумагой, заколоченные досками или заткнутые ветошью. Меня удивило множество детворы и запах угольного газа. Здесь топят самым плохим и дешевым углем, который крадут где попало. Я точно этого не знаю, но кое-что знаю об угле и шахтах, а еще о том, что плохой и дешевый товар всегда где-то близко от дома.

В Бейкерстауне есть одно новое здание — это Демократический клуб. Оно построено из красного кирпича и украшено флагом, а рядом кооперативный магазин.

Я минула бывшую пекарню, теперь здесь был Дом баптистской миссии отца Стенли Родса. Об этом сообщала дощечка, свисавшая с креста, установленного на лужайке. Крест был сделан из обрезков водопроводных труб. Смрадные туалеты во дворах свидетельствовали об отсутствии водопровода и канализации в Бейкерстауне.

Проехала машина шерифа. Он энергичным жестом большого пальца велел мне проезжать, не останавливаясь. Его голубой полицейский шлем лежал за задним сиденьем в окне, и для меня в нем сосредоточилось как в фокусе нечто пока ускользающее, но связанное с университетом, Хиггинсом и этим черным гетто.

Если мне без особых усилий удастся добраться до университетского городка, то у меня остается около часа на посещение библиотеки.

Большой, раскинувшийся в беспорядке университетский городок вырос вчетверо после Второй мировой войны и вторгался в прерии всякий раз, когда это было ему нужно. Архитектура была самая смешанная — от новой готики до зданий таких архитекторов, как Френк Ллойд, Райт и Бакминстер Фуллер. Студенты, как правило, были небрежно одеты, ибо здесь царствовала широкая демократия. Кроме одного исключения: в студенческом городке была своя полиция.

Я наспех перелистала подшивку местной ежедневной газеты, детища Хиггинса. Я искала репортажи о почти забытых теперь волнениях в Венеции, вызванных убийствами в Кент-Стейте и Миссисипи. Насилие, вспыхнувшее в университетском городке, перекинулось в гетто, и воинственно настроенные студенты начали агитировать черных. Шериф графства Венеция Джон Дж. О’Мэлли ввел свои специальные отряды, так называемые «Голубые шлемы», которые заняли студенческий городок и изолировали его от города. Гетто также было окружено.

Неделю спустя в газете появилась редакционная статья, подписанная Стивом Хиггинсом. В ней говорилось о праве университета самому защищать себя. «Голубые шлемы» были заменены удвоенными нарядами университетской полиции.

Я спросила студента, работавшего библиотекарем, были ли какие-либо последствия.

— Но не в студенческом городке, — сказал он мне. — В Бейкерстауне до сих пор случаются перестрелки. «Голубые шлемы» тоже изредка постреливают — больше для порядка.

* * *

Административное здание факультета естественных наук стояло в конце парка, разбитого прямоугольником. Современное строение со сплошным стеклянным фасадом первого этажа позволяло видеть происходящее внутри его многочисленных офисов, что создавало странное впечатление театральной сцены.

Я расписалась в журнале посетителей и указала время прихода, но швейцар поспешил объяснить мне, что в дневные часы этого не требуется делать. Я тут же с удовольствием зачеркнула свою фамилию и направилась в кабинет декана Борка.

Он вышел из-за стола, чтобы пожать мне руку, лысоватый, со срезанным подбородком, коренастый, начавший сутулиться человек. У него была странная привычка надувать щеки, что делало его похожим на жабу. Подобное сходство, подумала я, едва ли осталось незамеченным студентами-первокурсниками. Я постаралась быть с ним поприветливей. Чистосердечные рассказы Борка о его статусе в университете, в конце концов, вызвали у меня даже сострадание.

— Можете представить себе, что я чувствовал, когда пришел на эту должность. Чужак, человек не из академической среды, имеющий всего лишь степень магистра естественных наук, да к тому же администратор, и, если на то пошло, — протеже политика… Вдобавок ко всему от меня ждали, что я изгоню святых из рая, то есть нанесу удар по физическому факультету. Это было время, когда нам хотелось распорядиться нашими научными ресурсами в пользу самой больной отрасли нашей промышленности — угольной…

Он повел меня в Выставочный зал и познакомил с планами, разработками и оборудованием по обработке угля. Когда мы вернулись в его кабинет, Борк опять заговорил о физическом факультете.

— Вы должны понять, миссис Осборн, что перенос акцента в нашей работе отнюдь не означает, что мы не придаем важности фундаментальным исследованиям. Просто у нашей администрации стремление использовать прежде всего то, что нам уже известно в науке. Что касается переполоха, который вы произвели своим сообщением о чистой энергии, я пока ничего не могу сказать. Но было бы интересно с этим разобраться. Кстати, вы не хотели бы познакомиться с профессором Ловенталем?