Дисбат - Чадович Николай Трофимович. Страница 83

– Допустим. Однако лишний раз напомнить не помешает.

– Это тебе так кажется. Откуда я знаю, кто курирует этот самый Пандемоний? Армия? Разведка? Служба безопасности? Охрана Воеводы? Как я буду выглядеть в их глазах, если попытаюсь дать ход твоим бумагам? Как человек, лезущий не в свое дело. А за такое знаешь, что полагается?

– Что у вас полагается – не знаю. А у урок могут и язык укоротить.

– У нас могут всего тебя укоротить! На голову! Хотя… – Мартынов задумался. – Хотя, с другой стороны, это козырь. Проморгали, недосмотрели, скрыли, извратили! Не оправдали доверия! Один я оказался на высоте. Проявил бдительность, служебное рвение и личную преданность… Заманчиво… Карту ты мне подсунул, конечно, красивую, но вот как ее разыграть, чтобы не было перебора… Не знаешь?

– С некоторых пор в азартные игры не играю.

– Значит, не знаешь… И я не знаю… А если не уверен, что сорвешь банк, то лучше остаться с недобором. Подождать другого расклада. Вот такие дела…

Синяков не мог пока понять, куда клонит Мартынов, однако его многозначительный тон и блудливый взгляд внушали тревогу. В комнате наступила тишина, нарушаемая только шорохом таракана, выползшего из зарешеченной ниши, в которой скрывалась стосвечовая электрическая лампочка, и сейчас совершавшего по потолку какие-то сложные маневры.

– Ты не юли, – выдавил из себя Синяков. – Говори прямо, как собираешься поступить. Неужели прошлая дружба не обязывает тебя даже к откровенности?

– На откровенность потянуло? Так и ты был не до конца откровенен с нами. Почему умолчал о контактах с этим писакой Грошевым? Ведь недаром тебя взяли в квартале от его дома. А Грошев напрямую с врагами Воеводы связан… И про некую дамочку ни слова не сказал, хотя она, между прочим, подозревается в поджоге… Вот ты, оказывается, какой! А еще про стыд и совесть распинаешься. Кому из нас должно быть стыдно?

– Конечно, мне! Я хотел предотвратить большую беду – срам! Не выдал своих безвинных товарищей – стыд! А ты засадил меня ни за понюшку табака и выставляешь себя ангелочком.

– Не тебе меня учить… инструктор спорткомитета, – брезгливо скривился Мартынов. – Мы с тобой птицы разного полета. Клевал бы потихоньку зернышки из навозной кучи и не лез туда, где орлы за утками гоняются… Ну а коль разговор пошел на откровенность, то слушай сюда… Ты мне ничего не говорил, а я ничего не слышал. Бумаги твои я спрячу и, может, сожгу, от греха подальше… Насчет тебя даже и не знаю, что сказать…

– Отпусти, – произнес Синяков тоном вовсе не просительным. – На том свете зачтется.

– Я бы отпустил. Но уж больно ты шебутной. Совсем как этот таракан, – Мартынов глянул вверх. – Это же надо, до мира бесов добраться, а потом назад живым вернуться! Нет, таким людям на честное слово верить нельзя!

Синяков невольно обратил внимание на таракана, с которым его только что сравнили. Надо было бы, конечно, обидеться, но разве на таких, как Мартынов, обижаются? Таких давить надо. Непосредственно после рождения. В крайнем случае – кастрировать. Дабы не умножалось зло на земле.

Тем временем таракан, до того устроившийся прямо над головой Мартынова, описал замысловатую фигуру, в точности повторяющую путь, по которому двигался взгляд Синякова. Удивленный Синяков повторил опыт – стал водить глазами влево-вправо. Таракан, рискуя сорваться, послушно забегал по потолку туда-сюда.

«Дрессированные они здесь, что ли? – подумал Синяков. – Эх, был бы я сейчас вот таким таракашкой! Сбежал бы отсюда к чертовой матери – и все дела».

Однако эту крамольную мысль он оставил при себе, а сказал следующее:

– Пришьете меня, значит?

– Вот так сразу возьмем и пришьем! – хмыкнул Мартынов. – Здесь у нас, конечно, не Швеция, но и не Северная Корея. Все под законом ходим… А твоя судьба будет зависеть от твоего поведения. Проглотишь свой длинный язык – будешь жить. Начнешь болтать – не только языка, но и башки своей непутевой лишишься. Публика тут всякая сидит. Но в основном народ серьезный. Некоторые уже и надежду потеряли на волю выйти. За пачку чая или за дозу «дури» они тебя технически заделают [4]. И даже отвечать не будут. Мало ли кто кончает самоубийством путем раздавления своей собственной мошонки…

Есть такое выражение – «открываются перспективы». Перед Синяковым они, наоборот, закрывались. Прощай, воля, прощай, Дашка, прощай, надежда еще когда-нибудь свидеться с Димкой… Здравствуй, казенный дом. Здравствуй, племя зэков, блатное, незнакомое…

Синяков уже давно ощущал в бедре какой-то жар, словно от прикосновения к радиатору центрального отопления. Машинально тронув спрятанную в шве иголку, он сразу отдернул руку. Талисман, столько раз выручавший его, раскалился, а это означало, что опасность достигла наивысшей степени. Повторялась история его первой встречи с Дарием. Как и тогда, от Синякова требовались какие-то решительные действия.

«А что я, собственно говоря, теряю, кроме перспективы сдохнуть на параше, – подумал Синяков, ощущая чувство, предшествующее прыжку через бездну. – Это, наверное, мой последний и единственный шанс. Выручай, иголочка! Уж если ты Дария угомонила, то с таким дерьмом, как Мартынов, и подавно справишься».

Даже не почувствовав боли от ожога, Синяков выхватил свое волшебное оружие и направил его на Мартынова, сидевшего по другую сторону стола. Дело, казалось, было верное, однако этот налим хитрожопый только притворялся, что позабыл о бдительности. На самом деле он не расслаблялся ни на секунду и ловко перехватил руку Синякова.

Тот, в свою очередь, перехватил руку Мартынова, потянувшуюся к тревожной кнопке. Начался своеобразный армрестлинг.

Противники были похожи на матерых раков, сцепившихся обеими парами клешней. Оба имели примерно одинаковый вес. Оба в прошлом были спортсменами. Однако последние десять лет Синяков ничего тяжелее стакана не поднимал, а Мартынов постоянно качался – как по собственной инициативе, так и на занятиях по служебной подготовке.

У письменного стола, ставшего ареной борьбы, вот-вот должны были подломиться ножки. Отклоняясь все дальше назад, Мартынов выкручивал Синякову руки, стремясь опрокинуть его на спину. До победы оставалось совсем немного, и чувства, обуревавшие Мартынова, нашли свой выход в натужном стоне: «Подыхай, дешевка – кха-кха-кха…»

Закончить фразу он не успел, потому что таракан, сорвавшийся с потолка, угодил ему прямо в рот, а оттуда – судя по жуткому хрипу – в дыхательное горло.

Случай, безусловно, уникальный. Впервые в жизни Синякову удалось одолеть противника при содействии таракана. Вырвавшись из ослабевших рук Мартынова, он ткнул его иголкой – сначала в плечо, а потом для верности в щеку – и немедленно приступил к процедуре реанимации. Причина подобного великодушия заключалась отнюдь не в душевных качествах Синякова, а в том, что Мартынов был ему нужен только живым.

После пятого или шестого удара между лопаток злополучный таракан все же покинул трахею Мартынова, к тому времени уже ставшего похожим на удавленника – выпученные глаза, синюшный цвет лица и так далее.

– Ох! – просипел он минуту спустя. – Вот была бы позорная смерть… Тараканом подавился… Спасибо, что выручил.

Синяков, с надеждой (но и с тревогой) ожидавший дальнейшего развития событий, ограничился ничего не значащей фразой, слышанной однажды от Стрекопытова:

– Малая козявка любой дуб в труху сгрызет.

– А это ты зачем? – Мартынов потрогал щеку, на которой еще виднелся след от укола.

– Так надо, – Синяков позволил себе слегка повысить голос.

– Если надо, значит, надо… – Мартынов рассеянно забарабанил пальцами по крышке стола. – Что-то я себя неважно чувствую. Сплошной туман в голове… Слушай, а может, отложим все до завтра? Как говорится, утро вечера мудреней. У меня коньячок в портфеле имеется. Раздавим бутылочку – и на боковую. А потом…

– Нет, – твердо сказал Синяков, рискованный план которого, похоже, вытанцовывался. – Откладывать не будем. Времени в обрез. Ты должен добиться встречи с Воеводой уже сегодня. Желательно этим утром.