Спящий бык - Соколов Лев Александрович. Страница 23

Шипели и шкворчили на стенах факелы, гомонил народ, глухо стукала деревянная посуда и более звонко посуда металлическая. А в целом это все напоминало в сто раз увеличенные кухонные посиделки из моего мира на заурядном дне рождения, в стиле "кому еще оливье?". Утрирую конечно. Отличия были. Функцию оркестра здесь исполнял сборный коллектив граждан с длинными – больше человеческого роста – дудками, бубнами, какими-то гуслями, и гортанными вибрирующими дребезжалками, которые в моем мире я знал как атрибут народов крайнего севера, под названием "варган". Так же, периодически подначиваемые застольниками, выступали граждане, которые были не лишены голоса и памяти на стихи. Здесь это называлось даром скальда. Самый же цимус здесь считался если человек мог выдать что-то складное по просьбе, экспромтом, что вызывало бурю восторга и одобрительный ор. Вообще народ уже отошел и расслабился. А начиналось все уныло и почти ритуально. Рассаживались чинно, будто не просто садились за стол, а делали нечто особенное. Несколько человек от лица бондов сказали дроттину приветствие, на которое он милостиво ответил. Затем прошло несколько тостов, которые все выпивали исключительно торжественно. Несмотря на то, что я сидел почти на конце стола, с соседями мне повезло. Справа от меня основательно засел лысый как пень дед, которому до меня не было никакого дела в смысле разговоров. Обещание наше ограничивалось тем, что он улыбаясь щербатым ртом указывал мне, что ему подать из удаленной от него жратвы; что было рядом с ним, дед и так мел как вентилятор, так что оставалось только удивляться, почему при такой прожорливости дед был так тощ, и сух как щепа. Впрочем, может поэтому и мел. Оголодал старый… Через некоторое время дед нагрузился, и благожелательно рыгая погрузился в полудремоту, порывавшуюся только для возлияний во время тостов. Вопросов про жизнь он мне не задавал, а главное о своих делах, как это вообще бывает любо старикам, мне насильно не рассказывал, и я крепко полюбил его за это. Слева же от меня соседом, к моему удивлению оказался тот самый Армод, с которым я познакомился слушая байки у костра. Армод был настоящая находка, так как взял на себе роль просвещать меня о том, чего я не знал, и сам похоже находил в этом удовольствие. В нем явно пропадал талант футбольного комментатора, потому что он емко и сжато отвечал на мои вопросы по происходящему, если я чего-то не понимал.

Собственно, пир начался, когда после взаимных приветственных и хвалебных речей бондов, дроттин воздвигся на ноги, и подняв узорчатую чашу тостировал выпить всех кубок Одина.

— Пьем в честь Одина, — быстро успел мне пояснить Армод, — пусть дарует он долгое владычество нашему дроттину, чтоб была с ним всегда удача, и сопутствовала ему всегда победа,

И действительно. Народ начал приветственно выкликать в том духе, чтоб пусть правит долгие годы, и чтоб всем врагам кирдык, и что удача дроттина – это наша удача… Дроттин кивал, потом отпил. И все отпили. Армод, щуря левый глаз, ловко раздвинул рукой усы, чтобы залить в рот свою деревянную чару. Был он видать мастер этого дела, потому что по бороде у него, в отличие от многих не потекло ни капли…

Вторым заходом, таким же порядком пошел кубок Фрейра.

— Пьем в честь Фрейра, чтоб дал он всход на полях, силу мужским чреслам и плодородие женским утробам, — не забыл объяснить мне Армод, любовно поглядывая на чарку.

Третим заходом пошел кубок Нъёрда.

— дабы дарил Он рыбакам в сети богатый улов, не гневался на них бурей, и не брал раньше времени их лодьи и жизни. — Доверительно дохнул на меня пивным запахом Армод.

Четвертым заходом пошел "лучший кубок".

— Пьем за благо всех владык-диев, чтобы даровали они благо и живущим людям. — Сообщил Армод оглаживая бороду.

После лучшего кубка все уже как-то расслабились. Во первых обычай был выполнен, ну и во-вторых, хоть и не знали здесь еще таких крепких вещей, как водка или коньяк, все-таки четыре кубка это вам не чих. Люди раскраснелись, церемониальность сползла, уступая место подогретому пивным духом удовольствию. На местный пивас я не налегал, но зато успел основательно отъесть кабаньего мяса с соседнего блюда, пока его еще не совсем захватили руками. Не забывал я и о своей главной цели – попытаться найти в этом жрущем и пьющем собрании хоть намек, хоть ниточку на то, как мне искать путь домой. Поэтому после того как все выпили поминальный кубок – (за родичей, что уже прожили и сожжены на кострах, весело сообщил мне Армод пришедший от выпитого в самое благостное расположение духа) — я решил, что пора уже браться за Армода всерьез. Не зря же он мне подвернулся.

Размышляя об этом, я осматривал гостей, и налюбовавшись на бондов и женщин, перевел взгляд на столы, где сидели дружинники дроттина. Внимание мое привлекли несколько мужчин, которые выделялись тем, что сидели несколько наособицу от стальной дружины – пустое место на скамье отделяло их от остальных. Было их девять, ладных молодцов, с резкими хищными лицам и какой-то особой, злой плавностью в движениях. Я посматривал на них, и поглядев на одного, когда тот окинул взглядом зал, мне показалось… Всплыла в памяти сцена, когда дротттин с дружиной проезжал мимо нас, купающихся в речке. Тогда мне тоже показалось, что у одного из дружинников странные глаза… Нет не могло этого быть… Но вот еще один из этих девяти мазнул взглядом по залу, и трудно мне стало уверять себя, что я ничего не вижу…

— Армод, — спросил я, толкнув своего соседа.

— А?.. — Повернулся тот.

— Скажи мне, правда, или мне чудится что у тех людей из княжьей дружины, что сидят за его спиной по левое плечо, странные какие-то глаза?

— Неужто ты про них не знаешь? — Удивился Армод, и от восторга перед моим невежеством даже отставил в строну чарку.

— Не-а, — покачал я головой.

— Хорошее же у тебя зрение, если ты смог разглядеть их глаза с другого конца зала, — пробормотал Армод.

Это была правда. На здоровье вообще, и на зрение в частности, я никогда не жаловался. Таблицу я читал всю, вплоть до самых нижних и самых мелких буковок. При давнишних проверках в поликлинниках, говорили, что быть бы мне с таким зрением моряком…

— Так что с ними? — Спросил я. — Я и одного из них видел, когда князь проезжал мимо хутора моего хозяина, но тогда подумал что почудилось…

— Не почудилось с улыбкой сказал Армод. — Эти девятеро у дроттина главная сила, и главный страх его врагов. Если тебе есть ради чего жить, никогда не вставай у них на пути. Все они дружат, но самая крепкая связь у них в тройках. Потому если нужно им ехать по дроттиновым делам, то никогда и никуда он не посылает их числом меньше трех. Также, по трое, щитом к щиту, они бъются и в бою. Запомни их имена. Слева сидят – Аки, Ари, Иси. Дальше – Атли, Скули, Скафти. Рядом – Гальти, Гисли, Гилли.

— Как они похожи, — пробормотал я продолжая их разглядывать. — Они что братья?

— Да, — со странной усмешкой кивнул Армод, — все одного помета, от одной суки.

— Эко ты их осабачил… — Протянул я.

— Да ты и вправду не знаешь ничего. — левый глаз Армода совсем закрылся, оставив лишь узкую щель, зато широко раскрытым правым он рассматривал меня как некую диковину. — При чем тут собаки? Они – волчьи рубахи – ульвсёрки.

Армод сказал, "волчья рубаха", но сквозь это, русское я эхом уловил как это звучало на их родном языке – "ульвсёрк". Что-то это название шевельнуло у меня в голове, но я не смог вспомнить. Стараясь подстегнуть ускользавшую память я машинально перевел взгляд на героев нашего разговора. Скули в этот момент как раз воздел на ноже добрый шмат мяса, и оглядев зал широко раскрыл рот чтобы откусить добрый кус. Ноздри его жадно трепыхнулись. И я увидел, — во рту у Скули были нечеловеческие зубы, а именно что выпиравшие длинные клыки, и глаза его, круглые холодные глаза… Я содрогнулся. В дальнем конце зала сидели девять матерых волков, неизвестно как перекинувшиеся, чтобы походить на людей. Или же девять людей, частично потерявшие человеческую природу. Они сидели, ели, перебрасывались какими-то фразами и даже улыбались, но странные круглые их глаза, даже при улыбке не выражали ничего. Зал вдруг стал слишком маленьким, и я ощутил, что сижу слишком близко от них.