Евангелие от Тимофея - Чадович Николай Трофимович. Страница 49

Как мне быть, заблудившемуся в чужом мире ничтожному слепцу? На кого уповать, на что надеяться? Где моя путеводная звезда? Как найти эту звезду и как не спутать ее лучи с отблеском геенны огненной?

Разум подсказывает, что единственный источник, из которого я могу черпать свет истины, это моя собственная душа. Иной вопрос – достаточно ли чист и глубок этот источник? А попросту говоря, в свое ли дело я ввязался, по плечу ли мне эта ноша?

То, что возле костра ошивалась целая толпа, сразу мне не понравилось. В моем послании было сказано: встреча должна состояться с глазу на глаз. Еще мне не понравился человек, представлявший как бы центр этой толпы. Был он очень стар, но еще крепок, как мореное дерево. Лицо его, несомненно, хранило отпечаток величия, но это было не величие мудрости, а самомнение фанатика. Его нельзя было убедить или переспорить, все для себя он решил давным-давно – раз и навсегда. Это была та порода людей, которым факты заменяют их собственное представление о том, какими эти факты обязаны быть. Он не был способен к компромиссу и не мог воспринимать ничего нового. Вести с ним мирные переговоры было то же самое, что проповедовать мартышкам учение стоиков. А окончательно меня сразило то, что за спиной старика – бесспорно, главного в этой шайке – маячила поганая рожа Ягана.

– Так это ты объявил себя преемником Тимофея? – без лишних околичностей спросил старик.

– Я и есть преемник Тимофея. Разве ты не видишь? Судя по твоим преклонным годам, ты мог знать его.

– Действительно, я знал его. Людей вроде меня уже почти не осталось.

– Здесь я встречал одного. Его зовут Вукан. Мы долго беседовали, и он при свидетелях подтвердил достоверность моих слов.

– Значит, этот лицемер еще жив? – задумчиво сказал старик, словно не услышав меня. – Хотя ему нет места среди живых… К несчастью, моя рука однажды дрогнула…

– Мне неведомы причины, сделавшие вас врагами, но теперь, когда явился преемник Тимофея, пора прекратить раздоры.

– Единственное, что еще как-то скрашивает мою жизнь, это надежда… – Он заскрежетал зубами. – Это надежда поставить свою ногу на остывший труп Вукана. – Взгляд старика по-прежнему был устремлен мимо меня в пространство.

– Пришло время забыть старые ссоры, – как можно мягче сказал я. – Многое изменилось с тех пор.

– Ничего не изменилось, – сказал старик так, словно гвоздь забил в гроб. – Зачем ты искал встречи со мной, самозванец?

– В том, что я не самозванец, нетрудно убедиться. Можем побеседовать на Настоящем Языке. Можем обратиться за советом к Письменам.

– Не смей касаться своим лживым языком этих святых понятий. Еще хоть одно слово о Тимофее, Письменах, Настоящем Языке – и ты лишишься головы! Эй, – он обернулся к Ягану, – возьми нож поострее и стань рядом с ним. Понял, что от тебя требуется?

– Понял, – сверля меня взглядом, прорычал Яган. – Понял!

– А теперь говори то, что ты хотел сказать. – Это относилось уже ко мне.

– Я пришел с предложениями о мире. Хватит проливать кровь. Хватит вытаптывать плантации. Предъявите свои требования. Если они окажутся разумными, мы согласны их удовлетворить.

– Требования у нас простые. Все, что у вас есть, должно стать нашим. Все мужчины, способные сражаться, подлежат уничтожению. Женщины, носящие в своем чреве будущих мстителей, – тоже. Лживые Письмена будут сожжены вместе со всеми, кто хоть раз коснулся их. Похищенные реликвии возвращаются к нам. Вот и все, больше ничего.

– С такими требованиями трудно согласиться. – Между лопаток у меня пробежал холодок.

– Нас это нисколько не беспокоит. Примете вы их или нет, но мы добьемся своего. И пусть восславится имя Тимофея!

– Пусть! – хором подтвердили все присутствующие. – Пусть восславится!

– Подайте сигнал к началу боя. К вечеру на этом ветряке не должно остаться ни единого живого врага.

Стоявшие вокруг нас люди бросились в разные стороны. Остались только мы втроем – два бывших друга и надменный старик, равно презиравший нас обоих.

– Как по вашим законам следует поступить с самозванцами? – спросил он у Ягана.

– Его ожидает неминуемая смерть.

– Разве это прегрешение так тяжко?

– Да. Но, кроме того, на совести этого подлеца немало других преступлений. Он обманом захватил Престол и разрушил прежний порядок управления. Самые достойные из служивых и законников были низведены до положения простолюдинов. Он распустил армию, упразднил Стражу, следившую за соблюдением порядка, соглядатаев отправил ремонтировать дороги. Он запретил рубить ветвяки, по которым чужая армия беспрепятственно проникнет на Вершень. Среди народа он посеял недоверие к власти. Он добывал кровь из пораженных моровой язвой трупов и мазал ею тела, отчего болезнь неизмеримо распространялась. Мудрость, заключенную в Письменах, он поставил под сомнение. Он…

– Достаточно. – Старик помолчал, прислушиваясь к звукам сигнальных дудок и мерному топоту двинувшихся в атаку боевых колонн. – Если он действительно совершил все это, то, несомненно, заслуживает нашей благосклонности. Такого урона его стране еще не нанес ни один из моих стратегов. Пусть невредимым возвращается назад и правит дальше. Каждый день, проведенный им на Престоле, приближает нашу победу.

Словно окутанный невидимым силовым полем, брел я через поле боя, и ряды сражающихся расступились вокруг меня как по мановению волшебной палочки. Ни один свистящий бич, ни один обоюдоострый нож, ни единая капля крови не коснулись меня. Даже трупы, казалось, падали так, чтобы не попасть мне под ноги. Трижды моя несчастная армия бросалась вперед и трижды откатывалась назад, обгоняя меня.

Когда наступили сумерки, я был уже совершенно один. Живые давно добрались до крутопутья и сейчас, наверное, рушили за собой это хрупкое сооружение. А мертвые догнать меня не могли, даже если бы и захотели.

Черная огромная тень описала надо мной несколько кругов и медленно уплыла куда-то в сторону. Время косокрылов еще не наступило, значит, это был Феникс – первый после нашей встречи в антиподных лесах.

С этого дня великий страх поселился в моей душе. Он не покидал меня ни днем, ни ночью. Однажды, чтобы заснуть, я по совету Головастика выпил в одиночку полбадьи браги. И все равно сон-спасение, сон-забытье не снизошел на меня. Зато в мерзком призрачном бреду меня вновь посетил старик с оскалом мертвеца и взглядом Сатаны.

Я отменил свои прежние указы. Я внимательно перечел оставленные Тимофеем заповеди. Я изучил все без исключения кулинарные рецепты и в некоторых из них открыл тайный, ранее не доступный мне смысл. Вникая в секрет приготовления мясного салата, я нашел подтверждение своим мыслям о необходимости применения чрезвычайных мер. В последних строках раздела, посвященного окрошкам и рассольникам, содержалось прямое указание на главные причины наших поражений. Описание говяжьего студня окончательно укрепило мои помыслы.

На Большом Сборе законники выказали открытое неповиновение, и я приказал казнить каждого десятого из них. Правда, немного позже я передумал, но было уже поздно – палач оказался слишком расторопным. Всех кормильцев, не успевших скрыться в недоступных местах, загнали в войско. На бродяг и дезертиров надели колодки. Головастику я популярно разъяснил ошибки предыдущей администрации, так и не сумевшей свалить ни единого ветвяка. Основная масса колодников должна сосредоточиться на самом верхнем, пятом или шестом, ветвяке и рубить его в две смены – днем и ночью непрерывно. Но рубить не в ста шагах от конца и даже не посередине, а у самого основания. Действие приложения сил при этом неимоверно возрастает, и ветвяк обломится под действием своего собственного веса. Достаточно будет рва глубиной в одну четверть его толщины. Нижние ветвяки следует лишь слегка подрезать – рухнувшая сверху масса будет иметь такую кинетическую энергию, что все они уподобятся поставленным на попа костяшкам домино. Перед этим желательно войско Отступников заманить на один из обреченных ветвяков. За сроки и качество работ отвечает непосредственно Головастик.